Тайна Иеронима Босха, стр. 11

— У меня есть для вас заказ, Петрониус Орис из Аугсбурга.

XIII

— Он отправил две створки в Оиршот, в свое имение. Там живет хозяйка. Думаю, здесь, в Ден-Босе, стало слишком опасно для таких картин.

Петрониус пожал плечами. Они с Питером поднимали наверх, в мастерскую, свежую деревянную доску. Просмоленные ставни были закрыты, так как всю ночь дождь лил как из ведра.

— И даже если ты видел их во сне…

— Послушай, Питер, ты тут дольше других, и я не обижаюсь за то, что ты мне не веришь. Но я видел эти створки так же, как вижу сейчас тебя.

— Значит, он работает теперь над чем-то, что не хочет показывать нам. А то, что тебе было позволено увидеть картину…

Они уже едва дышали, такая тяжелая оказалась доска.

— Почему он велел тебе рисовать здесь, наверху? Я три года сижу внизу, и мне ни разу не предложили работать в мастерской! Я прокаженный, что ли?

Петрониус окинул Питера взглядом и проговорил:

— Ну, побриться тебе не мешало бы. По крайней мере стал бы похож на человека. Может, попробуешь?

Питер закатил глаза.

— Я-то всегда думал, что швабы неразговорчивы и глупы, а ты трещишь без остановки, будто у тебя язык без костей.

Они подняли доску на мольберт и теперь с удовлетворением смотрели на результат своих трудов. Петрониус закрепил доску. Питер достал из мешка кисти и баночки с красками, освободил место в центре стола и расставил краски в строгом порядке. Затем он подошел к мольберту и тщательно осмотрел дерево.

— Отличная работа! Гладко выструганная липовая доска, из самой середины ствола. Стоит дорого. Похоже, картина будет особенная.

Петрониус пожал плечами: а что он мог ответить, если и сам не знал, что получится?

— Не имею понятия. Мастер сказал мне только, что заказчик очень близкий ему человек. И что он хорошо заплатит. Очень хорошо.

Питер провел рукой по поверхности доски, обошел мольберт, осмотрел обратную сторону и обнаружил знак: темную ладонь с широко раздвинутыми пальцами.

— Посмотри сюда. Доска сделана в Антверпене. Это знак гильдии антверпенских художников. Как мастеру удалось заполучить ее?! Один этот знак удваивает стоимость доски. Обычно столько платят за готовую картину. Она не покоробится и за сотню лет Должно быть, заказчик — важная персона.

Питер присвистнул. Петрониус подошел к нему и тоже провел рукой по доске.

— Она не только остругана, но и покрыта масляным лаком. Это сделано для того, чтобы грунтовка лицевой стороны не покоробила дерево. Доска удивительно легкая.

— И это называется «легкая»?! Мне хватило, не хотел бы я таскать такую каждый день. Все руки оборвал. Во время дождя ее нельзя поднимать на лебедке, она промокнет.

Неожиданно Петрониус поднял руку, и оба замолчали. На лестнице послышались шаги. Кто-то взбирался на крышу. Петрониус и Питер переглянулись. Затем Питер кивнул и шмыгнул за лестницу, туда, где хранились ткань и веревки для упаковки картин и сырых досок. Петрониус взял в руку палку и стал ждать гостя. Он стал так, чтобы шедший увидел его сразу.

— Salve! 7 — поприветствовал Петрониус гостя. Человек поднялся на верхнюю ступеньку и высоким мелодичным голосом ответил:

— Salvete!

— Кто удостоил нас чести? И кто впустил вас?

По лицу мужчины пробежала улыбка, немного ехидная и виноватая в то же время:

— Сам мастер. Он может прийти в любую минуту. Мы встретились перед домом.

Петрониус кивнул. Питер опустил палку за спиной посетителя.

— Ваш друг может спокойно выйти из укрытия, — произнес неизвестный, — я чувствую, он у меня за спиной.

Когда Петрониус хотел возразить, мужчина остановил его жестом:

— В наше смутное время можно понять вашу осторожность. В мире все меньше доверия. Рискну предположить, что именно вы будете рисовать мой портрет? Тогда за дело!

Гость прошел в центр мастерской, взял один из стульев для натурщиков со специальным приспособлением для поддержки головы и плеч и передвижной спинкой. Сел и выжидающе посмотрел на художника.

