Бог в городе, стр. 1

Пьецух Вячеслав

Бог в городе

ВЯЧЕСЛАВ ПЬЕЦУХ

Пьецух Вячеслав Алексеевич родился в 1946 году. По образованию - учитель истории. Автор двенадцати книг прозы. Живет в Москве. Постоянный автор "Нового мира".

БОГ В ГОРОДЕ

Маленькая повесть

1

Дамский мастер Александр Иванович Пыжиков украл ножницы, причем бывшие в употреблении и самого обыкновенного образца. Зачем они ему понадобились, он и сам толком не мог сказать, поскольку дома у него этот инструмент имелся в нескольких экземплярах, и все производства фабрики No 2 Всероссийского общества слепых, на которой еще делают английские булавки и бигуди. Хищение это, имевшее на удивление грозные и фантастические последствия, было совершено 22 января 1994 года в парикмахерской на углу улицы Карла Либкнехта и Хлебного тупика. Но в котором именно городе это было - следует утаить во избежание кривотолков и нашествия паломников; скажем только, что было это в нечерноземной России, ближе к Уральскому хребту, в пределах третьего часового пояса, а там будь это хоть Вятка, хоть Усть-Орда.

История города... - это к тому, что вне исторического обзора у нас самого невинного явления не понять, - так вот, история города, в котором родился, живет по сю пору и скорее всего умрет дамский мастер Александр Иванович Пыжиков, в кратком изложении такова...

Он был заложен не так давно, как коренные русские города, в самом начале Смутного времени, когда еще на престоле сидел царь Борис Годунов, известный градостроитель, и долгое время был славен тем, что тут приготовляли лучшие в России соленые огурцы. Несколько позже в городе было основано мыловаренное производство, которое первое время не задавалось, так как с золой случались постоянные перебои, хотя вокруг стояли непролазные смешанные леса. Однако с тех самых пор местная промышленность приняла именно химическое направление, и уже при большевиках оно увенчалось сооружением огромного волоконного комбината, получившего в просторечии название - Химзавод. Понятное дело, вокруг него вращалась вся городская жизнь, и даже восточная половина города прозывалась этим именем - Химзавод, равно как прочие части горожане окрестили в честь предприятий помельче: Мелькомбинат, Биостанция и Депо. То есть поэтической здешнюю топонимику не назвать, и это по-своему странно, потому что вообще в русской жизни поэзии, как говорится, невпроворот.

Итак, чем же достославна история этого города? А ничем. На протяжении четырех столетий люди рождались, трудились, перебивались с петельки на пуговку и умирали во цвете лет. Время от времени давало о себе знать движение технической мысли - например, на смену сальным свечам пришли спермацетовые, потом стеариновые, потом появилось керосиновое освещение и, наконец, восторжествовала "лампочка Ильича". Однако на течении жизни это не сказывалось никак, горожане по-прежнему рождались, трудились, перебивались с петельки на пуговку, умирали во цвете лет, и только в периоды болезненных припадков, которые составляют событийную сторону истории, жизнь отчасти выпадала из проторенной колеи. Так, в Смутное время чуть ли не половина мужского населения города, по наущению казачьего атамана Сороки, разбойничала на большой дороге Москва - Тобольск.

Степан Разин до города не дошел, но при первых же слухах о его приближении обыватели самосильно сбросили с колокольни воеводу Мартына Прозоровского и дотла разграбили его двор. В эпоху Петра Великого каждого третьего горожанина забрили в драгуны и впоследствии положили в Персидском походе, который был предпринят из видов расширения империи на восток. Вообще город сильно пострадал из-за внешнеполитического курса романовской династии: местные и Дербент держали в осаде, и Берлин зачем-то брали в Семилетнюю войну, и участвовали в переходе через Швейцарские Альпы (?!), и в Родопах замерзали насмерть в предпоследнюю русско-турецкую кампанию, даром что Родопы и российское Нечерноземье куда как друг от друга удалены.

Емельян Пугачев также до города не дошел, но при первых же слухах о его приближении горожане повесили на воротах градоначальника Матвея Ивановича Птицына, его жену, сына, пасынка и сноху. Кстати заметить, местные всегда отличались загадочным, прямо-таки непостижимым комплексом чувств по отношению к городским властям, если, конечно, исходить из общепринятой логики и возможностей заурядного человеческого ума. Так, в вёдреную погоду и при атмосферном давлении в 760 миллиметров ртутного столба они благоговели даже перед лычками и выпушками на мундире здешнего градоначальника, но в переменчивую погоду, в полнолуние и в период с августа по ноябрь свободно могли разорвать его на куски.

Восстание декабристов никак тут не отозвалось, но, правду сказать, в холерные бунты 1830 года горожане утопили в колодце двух лекарей, прибывших на эпидемию из столицы, и разнесли до фундамента богоугодное заведение, где кое-как подлечивали сумасшедших, сифилитиков и донельзя одряхлевшее старичье. Эпоха революционных потрясений обозначилась в городе только тем, что как-то застрелили вице-губернатора Поцелуева, который не был замечен ни в особенных строгостях против обывателей, ни во взятках, ни в покушениях на казну. Дело было в субботу: выходит вице-губернатор Поцелуев из дворянского отделения местных торговых бань, разнеженный и красноликий, как помидор, и желает сесть в вице-губернаторскую коляску, но тут к нему подбегает девушка, из хорошей, даже купеческой фамилии, делает два выстрела из револьвера "бульдог" и убивает администратора наповал. Но Пятый год прошел незаметно, даже мастеровые с мыловаренного завода ни разу не забастовали во все три года революции, и только неизвестные злоумышленники, скорее всего из заезжих, однажды ночью демонтировали заводскую металлическую трубу; на что она им сдалась - это темно с девятьсот пятого года и посейчас.

Настоящая жизнь в рассуждении разного рода приключений началась с утверждением идей Великого Октября. На первых порах горожане было взялись действовать по старинке, именно при первых же слухах о приближении войска красного генерала Гая они закопали живьем здешнего полицмейстера Иванова, но впоследствии большевики пресекли такого рода самодеятельность населения, и с середины 1918 года инициатива по линии безобразий исходила исключительно от властей. Эта инициатива оказалась настолько искрометной, затейливой, превышавшей силы воображения, то есть настолько в народном духе, что горожане пылко, даже до изнеможения полюбили большевиков, даром что им потом выборочно вгоняли в задний проход драчевые напильники и поголовно держали на сухарях.

Таковые большевистские начинания слишком известны, чтобы специально на них останавливаться, упомянем разве о том, что одно время в городе вместо денежных знаков ходило мыло, да укажем на любопытный колорит антиалкогольных кампаний, которые все сводились к лозунгу: "Не пей! С пьяных глаз ты можешь обнять классового врага". Как бы там ни было, к концу тридцатых годов население города уменьшилось примерно наполовину сообразно с урожайностью зерновых, но и этими сравнительно малыми силами удалось разобрать все городские церкви на кирпичи.

В начале Великой Отечественной войны в действующую армию призвали все мужское население города до последнего человека, и, поскольку тогдашний военный гений был у нас прост и прямолинеен, через четыре года назад вернулось ровным счетом одиннадцать мужиков. Так, вероятно, история города и пресеклась бы, кабы не баснословное чадолюбие русской женщины: еще не успели завершить вторую послевоенную пятилетку, как город усилиями одиннадцати ветеранов снова наполнился первоклашками и шпаной. А лет так за двадцать до крушения большевизма тут построили Химзавод.

Крушение большевизма произошло в городе на удивление безболезненно видимо, нравы пожиже стали, - никто не встал грудью за давешних любимцев, так они надоели, но, с другой стороны, и здание обкома осталось цело, и не то что не закопали живьем первого секретаря, а даже из партаппарата ни один бездельник не пострадал. Просто-напросто в одночасье растворилось большевистское государственное устройство, как будто в результате особенной химической реакции, которая еще и скрала историческое пространство, поскольку вдруг возникло такое всеобщее впечатление, точно отречение последнего императора было подписано на станции Дно в прошлый понедельник, а не эпоху тому назад. Впечатление это подкреплялось еще и тем, что в здешних местах собирали мешок картофеля с сотки и при Николае II, и семьдесят лет спустя.