Несущий свободу, стр. 51
Но зато вечером, если нет дождя, все сидят у костра, над которым варится гороховая похлебка с мясом, едкий дым отгоняет кровососов, и инструктор под треск горящего дерева рассказывает интересные истории про дни минувшие: про то, как возникло государство, про враждебное окружение, про войну, про детство гроссгерцога; голос его тих и проникновенен, а истории ни разу не повторяются, да и вообще неважно, о чем он говорит – все слушают, затаив дыхание, такой уж он классный рассказчик, этот молодой активист партии «Свободный Хаймат», изучающий психологию или педагогику в университете. Высоко над головой сияет звездная россыпь, вокруг сидят товарищи – Райнхард ощущает тепло их тел, и все они кажутся ему братьями. За это чувство принадлежности к великому он готов примириться и со стертыми ногами, и с необходимостью орать песни, смысл которых ему не всегда ясен.
А по утрам в лесу стоял точно такой же туман, как сейчас. И было так же тихо, лишь заполошно перекрикивались невидимые птицы.
Голос полицейского безжалостно прервал его грезы:
– Ваши документы, сеньор.
51
– Чуть что не так – и вы умрете, – глухо сказал он. И добавил, словно старался придать веса своим словам: – Мне терять нечего.
О чем он говорит? Страх и без того парализовал ее, погасил все желания. Ненадолго Ханна превратилась в автомат, она даже не могла заставить себя повернуть голову и взглянуть на своего похитителя. Боялась снять руку с руля, чтобы запахнуть бронежилет на груди.
– Не дергайтесь при виде полиции. Не пытайтесь спровоцировать аварию – это не поможет. Руки держите на руле. – Слова падали, как камни.
Длинная улица тянулась меж низкими бетонными домами. Грузовик в камуфляжной раскраске прошумел навстречу и скрылся за поворотом.
Ханна осторожно спросила:
– Мы уже далеко от блокпоста. Может, отпустите меня?
– За дурака меня считаете? – ответил он зло. – Думаете, если я цветной, так обязательно недоумок? Следите за дорогой.
Ханна сказала:
– Так мы не попадем на окраину. Эта улица ведет к центру.
– С чего вы взяли, что мне надо на окраину?
– Вас, наверное, ищут. На окраине проще спрятаться.
– Я знаю, что делаю.
Способность мыслить постепенно возвращалась к ней:
– Мне бы тоже хотелось это знать.
Дома все тянулись и тянулись в туманных лентах. Было очень рано. Женщина вышла из дверей табачной лавки, заклеенной яркими рекламными плакатами, и начала поднимать стальные жалюзи. В окне верхнего этажа мужчина в майке запрокинул голову, приложившись к бутылке с пивом. Ханне захотелось подать ему какой-нибудь знак, такой, чтобы он догадался позвонить в полицию, но этот человек рядом словно лишил ее воли: она ясно представила, как его палец давит на спуск и ее тело взрывается ужасной болью; представила, как она кричит в смертной тоске. Она попыталась убедить себя: он блефует, вряд ли он готов стрелять в нее.
Она спросила неожиданно для себя:
– За что вас ищут? За убийство? – В ее шепоте против желания звучал страх.
Он сразу ответил:
– Нет. Меня ищут не из-за убийства.
Ханна украдкой покосилась на него. Руку с револьвером он держал на коленях, спрятав под картой дорог. Лицо его было искажено, будто от боли, он вглядывался в туман.
– Тогда вы не сможете стрелять в меня.
– Если придется – я сделаю это, не сомневайтесь.
Ханна снова спросила:
– Куда мы едем?
Он молчал; она до пятен в глазах вглядывалась в окна, пытаясь найти хоть какую-то возможность.
– Вы знаете город? – Ей казалось, пока он отвечает, остается надежда. Непросто убить человека, если ты говорил с ним, если почувствовал в нем живую душу.
Он повернулся и взглянул ей в глаза. Отступивший было страх вновь обдал грудь холодом.
– Следите за дорогой.
Полицейская машина вынырнула из тумана и медленно поплыла навстречу. Ханна поняла – другого шанса не будет, но тут стальные пальцы стиснули ее колено, карта зашелестела, обнажая короткий вороненый ствол.