Незнакомец был закутан в плащ из тончайшего сукна, который скрывал руки. Овальное лицо обрамляли гладкие, коротко подстриженные волосы. Когда он садился, плащ распахнулся, и показались тонкие пальцы. Все в облике посетителя было изящным и хрупким, только что-то в лице не соответствовало всему его облику. Оно казалось круглым и бесформенным по сравнению с исхудавшим телом, укутанным в широкий плащ. И запах, исходивший от незнакомца, смущал Петрониуса. Интуиция подсказывала: с посетителем что-то не так. Но художник не мог понять, что именно.

— Позвольте поинтересоваться, с кем я имею честь работать? Меня зовут Петрониус Орис из Аугсбурга. Художник и ученик Дюрера и Бройе. Мастер Босх доверил мне написать ваш портрет.

— Якоб ван Алмагин!

— Якоб ван Алмагин, а дальше? Могу я спросить вас о вашем ремесле и происхождении?

Незнакомец одарил Петрониуса таким взглядом, что у художника по спине побежали мурашки. Казалось, Якоб ван Алмагин видел юношу насквозь. Он словно обладал ключом, который открывает человеческие души.

Петрониус с трудом оторвал взгляд от гостя и повернулся к нему спиной.

— Скажите мне, как вас нарисовать? — спросил он и откашлялся.

Петрониус тщательно расположил рамку, покрытую сетью нитей, установив ее так, чтобы сквозь нити хорошо видеть лицо натурщика.

— Вы уже обдумывали, что хотите видеть на заднем плане? Это будет какое-то внутреннее пространство или типичный для моего учителя высокий горизонт? Мне рисовать итальянский пейзаж или равнину, характерную для Брабанта?

Быстрыми движениями Петрониус сделал грубый набросок. Нанес на доску контуры, какими видел их сквозь сеть рамки. Другие подмастерья уже сделали на ней едва заметную сетку, белым по белому, в соответствии с грунтовкой.

— Нарисуйте мне рай, Петрониус Орис, райский сад до грехопадения.

Незнакомец произнес это тихо, почти беззвучно, но тоном, не терпящим возражений. Питер, молча наблюдавший за происходящим на крыше, открыл одну из просмоленных ставен. Дождь уже кончился, и из-за туч показалось солнце. В солнечном свете кожа и волосы мужчины выглядели неестественно прозрачными, казалось, будто на стуле сидел не человек, а ангел.

XIV

Шум просто оглушал. Гортанное пение дюжины глоток сопровождали звуки арфы, в то время как кружки пива отбивали ритм на столах. Те, кому было нечего пить, били кулаками по столам так, что гремела посуда. Повсюду стояли или сидели на корточках, играя в кости, буйные парни. Перед входом Петрониус заметил человека, смотревшего в его сторону. Лицо незнакомца скрывал капюшон.

Когда пение смолкло, Петрониус наклонился к Длинному Цуидеру:

— Мне нужна твоя помощь.

Лицо нищего помрачнело.

— Проблемы с инквизицией? Твоя первая встреча со здешним инквизитором не была радостной.

— Нет. Речь о другом. Сейчас я работаю над одной картиной, и работа идет медленно.

— Мне что, взяться за кисть? — улыбнулся Длинный Цуидер. — Или тебе нужна иная помощь?

Он кивнул в сторону Зиты, которая обходила посетителей с подносом и одновременно отбивалась от назойливых рук. Петрониус не сразу понял смысл вопроса.

— Нет! Дело серьезное! Я пишу портрет, однако работа продвигается слишком медленно. С натурщиком что-то не так. Я уже создавал портреты нескольких людей, но никогда кисть не слушалась меня так плохо. Ты не мог бы разузнать об этом человеке? Сам он не считает нужным говорить о себе.

Длинный Цуидер сделал большой глоток, вытер рукавом губы и позвал Зиту. Петрониус посмотрел по сторонам — и в тот же миг человек в черном капюшоне отвернулся от него.

— Что тебе известно о нем?

— Только имя. Якоб ван Алмагин. Больше ничего!

Зита с улыбкой подошла к столу. Между ней и Петрониусом протянулась ниточка взаимопонимания с тех пор, как он стал заглядывать в трактир выпить пива. Девушка всегда улыбалась ему, а Петрониус ухаживал за ней, преподнося небольшие подарки.