В никуда, стр. 135

Склоны достигли двух тысяч метров высоты, и мне навстречу по тоннелеобразной долине постоянно дул северный ветер. Приходилось все время пригибаться, иначе меня бы снесло с мотоцикла.

На полях никто не работал, и дорога была абсолютно пустой. Я вспомнил, что шел последний день Тета и люди – хорошо бы и Тран Ван Вин тоже – сидели по домам. Приехавшие на родину вьетнамцы начнут разъезжаться завтра или послезавтра. Мне пришло в голову, что у Тран Ван Вина где-нибудь на побережье могла оказаться другая, более исконная отчая деревня, и он проводил праздники не здесь, а там. Но в таком случае я перехвачу его по дороге в Банхин, хотя при этом придется сломать все свое расписание. Мне в самом деле хотелось добраться в воскресенье до Бангкока. Или куда угодно, только подальше от Вьетнама. Но в то же время я понимал, что не уеду отсюда, пока не поговорю с Тран Ван Вином.

Я заметил прилепившиеся на гребне склона горские хижины, и меня поразило, как на одном пространстве, но на разных высотах, уживаются две непохожие культуры.

Прошел час, и я посмотрел на счетчик километров – с тех пор как мы покинули Дьенбьенфу, он успел отщелкать как раз тридцать.

– Ну, что там гласит твоя инструкция? – спросил я у Сьюзан.

– Банхин прямо на этой дороге, – ответила она.

– А мне казалось, что все намного сложнее.

– Приходится усложнять. Чтобы ты меня не бросил, надо постоянно прикидываться бесценной.

Я оставил без ответа ее замечание. И только сказал:

– Сходи вон в тот дом, справься, где тут Банхин.

– Мы можем говорить только с горцами. Ты же не хочешь, чтобы все рухнуло в последнюю минуту?

Мы медленно продвигались на север. Через десять минут нам навстречу попались три молодых парня на пони. Я остановил мотоцикл и окликнул их. Когда всадники приблизились, я увидел, что горцы, как обычно, ехали без седел. Но зато на спины животных были навьючены какие-то мешки.

Мы сняли шарфы шапки и очки. Сьюзан слезла с мотоцикла и направилась к седокам. Махнула им рукой, они натянули поводья и посмотрели на нее.

Она им что-то сказала. Горцы перевели взгляд на меня – человека, который всего две минуты назад сам был горцем. Снова повернулись к Сьюзан и дружно, все трое, показали куда-то за спины. Что ж, и на том спасибо.

Сьюзан поблагодарила парней и уже собиралась возвращаться ко мне, когда один из них что-то вынул из мешка и протянул ей. Сьюзан помахала рукой и направилась к мотоциклу. Они догнали ее и еще поговорили. Им явно нравилось слушать ее. А проходя мимо мотоцикла, помахали руками и мне.

– Очень милые люди, – сообщила мне Сьюзан. – Дали вот эту шкурку. – Она держала в руке кусочек черного меха примерно двух футов длиной. – Наверное, росомаха. К сожалению, не выделана и воняет.

– Дорога забота. Выброси.

– Пока подожду.

– Так где эта Банхин?

– Чуть дальше.

– Чуть – это как?

– Они не меряют расстояние километрами или временем – двигаются по ориентирам. Сказали, что Банхин – большая деревня, которая будет после двух маленьких.

– Хорошо, садись, – сказал я и добавил: – У тебя на лице синяя краска.

Сьюзан забралась в седло, я завел мотор, включил передачу, и мы двинулись дальше, но уже без нашей горской маскировки.

Через пять минут мы миновали небольшую группу домов – деревню номер один.

Еще через пять минут – деревню номер два.

И вот справа, вдоль дороги показалась большая деревня. Она открывалась стоящими в глубине тремя каменными строениями. Я узнал скромную пагоду, больницу и школу. Но было и четвертое, и над ним развевался красный флаг с желтой звездой, а перед входом стоял зеленый армейский джип. Все оказалось не так просто, как я думал. Я затормозил.

– Это и есть Банхин, – сказала мне Сьюзан.

– А вон там – машина военного патруля, – ответил я.

– Вижу. И что ты собираешься делать?

– Не за тем я забрался в такую даль, чтобы поворачивать назад.

– И я тоже.

Я быстро проехал военный пост, свернул в ухоженный садик перед пагодой и завел мотоцикл за здание, надеясь, что нас не видно с дороги и из дома военного патруля. Заглушил мотор и слез с мотоцикла.

– Каким образом ты хочешь наводить справки о Тран Ван Вине? – спросила меня Сьюзан.

– Скажем, что мы канадские военные историки. Немного говорим по-французски. Ищем ветеранов новогоднего наступления и сражения при Куангчи. Действуй по обстоятельствам. Ты же мастерица дурить голову.

Мы достали из седельных сумок рюкзаки и фотоаппараты. Сьюзан вошла в пагоду. Я – за ней. Внутри никого не оказалось. В керамических вазах стояли новогодние цветущие ветви. В глубине лишенного окон зала находился небольшой алтарь( на котором горели благовонные палочки. Сьюзан подошла к алтарю, зажгла палочку и бросила на блюдо несколько донгов. Господи, я бы дал сколько угодно – только бы все прошло хорошо.

Я ждал ее у выхода.

– Сегодня последний день праздника Тет, – напомнила Сьюзан. – Четвертый день года Быка. Мы в Банхин. Остается найти Тран Ван Вина и вернуться домой.

Мы вышли из пагоды и направились в деревню.

Глава 43

Деревня Банхин была совсем не похожа на тропические и субтропические поселения на побережье. Здесь не было пальм, зато в изобилии росли сосны и огромные лиственные деревья. И этим холодным февральским днем расцветали заросли рододендронов.

С востока деревню ограничивал круто поднимающийся склон, с севера и юга – рисовые поля и узкая однорядная дорога, по которой мы приехали с гор.

Дома в основном из грубо отесанных сосновых бревен, а крыши – из тростника и бамбуковых листьев. У каждого дома огород. Кое-где в огородах еще остались с войны лазы в бомбоубежища.

Неужели бомбили даже такую удаленную долину? Но я вспомнил, что писал брату Тран Ван Вин: из дома сообщали, что по этой дороге шли грузовики с ранеными, а навстречу им – колонны с пополнением и боеприпасами. У меня в голове сложилась целостная картина тылового обеспечения войны: эта убогая дорога начиналась у китайской границы, откуда и прибывала большая часть военного снаряжения, затем извивалась вдоль лаосской границы вплоть до того места, где начиналась разветвленная сеть троп Хо Ши Мина. В этой деревне все, кто был старше тридцати, наверняка не забыли американскую авиацию.

В деревне было полно детей и взрослых самого разного возраста. Видимо, в последний день Тета все еще оставались дома. На нас смотрели во все глаза, как таращились бы в сельском американском поселке, если бы на его улицу занесло двух вьетнамцев в традиционных черных шелковых "пижамах" и конических соломенных шляпах.

Мы подошли к центру – грязной, не больше теннисного корта, покрытой красным суглинком площади. Вокруг стояли дома и открытый павильон, где располагался маленький продуктовый рынок. За легкими, наподобие пикниковых, столиками сидели люди – ели, пили, разговаривали. Когда мы проходили мимо, они бросали свои занятия и поднимали на нас глаза.

Я так и знал, что главные трудности начнутся в этой маленькой деревушке. А военный патруль на дороге только добавлял проблем.

В центре площади возвышалась простая бетонная плита примерно десять футов длиной и шесть высотой. Она была установлена на другой, которая лежала на земле. Та, что стояла вертикально, была выкрашена в белый цвет. И по белому бежали красные буквы. У основания горели благовонные палочки и в вазах алели новогодние цветы. Мы подошли к памятнику и остановились перед ним.

Красными буквами были выведены имена. Они рядами шли сверху вниз, но одна, верхняя, строчка была крупнее остальных.

– "В память о тех, кто сражался за воссоединение Родины в войне с американцами. 1954 – 1975", – перевела Сьюзан. – Это те, кто пропал без вести. Их здесь много, в том числе Тран Кван Ли. Вот он. – Она показала рукой.

Я заметил среди пропавших без вести много других по фамилии Тран. Мы вдвоем читали надписи, но Тран Ван Вина не встретили. Пока все шло хорошо.