– Сидите смирно, – процедил ее спутник сквозь стиснутые зубы.
Машина осталась позади, полицейский за рулем даже не повернул головы, момент был упущен.
– Мне больно!
Он убрал руку и снова уставился в окно. Ханна осторожно помассировала ногу.
– Будет синяк, – пожаловалась она. – Что я скажу Джону?
– Ваш друг?
– Жених, – ответила она с вызовом. – Он офицер полиции.
– Вот так совпадение. Впрочем, я сразу догадался, что вы связаны с копами.
– Будете плести про способности к дедукции?
– Нет необходимости. У меня хорошая зрительная память. Вы сидели в машине с полицейским и напевали. Это было в Пуданге, три дня назад.
Она сразу вспомнила тот вечер, музыку; вспомнила, как была счастлива.
– Так это были вы? Но как же борода, усы? И шрам – у вас ведь был такой огромный шрам!
Он усмехнулся и не ответил.
– Невероятно. Вот уж, действительно, совпадение.
– Как его зовут?
– Джон Лонгсдейл.
Он резко повернулся:
– Как вы сказали? Лонгсдейл? Из военной полиции? Лейтенант?
Она кивнула, испугавшись его лица. И кто ее тянул за язык?
Неожиданно он рассмеялся:
– Жизнь странная штука, верно? Вчера ваш лейтенант пускал слюни, представляя, как меня изрешетят при попытке к бегству, а сегодня я наставил револьвер на его невесту.
Но в смехе его сквозила злость и растерянность.
– Значит, все-таки убийство, – сказала она тихо.
Машину тряхнуло: они проезжали район недавнего боя, дома смотрели на них мертвыми окнами. Поджав хвост, протрусила собака; шерсть ее свалялась и торчала клочьями. Рухнувшая стена перегородила проезд – они развернулись и выехали на соседнюю улицу.
Он заговорил, и она вздрогнула – такой неожиданной показалась мягкость в его голосе:
– Послушайте, Ханна. Мне очень трудно вас контролировать: у меня непорядок с ребрами, и я три дня не смыкал глаз.
– Контролировать? Вы что же – гипнотизер? Как вы это делаете?
Он остановил ее, нетерпеливо шевельнув рукой.
– Давайте договоримся, Ханна. Вы сделаете все, что я от вас хочу. Поможете мне и будете свободны.
– Что я должна делать?
– Не волнуйтесь, ничего запретного или неприятного для вас. Просто поработаете моим шофером. Мне нужно кое-кого разыскать.
– Вы умеете водить машину сами. Отпустите меня, Альберто. Пожалуйста. Я журналист, я умею держать слово – я никому о вас не скажу. – Голос ее дрогнул.
Он покачал головой.
– Люди склонны к предательству. Честного человека сейчас не сыскать. Как только вы окажетесь на свободе – тут же побежите к копам. Я не могу так рисковать. Пока вы рядом, я в безопасности. Вы поможете мне – и останетесь живы. Иначе так и будете трястись от страха, пока не сделаете глупость. И тогда я вас пристрелю.
Он произнес это так обыденно, словно речь шла о мойке машины. И она поверила – этот выстрелит не колеблясь.
– А потом? – спросила она, отчаянно цепляясь за призрачный шанс: отголоски пережитого ужаса еще жили в ней.
– Потом я что-нибудь придумаю. Отыщу гостиницу или пансион, свяжу вас и запру в номере. Горничная вас найдет.
– Если меня найдут связанной и беспомощной, я окажусь где-нибудь в публичном доме, – возразила она.
– Все равно я что-нибудь придумаю, – повторил он упрямо. Она чувствовала – он чего-то не договаривает. Но зародившаяся надежда туманила разум.
– Я вам верю, Альберто. Давайте попробуем. Чем черт не шутит, вдруг что-нибудь получится?
Говоря это, она не переставала надеяться, что удобный случай все же подвернется ей. Что-что, а правила поведения при вооруженном захвате она изучила от корки до корки. Похитителям на Фарадже верить было нельзя, их посулы ничего не значили. Даже если похититель такой… обаятельный.
– А что мы ищем?
– Большую спортивную машину. Красный кабриолет. «Барракуду».