Слово чести, стр. 147

Корва перевел дыхание и недоверчиво покосился на место для свидетельских показаний, а потом в сторону Пирса. Повернувшись лицом к присяжным, адвокат продолжил выступление:

– Обвинение призывало обратить ваше внимание на тот факт, что показания двух свидетелей обвинения разнятся во всех отношениях. Но когда свидетели упоминают о лейтенанте Тайсоне, в их заявлениях прослеживается едва различимое несоответствие. Если мы склонны верить тому, что отличия в показаниях свидетелей являются результатом видения события с разных точек зрения, тогда почему оба свидетеля инкриминируют подсудимому одно и то же?

Корва сердито выпятил губы вперед и фыркнул:

– Брандт. – Достав из кармана платок, адвокат с презрением высморкался. – Брандт сообщил вам, что испугался за свою жизнь. Что к нему после инцидента подошли члены взвода и начали угрожать. Если мы верим этому, почему мы не верим, что лейтенант Тайсон тоже испугался за свою жизнь? Обвинение утверждает, что подсудимый вступил в тайный сговор со своими подчиненными, чтобы скрыть это предполагаемое преступление. Если мы верим Брандту, что план о сокрытии преступления вынашивался в бункере и что Брандт пошел на это только для того, чтобы спасти свою жизнь, почему же мы тогда не верим, что мотивация поступков подсудимого была адекватной? Не вызывает сомнения тот факт, что если и были среди солдат этого взвода двое непричастных к кровопролитию, то их звали Бенджамин Тайсон и Стивен Брандт. В показаниях свидетелей вырисовывается картина не только беспричинной резни, но и вспыхнувшего мятежа. И хотя защита соглашается с определенными обстоятельствами этого дела, она не признает тот факт, что лейтенант Тайсон не обратился ни с письменным, ни с устным рапортом относительно обсуждаемого инцидента. Обвинение просит вас сделать заключение о том, что никакого рапорта не было. Присяжные обязаны принять во внимание, что ни один разумный человек и не подумает докладывать о подобных вещах, когда его жизнь находится в непосредственной опасности. Если лейтенант Тайсон передал по радио командиру роты ложное сообщение, окруженный по крайней мере десятью здоровяками, которые только что совершили массовое убийство, то вы, я думаю, справедливо рассудите, что он поступил разумно. И в последующие дни, пока он еще воевал, находясь под интенсивным вражеским огнем, вы можете сделать вывод, почему он ничего не доложил своему командиру. Но вскоре лейтенант Тайсон получил ранение в ногу и был эвакуирован. Так может ли обвинение, два свидетеля или вообще кто угодно говорить о том, был ли написан рапорт или передан устно? А не возникала ли у вас мысль, что лейтенант Тайсон рассказал капитану Браудеру о случившемся и что капитан Браудер не успел передать сообщение командованию, потому что его убили 21 февраля? Проводился ли целенаправленный поиск в армейских архивах документального подтверждения того, что подсудимый выполнил свой долг – сообщил о нарушении закона? Возможно, что нет. Но это не доказывает, что подсудимый не написал рапорт. А может статься, что он доложил о бесчинствах своих молодчиков и письменно и устно, но никаких мер принято не было. Что же ему прикажете делать? Составить повторный рапорт? Да. А если он это сделал? И вновь не получил никакого уведомления? К какому он выводу должен прийти? Что рапорт потерян? Умышленно потерян? Разве впервые случаются подобные вещи? А когда лейтенанта Тайсона ранило и его эвакуировали на санитарное судно, а потом он покинул южноазиатский театр военных действий, какую ответственность он мог нести за этот инцидент? Должен ли он был жаловаться в судебном порядке? Вряд ли. Делал ли он это? Возможно. Доказало ли обвинение что-нибудь обратное? Не доказало. Разве не в том состоит обязанность обвинения, чтобы доказывать вину подсудимого, а обязанность защиты – опровергать это?

Корва чуть не вплотную подошел к столу присяжных.

– Несомненно, обвинение доказало мне, что убийство невиновных и беззащитных произошло в том же месте и в то же время, как и указывалось в обвинительном акте. Меня это убедило. Но чудовищность этого преступления не должна ассоциироваться с виновностью подсудимого в этих событиях. Факт преступления не устанавливает презумпцию виновности того, кто оказался на месте его совершения. Если же получится наоборот, тогда подсудимыми должны оказаться по крайней мере еще двое: Брандт и Фарли.

Корва отвесил легкий поклон, выказывая скорее не галантность, а насмешку, и вернулся на свое место.

Стоявший за кафедрой полковник Спроул некоторое время скорбно молчал, следя за тем, как Корва сортирует и укладывает документы на своем столе. Наконец судья сказал полковнику Пирсу:

– У обвинения есть опровержение?

– Да, Ваша честь. – Пирс поднялся и посмотрел на Корву хищным взглядом. – Предложение защиты посадить государственных свидетелей на скамью подсудимых нахожу оскорбительным. Если бы подсудимый выполнил свой долг, как подобает офицеру, то никого бы из нас здесь не было.

Разъяренный адвокат вскочил с места и в последующем заявлении излил всю свою желчь:

– Если свидетели восемнадцать лет назад сговорились лгать и скрывать преступление, то нет никаких оснований верить тому, что сейчас они говорят правду.

Немногословный Спроул прервал их пикировку.

– Достаточно, джентльмены. – Он спросил прокурора: – У обвинения есть что-нибудь еще?

– Нет.

Спроул спросил то же самое у Корвы, заранее зная, что получит аналогичный ответ.

Прежде чем объявить о переносе заседания, судья обратился к присяжным:

– Обвинению и защите нечего добавить. Вам остается учесть приведенные доказательства. Слушание дела переносится в целях завершения административно-хозяйственных дел и расшифровки стенограмм показаний, копии которых вы можете получить для личного пользования. Вам не рекомендуется обсуждать это дело в своем кругу, пока я не познакомлю вас с вашими обязанностями. Слушание дела переносится на десять часов утра.

Тайсон расстегнул верхнюю пуговицу мундира и растер шею.

Корва сердито пыхтел, засовывая бумаги в кейс, потом хлопнул крышкой, защелкнув металлические замки.

Бен лениво потянулся за пачкой сигарет и закурил.

Он наблюдал, как публика не спеша поднимается с нагретых от долгого неподвижного сидения скамеек. По проходу шли Марси и Дэвид, которым расчищал дорогу офицер военной полиции исполинского роста.

Брови адвоката сошлись над переносицей.

– Ну? – Его распирало недовольство.

– Защите добавить нечего, – попытался отшутиться Тайсон. – Но защита никогда не двурушничала.

– И тем не менее добавить ей нечего, – развел руками огорченный адвокат.

– Ну что? Обед? – присвистнул Тайсон, глядя на часы.

– Почему бы и нет?

Сержант Ларсон стоял у парадной двери.

– Отлично, мистер Корва! – восхищенно сказал он.

– Благодарю вас, молодой человек.

– До завтра, – бросил сержант на ходу.

Выходя в коридор, Тайсон вдруг поймал себя на мысли, что завтра соберется дикое количество полицейских, как это обычно бывает в день вынесения приговора. А сержант Ларсон выведет его из зала в наручниках. И тут ему на память пришел сон, в котором Тайсон разговаривает с одним человеком, а тот все время напоминает, будто служить ему осталось еще пять лет. Предчувствуя недоброе, он невольно связал сон со сроком заключения.

Глава 49

Как всегда, ровно в десять утра полковник Уолтер Спроул призвал суд к порядку.

Судья показался Тайсону усталым и озабоченным. Лицо его после бессонной ночи приобрело землистый оттенок, веки опухли и покраснели. Спроул подождал, пока соберутся члены суда и публика. Потом он вдруг подтянулся, опираясь руками о края кафедры, и подался чуть вперед, как пастырь, собирающийся начать проповедь о чистилище. Раскатистый бас Спроула набрал полную силу при включенном микрофоне.

– Уважаемые заседатели, вы заслушали показания по делу лейтенанта Бенджамина Тайсона, гражданина Соединенных Штатов. – Спроул принялся читать свое напутствие присяжным заседателям, положив листок с текстом на покатую поверхность кафедры. Он говорил твердым голосом, не меняя интонации, хотя это было так необходимо для придания смысловой окраски и большей значимости его речи.