В никуда, стр. 40

– Например?

Сьюзан рассмеялась.

– Говорят одно и то же: как ты красива и что он уже несколько раз замечал тебя на улице.

– А что тут плохого? Я тоже часто этим пользуюсь.

– И действует?

– Нет.

Она снова рассмеялась и понеслась через перекресток. Вскоре мы оказались на улице Дьенбьенфу.

Миновали впечатляющую пагоду, которую когда-нибудь непременно превратят в ресторан, и остановились на боковой дорожке у нависающего над тротуаром современного здания из стекла и металла.

Сьюзан извлекла из седельной сумки фотоаппарат, оставила мотоцикл в мраморном вестибюле и направилась к лифтам.

Дверь открылась, и мы вошли в кабину. Она достала из сумочки ключ и нажала кнопку седьмого этажа.

– Не позволяйте Вашингтону уговорить вас на что-нибудь опасное.

Ее совет немного запоздал.

Глава 13

Двери лифта выходили в просторную приемную с красным мраморным полом, черной лакированной мебелью и гравюрами на рисовой бумаге. Бронзовые буквы над конторкой гласили: "Американо-азиатская инвестиционная корпорация. Лимитед".

– Добро пожаловать в ААИК, мистер Бреннер. Не желаете приобрести половину фабрики по производству рыбных консервов?

– Возьму всю. Но только ту, что производит виски с содовой.

Под названием компании висел плакат с надписью из металлических букв: "Чак мунг нам мой!" – и ниже по-английски: "С Новым годом!"

На полу – маленькое новогоднее дерево и несколько цветущих веточек в чем-то вроде подставки для зонтиков. Но большинство лепестков уже опали на пол.

Справа от конторки располагались сдвоенные красные лакированные двери. Сьюзан приложила ладонь к сканеру – раздался мелодичный звон, и одна из створок открылась.

Я заметил, как повернулась камера слежения в освещенной приемной зоне.

Мы вошли в большой зал, заполненный столами и выгородками, – типичный современный офис, который мог оказаться в любой части света.

Внутри никого не было, но люминесцентные лампы горели, и я опять заметил камеру слежения. Воздух пропах застоялым сигаретным дымом, чего уже два десятилетия не замечалось в учреждениях США.

– У нас весь верхний этаж с террасой, – объяснила Сьюзан. – Кондиционеры выключены, поэтому сейчас здесь немного душновато.

В дальнем конце зала довольно далеко друг от друга располагались три двери, которые вели в три больших кабинета. На левой была медная табличка: "Сьюзан Уэбер" – без названия должности. Сьюзан набрала код на цифровом замке, и дверь отворилась.

Внутри было темно. Сьюзан включила свет, и тогда стало ясно, что это угловая комната с окнами по двум стенам. Я обвел глазами пространство в поисках видеосканера, но ничего не нашел.

– Милый кабинет.

– Спасибо. – Сьюзан положила на стол аппарат и кассету со снятой пленкой. Открыла верхний ящик стола, достала блок и вытащила из него пачку "Мальборо". Щелкнула хромированной кабинетной зажигалкой и глубоко затянулась. – Стоит не покурить, и я начинаю беситься и становлюсь настоящей стервозой.

– А в остальное время по какой причине? – спросил я.

Она рассмеялась и снова вдохнула дым.

– Шесть месяцев назад я летала в Нью-Йорк на собрание. Четыре часа провела в здании для некурящих и чуть не взбесилась. Как мне возвращаться в Штаты, жить там и работать?

Я понимал, что ее вопрос чисто риторический, но все-таки ответил:

– Наверное, и не сможете. Вероятно, в этом все дело.

Сьюзан посмотрела на меня, и наши глаза встретились. Она потушила сигарету и сказала:

– Я вышлю вам фотографии, если вы мне дадите свой адрес.

– А почта надежная? – поинтересовался я.

– Наша корпорация ежедневно отправляет мешок с корреспонденцией с "Федерал экспресс" [37]. Ее сортируют в Нью-Йорке и отсылают дальше. – Она протянула мне визитку с нью-йоркским адресом Американо-азиатской инвестиционной корпорации. Я запомнил адрес и отдал визитку обратно.

– Мне лучше не иметь ее при себе.

– Если забудете, мы в манхэттенском справочнике, – покосилась на меня Сьюзан. Села за стол, достала наушники и вызвала речевую почту. – Лед и шейкер вон в том шкафу, – бросила она мне. – У меня есть джин и тоник.

Я открыл дверцу, за которой обнаружился маленький холодильник, и достал лед и шейкер. Стаканы и бутылки стояли на полке. И пока Сьюзан прослушивала почту, я смешал напиток.

На стене над полкой висели два диплома в рамках – Амхерста и Гарварда. Рядом – благодарность от хошиминского отделения Американской торговой палаты. Запудривание мозгов – и ничего более. Но мои мозги за последние двадцать четыре часа были настолько запудрены, что я бы не удивился, если бы увидел, что ее наградили орденом Ленина за успешное содействие росту прибыли. Просто я попал в другой мир, в котором мы выиграли войну.

На самой полке стояли четыре фотографии в рамках. На ближайшей – сама Сьюзан в выпускной шапочке и мантии, красных, значит, это был Гарвард, если мне правильно подсказывала моя бостонская память. На снимке Сьюзан выглядела, конечно, моложе, но... Я бы сказал, еще не обожженной деловым нью-йоркским миром и не очерствевшей от прожитых в Сайгоне лет. У меня тоже была выпускная школьная фотография, но до того, как я пошел воевать во Вьетнам.

Я посмотрел на Сьюзан – красивая, но для своего возраста слишком уставшая от мира. Если говорить снисходительнее – лицо отражало характер.

Вторая фотография была сделана в студии и изображала симпатичную, хорошо одетую пару лет пятидесяти с небольшим – явно ее родители. Отец выглядел вполне преуспевающим парнем, а мать – красавицей.

Третья – типично семейный снимок: рождественское дерево на фоне камина, мать, отец, сама Сьюзан, младший брат и сестра, которая выглядела немного моложе ее. Все были симпатичными – в свитерах с высоким воротом и твиде, – на сто процентов протестанты. Янки из западного Воспшира [38].

Четвертое фото было сделано на улице – должно быть, летняя свадьба: весь клан в сборе – бабушки, дедушки, родственники, дети, младенцы. Я отыскал Сьюзан – в длинном летнем платье, с короткой стрижкой. За обнаженные плечи ее обнимал стоящий рядом бронзоволицый Гарри Красавчик в белом вечернем пиджаке. Может быть, родственник, но не похоже – скорее приятель или даже жених, поскольку снимок семейный.

Про себя я отметил, что здесь не было фотографии Билла Прекрасного.

Я отвернулся от полки и обнаружил, что Сьюзан уже просматривала электронную почту. Она объяснила:

– Моя семья. Все превосходные люди за исключением одного: ни у кого нет никаких интересных причуд и недиагностируемых умственных расстройств. – Она рассмеялась. – Но я их люблю. В самом деле. Они бы вам понравились.

Мы посмотрели друг другу в глаза.

– И вы им, наверное, тоже, – добавила она. – Кроме дедушки Берта, который считает, что всех ирландцев следует депортировать.

Я улыбнулся, а Сьюзан вернулась к своей электронной почте.

– Садитесь вон туда, – предложила она. – Я через минуту освобожусь.

Я сел у окна на вращающийся стул за овальный столик с черной гранитной крышкой и стал наблюдать, как Сьюзан била по клавишам. Она превратилась в другого человека почти сразу, как только мы вошли в вестибюль.

Я потягивал виски с содовой и разглядывал кабинет: ворс ковра зеленовато-нефритового цвета, мебель из капа, стены обиты желтым шелком с едва проступающим рисунком бамбуковых стеблей.

Окно выходило на восток, и я видел убывающую луну. Пройдет меньше недели, и лунного света не будет. Если в это время я окажусь в поле, темнота сыграет мне на руку, как сыграла на руку врагу в Тет 1968 года.

В глубоком алькове я заметил факсимильный аппарат, ксерокс, резак – уничтожитель документов, и напольный сейф. Иметь все эти предметы в личном кабинете – вопрос не только статуса, но и показатель уровня сознания безопасности. Ничего важного не должно ни исходить, ни попадать в этот кабинет из общей конюшни. Я понял диспозицию.