Одиссея Талбота, стр. 73
– Держитесь подальше от этого дерьма!
– Почему?
Эванс несколько секунд смотрел на Тони, затем медленно произнес:
– Пемброук – профессионал. Его продукция – трупы. Я сказал вам достаточно. Пока, Смит.
Абрамс обошел стол.
– Спасибо.
– Никогда не благодарите до тех пор, пока не вернетесь обратно. Я свяжусь с вами завтра. Постарайтесь там не нервничать. Обидно будет, если они вас раскроют, а потом ваши останки забетонируют где-нибудь в подвале.
– Я постараюсь, чтобы вы мною гордились.
– Хорошо бы! Кстати, еще один момент. – Тони взглянул на Эванса и понял, что тот сейчас скажет нечто неприятное. – Вы когда-нибудь слышали о бригаде имени Авраама Линкольна?
– Да. Она состояла из американцев, которые в тридцатых годах воевали на стороне республиканской Испании.
– Правильно. Большинство из них были розовыми или красными. Так вот. Русские имеют обыкновение приглашать человек двадцать из этой бригады на борщ в честь Первого мая. Один из них, парень по имени Сэм Хаммонд, уже несколько лет работал на тех, на кого сейчас работаем мы с вами. В этом году ему было дано такое же задание, как и вам. Готовил Сэма я. – Эванс пристально посмотрел на Абрамса.
– Я надеюсь, с ним все нормально? – спросил Тони.
– В тот вечер Хаммонд вышел от русских поздно вечером и сел в поезд до Манхэттена. Но домой он не приехал. Здесь возможны два варианта: или Сэм нечаянно раскрылся сам, или его кто-то сдал. Не верится, что он влип по своей вине. Я готовил его тщательно, и сам он был очень умным парнем. Вероятно, кто-то его продал.
– Лично мне приятнее думать, что и ваша подготовка была никудышной, и сам Хаммонд был дурак, – сказал Абрамс.
– Да, так лучше для вас, – отозвался Эванс. – Доводилось ли вам во время службы в полиции попадать в ситуации, когда вы шли на опасную операцию невооруженным, без напарника, без рации и с ощущением, что вам никто не поможет и за вашу безопасность никто не отвечает?
– Нет, не доводилось.
– Ну что ж, Смит. Добро пожаловать в великий мир шпионажа! – Эванс резко повернулся и вышел из комнаты.
42
Длинный «линкольн» медленно продвигался на север по Дозорис-лейн. Уже почти стемнело, и машины включили габаритные огни. Впереди Абрамс увидел пробегающие по стволам деревьев блики от проблесковых маячков полицейских машин.
– Здесь всегда так накануне праздников? – спросил он.
Сидящий на заднем сиденье Хантингтон Стайлер ответил:
– Да. Ван Дорн пытается создать впечатление, будто для всех этих вечеринок, которые он, конечно, устраивает назло русским, всегда есть какой-то повод. Так было, например, в День закона, который совпал с Первым мая.
– Ван Дорн организовывает у себя вечеринки по каждому пустяковому поводу, не говоря уж об официальных праздниках. Он же у нас такой патриот! – добавил Майк Тэннер.
Стайлер сказал:
– Пока он соблюдает известную осторожность, у нас связаны руки.
Абрамс просмотрел папку с документами, лежавшую у него на коленях.
– Здесь написано, что седьмого ноября прошлого года, то есть когда русские отмечали очередную годовщину большевистской революции, он организовал празднование Национального дня… Что за дьявол?! Национального дня нотариуса?
Тэннер рассмеялся:
– Ага. Пригласил полсотни недоумевающих нотариусов прямо посреди недели. Из громкоговорителей грохотал духовой оркестр, потом был фейерверк… Нотариусы очень смущались, но остались довольны. – Тэннер вновь хохотнул.
Абрамс поднял взгляд от папки и посмотрел на Тэннера:
– Очевидно, самое шумное мероприятие он наметил на Четвертое июля?
Тэннер кивнул.
– Точно. Вы бы видели, что творилось в прошлом году! Он созвал человек двести гостей. Устроил салют из шести старинных пушек, приставив к ним прислугу, облаченную в старинные мундиры. Причем стреляли из пушек в направлении усадьбы русских до двух часов ночи. И конечно, ван Дорн распорядился, чтобы пушки заряжали только дымным порохом… Разумеется, через несколько дней русские начали искать адвокатов. Так они нашли нас.
Абрамс вновь проглядел документы. Хантингтон Стайлер вышел на это дело благодаря опубликованной в «Таймс» статье, осуждающей ван Дорна за его выходки. Статья, без сомнения, была заказная.
– А на предстоящее Четвертое июля ван Дорн опять планирует бурную вечеринку? – поинтересовался Тони.
Тэннер, подумав, ответил:
– В том-то и дело.
Тони взглянул на него:
– В каком смысле?
– В том смысле, – задумчиво продолжал Тэннер, – что я посоветовал их дипломату, отвечающему за юридические вопросы, – его фамилия Калин, вы его обязательно увидите, – чтобы весь персонал русской миссии, их жены и дети, не приезжали бы в Глен-Коув на выходные четвертого июля…
– Демонстрируя таким образом, – перебил Тэннера Тони, – что им надоели безобразия ван Дорна.
– Да. Если больше ста человек будут вынуждены остаться в Манхэттене из-за ван Дорна, то наши позиции в тяжбе с ним значительно усилятся.
– Понятно. Так что же сказал на это Калин?
Вдали показались ворота русской дачи.
– Калин попросил дать ему время подумать. Через день он позвонил и сказал, что руководство миссии решило последовать нашему совету.
– Так в чем же тогда дело?
Тэннер не ответил, а посмотрел в зеркало заднего вида на Стайлера.
– Дело в том, – объяснил тот, – что у нас появились некоторые сведения, будто бы, несмотря на свои обещания, русские все-таки соберутся здесь на уик-энд четвертого июля.
– Откуда у вас такие сведения?
– Видите ли… Пат О'Брайен располагает… располагал определенными возможностями перепроверять информацию от русских самым тривиальным способом: через технический персонал, жен русских сотрудников и их детей. Знаете, безобидные фразы, брошенные торговцам, обслуге. Опять же их дети общаются со своими американскими приятелями. В общем, складывается картина, что, несмотря на официальные заверения, все русские соберутся в Глен-Коуве четвертого июля.
Абрамс подумал, что русские, видимо, считают затеянное ими против ван Дорна дело досадной помехой своим планам. С одной стороны, они не имеют права прекратить тяжбу – ведь это может привлечь внимание. С другой стороны, продолжение дела влечет за собой визиты адвокатов, а те, в свою очередь, советуют не собираться в Глен-Коуве четвертого июля. Русские же, судя по всему, планируют разобраться с ван Дорном, а заодно и со всеми Соединенными Штатами совсем по-другому. Стайлер добавил:
– Это дело дает мистеру О'Брайену уникальную возможность попытаться выяснить истинные намерения русских. Вы меня понимаете?
– Да, – сказал Абрамс.
– Я все сказал, – заключил Стайлер.
Они были уже напротив ворот русской усадьбы. Тэннер включил указатель левого поворота. Тотчас же к ним направился полицейский. Тэннер опустил стекло, и в машину ворвались крики демонстрантов. Полицейский просунул голову в окно:
– Куда едете?
– Туда. – Тэннер показал на ворота.
– Что вам там нужно?
Абрамс готов был поклясться, что Тэннер уже собирался ответить, как подобает хорошему адвокату, что-нибудь вроде «Не ваше собачье дело!», но вместо этого Майк достал письмо, написанное по-английски на бланке Постоянного представительства СССР при ООН. Полицейский быстро пробежал письмо глазами.
Абрамс посмотрел в окно. Демонстрантов было не больше сотни. Похожую картину Тони наблюдал в сюжете теленовостей, посвященном празднованию Первомая в СССР, – Абрамс видел этот сюжет вечером первого мая, как раз после памятной беседы с Патриком О'Брайеном на крыше здания Радиокорпорации.
Офицер вернул письмо Тэннеру и сделал знак напарнику, который выступил вперед и перекрыл встречное движение. Тэннер резко повернул налево и въехал в ворота, которые быстро распахнулись перед ними.
На гравиевой дорожке за воротами стояли два крепких охранника в форме. Тэннер остановился. К машине подошел третий русский в гражданском костюме. Он пригнулся к окну и спросил Тэннера на хорошем английском: