Одиссея Талбота, стр. 120

– Если ты хотя бы шелохнешься, я буду стрелять.

– Тогда я постараюсь не двигаться.

Кэтрин взглянула на отца в бледном свете луны и сказала:

– Я почему-то никогда не могла смириться с твоей смертью. Наверное, так и должно быть. Когда Карбури вошел в мой кабинет, я подумала, что он сообщит мне, что ты сидишь в холле.

Кимберли ничего не ответил, и она продолжала:

– Я часто пыталась представить себе, как мы с тобой встречаемся. Но даже в самых диких мыслях не могла бы предположить, что мне придется направить на тебя дуло своего пистолета.

Кимберли натянуто улыбнулся:

– И я тоже. – Он внимательно посмотрел на нее. – Да, Кейт, я, как и ты, часто представлял себе нашу встречу. Но это не было фантазиями, ведь я твердо знал, что однажды вернусь.

Она посмотрела на стол:

– