Несущий свободу, стр. 45
Вместе они уложили Хесуса на заднее сиденье. Ханна осторожно стерла с его лица кровь.
– Он скоро придет в себя. Могу ли я что-нибудь сделать для вас?
Ханна всмотрелась в него внимательнее. Он ответил отрепетированной открытой улыбкой. Какая-то неправильность почудилась ей в гладко выбритом лице; поза и слова щегольски одетого мужчины – все было фальшивым, неубедительным, будто у бедняка, невесть как затесавшегося в вагон первого класса.
– Убирайтесь к дьяволу. Вы мне противны, – устало произнесла она. Мысли были одна чернее другой; разочарование на лице местного Казановы наполняло ее мстительным удовлетворением. – Мой жених – военный полицейский. Если бы я не спешила, будьте уверены – устроила бы вам веселую жизнь.
Мужчина уставился на нее, сощурив глаза. Она разбиралась в людях – в нем чувствовался страх.
– Я не понимаю ваших намеков, сеньора. Ваш помощник…
– Вы просто садист, – отрезала она. Наконец-то ее злость на себя нашла выход. – Убирайтесь, или утром вас покажут в криминальной хронике. Вы избили представителя прессы, не думайте, что это сойдет вам с рук.
Она уселась за руль. Оглянулась на Хесуса: грудь его мерно вздымалась, веки дрожали. Взревели двигатели, сзади требовательно посигналили – очередь двинулась вперед. Хесус застонал и пришел в себя. Сжав губы, она нажала на педаль.
– Как ты?
Хесус осторожно ощупал свое лицо.
– Бывали дни получше, – гнусаво пробормотал он.
Ханна перебросила ему аптечку.
– Сам справишься?
– Справлюсь, не впервой. Не волнуйся, я оклемаюсь.
Она почувствовала жгучий стыд. На лицо Хесуса с огромными отеками было страшно смотреть, глаза его превратились в щели. Она перевела взгляд на машину впереди. Их джип резко дернулся вперед, бампер с противным скрипом сдирал яркий лак, секунда – и пузатый багажник смялся в гармошку, раздался скрежет рвущегося железа и пластика. Она облизнула сухие губы. Сладостное видение рассеялось. Словно почувствовав ее ненавидящий взгляд, щеголь в ярком галстуке поднял крышу.
Человек с доверительной улыбкой на лице прошептал в окно:
– Есть отличная травка, сеньора. Снимает боль, никакой зависимости. Вашему другу не помешает.
Ей захотелось бросить все к черту.
– Давайте. Сколько с меня?
Вертолет наполнил улицу пронзительным свистом. Люди вокруг задрали головы, провожая хищный силуэт.
42
Проблема номер один – деньги. «Стрекоза» проследила за объектом до восточного КПП и вернулась; ему стоило немалого труда отыскать ее сигнал. Этот Арго собрался смазать лыжи, счет шел на часы, запах жертвы скоро растворится, и тогда Хенрик потеряет его навсегда. Будут деньги, будет и машина, думал он, чистая, с документами, не в розыске, надежная и неброская. Лицо липового Арго, запечатленное роботом в различных ракурсах, стояло перед глазами; теперь Хенрик узнал бы его из тысячи. Он отбросил на время все вопросы, не думая о будущем, – жизнь превратилась в цепочку коротких вводных. Он шел по следу, будто поднимался по огромному эскалатору: новая ступенька – новая проблема, решаешь ее, и переходишь к следующей. С новым шагом цель все более различима, вот только остановиться передохнуть нельзя – резиновая лента все время норовит стащить вниз.
Вечер выдался спокойным, война затихла, собираясь с силами, – вокруг ни выстрела. Ботинки с чужой ноги отчаянно жали, ломило грудь. Боль рассеивала внимание, мешала наблюдать за кучкой жуликов, выгребающих последние деньги у крестьян-беженцев. Здесь никого не волновали ультиматумы и перепалки политиков. Эти люди больше не думали о будущем, для них уже не существовало ни добра ни зла. Скособоченный уличный фонарь каким-то чудом работал. Пятно света выбеливало потные лица; крыса с острой мордочкой расположилась у перевернутого ящика – фальшивая улыбка не сходила со скуластого лица.
– Десять ставишь – тридцать получаешь, тридцать ставишь – сотню получаешь! – трещал кидала. – Шарик крутится, прячется, открывается; разул глаза – получил кон; счастье бедовых любит; раз-два, есть-нету, кинул-выиграл…
Судя по всему, бизнес у парней шел: внушительная стопка мятых денег громоздилась на краю ящика, крыса прижимал ее мизинцем, люди не сводили с цветных бумажек жадных взглядов. Руки кидалы быстро двигались, ловкие пальцы поднимали и опускали наперстки, красный шарик так и мелькал.
– Была не была! Дай-ка я! Ставлю тридцать! – сунулся вперед шпаненок с выбритой по моде головой. Его показное рвение могло обмануть только этих бесхитростных парней; редкие прохожие из местных качали головами, удивляясь людской глупости.
– Деньги на кон, брат!
– Вот, держи.
Шпаненок оглянулся в деланой растерянности, приметил в толпе невысокого мужичка:
– Слышь, земляк, помоги, а?
– Я? – Мужичок ткнул пальцем себе в грудь, словно не веря, что обращаются к нему.
– Присмотри за игрой, как бы этот черт меня не обжулил.
– Сколько повторять – никакого обмана, играю честно, выигрывать не грех! – запротестовал кидала. – Глядишь, и тебе повезет!
Мужичок уставился на его руки; он придерживал карман, напуганный историями о ловких городских карманниках.
Хенрик примечал расстановку сил. В команде шестеро: кидала за главного, двое подставных, пара человек на шухере. Вряд ли они боялись полиции – в этой дыре патруля днем с огнем не сыщешь, просто конкуренция на улицах такова, что можно остаться не только без денег, но и без пальцев. Один из парней – здоровенный латино с глазами навыкате – играл роль тяжелой артиллерии: под его свободной рубахой угадывалось что-то массивное, обрез или чего похлеще; здоровяк стоял особняком, контролируя улицу в обе стороны, на его физиономии застыло выражение равнодушной жестокости. Чувствовалось, что выстрелить в человека для него не труднее, чем высморкаться.
Шарик замелькал, кидала колдовал с наперстками.
– Гляди, пока не ослепнешь, все без дураков, тридцать кинул – сотню взял, шарик прячется, открывается, снова прячется, был – и нету…
Хенрик не следил за движениями рук наперсточника, он знал, что шарик в конце концов окажется не под колпачком, а в ловких пальцах кидалы. Тут важно слушать его скороговорку. Эта болтовня – не пустые звуки, в ней содержатся распоряжения группе поддержки. У каждой команды – свой язык, вычислить его несложно, достаточно понаблюдать за игрой подставного. У этих, к примеру, «деньги на кон» – сигнал, что выигрывает правый наперсток.
Мелькание шарика замедлилось – простофили должны быть уверены, что знают, где он. Подставной толкнул наблюдателя локтем:
– Видал?
Тот напряженно кивнул. Бритый ткнул пальцем:
– Здесь!
– Везучий ты, – Изобразил сожаление кидала. – Держи свою сотню.
Крестьяне возбужденно зашушукались. Легкость, с которой лихой паренек отхватил их дневной заработок, произвела на них впечатление.
– Давай еще раз! – загорелся шпаненок.
В игру вступил второй подставной:
– Моя очередь! Я играю!
– Ты уже играл! Я видел – три сотни взял!
– Эй, эй! – поднял руки заводила. – Вы тут не одни, братаны.
– Ладно, – согласился подставной. Подтолкнул своего наблюдателя. – Ты мне удачу принес, парень. Уступаю, играй. Не бойся, я за ним пригляжу.
Хенрик внутренне усмехнулся, зная, что сейчас произойдет. Деревенщине дадут выиграть по мелочи, а потом разденут до нитки.
Второй подручный заметил его заинтересованный взгляд. Хенрик отвернулся, изобразив смущение, усилием воли вызвал в себе чувство приязни к худому черноволосому парню с массивной золотой цепочкой на шее; чип отозвался легким уколом. Через пять минут они с подставным станут друзья не разлей вода.
– Брат! – раздался над ухом жаркий шепот. – Я сыграть хочу, не поможешь?
– А что делать-то? – изображать крестьянина было нетрудно, в джунглях Симанго он изучил привычки этой публики до тонкостей: когда-то ему приходилось учить неотесанных парней умению устраивать засады и устанавливать мины.