Несущий свободу, стр. 16

Стаканчик с остывшим кофе в руках – Джон так и не сделал ни глотка. Глаза слипались.

– Лейтенант, все уже собрались, – напомнил дежурный.

– Спасибо, Роберто.

Комната для совещаний – большое помещение с обшарпанными от частых прикосновений стенами. Собралось человек двадцать. Лица детективов пусты и отрешенны, на него даже не подняли глаз, лишь разговоры стихли при его появлении. Джон увидел этих людей словно в первый раз, казалось, только сейчас он обратил внимание на то, как неряшлива была их одежда, на их помятые брюки, на рубахи в пятнах соуса от торопливо проглоченных бутербродов, на руки со сбитыми костяшками и обкусанными ногтями. Им было не до него, он понимал это. У каждого был воз нерешенных проблем, все эти бесконечные дела – они поступали быстрее, чем их успевали регистрировать; заботы, как заработать на кусок хлеба, не превратившись в мальчика на побегушках у одного из уличных боссов, не попасть под пулю сумасшедшего снайпера, не наступить на мину, не стать жертвой перестрелки боевиков и при этом сохранить ту шаткую уверенность в будущем, что давал полицейский значок. Он просто не имел права требовать от них участия в своей охоте. Они возразят ему и будут правы – ты улетишь, чистенький мальчик, а нам оставаться и расхлебывать кашу, что ты заварил.

Он кашлянул, прочищая горло. Покрутил в руках ненужный стакан. Поставил его на подоконник. Только один человек смотрел на него с пониманием – сержант Альберто Гомес. Он сидел, развернув стул задом наперед, положив ладони на спинку и умостив сверху небритый подбородок, глаза его светились надеждой и ожиданием.

– В общем, парни, я понимаю – вы только и ждете, когда можно будет отправиться по домам, – начал Джон.

– Что в этом такого, сэр? – спросил детектив Франциско Лерман – спокойный и уравновешенный сорокалетний лейтенант. – Мы третьи сутки на ногах, ребятам не мешало бы навестить семьи или просто побриться.

– Нет, ничего, Франциско. Все это я понимаю. Я просто хотел сообщить – Баррос сегодня умер. Этот сукин сын убил его, – произнеся это, он внимательно оглядел равнодушные лица.

Все отводили глаза и норовили отвернуться – Баррос был шкурой и продажным сукиным сыном, к тому же ленивым, как разжиревший барсук; вот он и допрыгался. Что им до этого дурака? И все же Джон чувствовал: им неловко за свое равнодушие.

– А мы думали, лейтенант, вы собрали нас сообщить, что завтра сматываете удочки, – насмешливо произнес кто-то.

– Кто это сказал?

– Ну я. Пожалуетесь начальству? – вызывающе спросил лейтенант Сервини – неприятный длиннорукий тип.

Джон пожал плечами:

– А какой в этом смысл? Ваше начальство даже не решилось назначить опергруппу, трусливо спихнуло это дело на меня – дескать, разбирайтесь сами. Как будто убили не полицейского, а уличного дилера.

– Не очень-то Баррос от него и отличался, – сказали с задних рядов.

– Да имейте вы совесть! – не выдержал Альберто. – Так говорить о покойном! Ему скрутили шею, как цыпленку, завтра любой из нас может нарваться на такого же отморозка. Так и сдохнете, не успев достать башку из задницы!

– Заткнись, сержант, – оборвал его Сервини. – У тебя ни семьи, ни детей. Тебе легко лозунги зачитывать. А твой напарник завтра чемоданы соберет.

– Нет, это вы заткнитесь, лейтенант Сервини! – неожиданно резко произнес Джон. Злость захлестнула его. Наступила тишина, все уставились на него в удивлении. – Мне нужно всего два человека. Я никуда не уеду, пока не найду убийцу полицейского. Пускай вы все тут приросли к стульям – вы все равно копы, и вы не должны смотреть, как убивают ваших товарищей. Я знаю – капрал был тяжеловат на подъем. Знаю, вы о нем невысокого мнения. Но он был одним из вас. Что с вами такое случилось? Вас хлещут по морде, а вы подставляете вторую щеку! Насмотрелись религиозных программ? Прониклись смирением? Так сдайте револьверы, наденьте кресты на шею и идите в народ – проповедовать! Боши вот-вот отымеют вас по полной программе, а вы уже готовы! Один из них расхаживает по городу – по вашему городу! – как по собственной квартире, творит, что ему вздумается, а вы боитесь рот раскрыть! Да чем вы отличаетесь от шпаны на улицах?

– Вы это, полегче, лейтенант, – буркнул Лерман. – Тут не дети собрались.

Джон оперся кулаками о стол, нависая над аудиторией. Медленно и внятно произнес:

– У меня есть ДНК этого сукиного сына. Есть отличный фоторобот. Есть показания свидетелей. Ему никуда не деться – я его достану. Если припрет, попрошу помощи у военных. Кто из вас пойдет со мной?

Полицейские сидели, сложив руки, и угрюмо сопели: все ждали, когда этот бесноватый выдохнется и отпустит их по домам. Никто не поднимал глаз.

Джон был разочарован – все впустую, ему до них не достучаться.

– Все ясно, – сказал он. – Альберто, хоть на тебя-то я могу рассчитывать?

– Конечно, сэр. Могли бы и не спрашивать, – обиделся Гомес. – Мы же напарники.

Неожиданно один из детективов поднял руку:

– А что вы там про бошей говорили, лейтенант?

– Про бошей? Потерпевший часто общался с бошами по роду своей деятельности. Он однозначно утверждал: у нападавшего характерный северный акцент. Это ольденбуржец, хотя и не белый.

– Тогда я пойду. Записывайте меня, лейтенант.

Джон удивленно посмотрел на говорившего. Это был Кубриа, парень, недавно переведенный из провинции, малоразговорчивый большеголовый здоровяк; обычно он работал на подхвате, про него никто ничего не знал. Поговаривали, что он крепко закладывает за воротник.

– Да ты сбрендил, парень, – хмыкнули из рядов.

– Это вы сбрендили, – огрызнулся детектив. – Боши разбомбили деревню, где я родился. Все мои погибли. Сгорели заживо. Даже угольков не осталось. Вы тут можете сидеть и задницу для них раздвигать. А я хоть одного, да прижучу. Пристрелю выродка. Записывайте. – Он сел и уставился в окно, точно мог разглядеть что-то сквозь слои сетки.

– Спасибо, сержант. Больше желающих нет? – спросил Джон.

– Зачем вам это дерьмо, сэр? – Лерман чуть склонил голову, ожидая ответа. Темные его глаза были прищурены, круглое лицо лоснилось от пота.

– Я же сказал – ищу убийцу полицейского. У меня на родине это дело чести.

– У вас на родине, лейтенант, обдолбавшиеся торчки не палят в толпу ради прикола и не обвязывают себя динамитом, становясь в очередь за супом, – заметили из зала.

– Верно. Ну и что? Он убил полицейского. Одного из нас.

Лерман поскреб щетину на подбородке. Сказал, словно извиняясь:

– Совсем запаршивел. А, черт с вами. Записывайте. Только отпустите домой на пару часов – я грязный, как крыса.

– Патологоанатом тебя спиртом оботрет, – поддели его. Шутку, однако, никто не поддержал.

Поднялось несколько неуверенных рук. Детективы стеснялись смотреть на товарищей, словно не вызывались добровольцами, а признавались в людоедстве.

– На бошей я тоже пойду.

– И я.

– Записывай меня, лейтенант.

Джон едва не сел мимо стула. Ошарашенно смотрел на этих непонятных людей и понимал, что лекции по психологии, что он слушал когда-то, – пустой набор звуков.

– Черт, парни, – только и смог он сказать. – А я-то думал, вы тут все в домохозяек выродились.

Мимо проходили расходящиеся по своим делам полицейские; они смотрели на него – кто презрительно, кто с сочувствием. Многие просто отводили глаза, будто уличенные в воровстве.

– Да ладно вам, лейтенант. Хватит уже молоть про патриотизм, – буркнул Кубриа. – Вы только дайте мне из него кишки выпустить. Суд его оправдает, это я вам как дважды два говорю. Загоним сучонка в угол и пришьем.

Оставшиеся закивали соглашаясь.

– Я этого не слышал, детектив, – предупредил Джон.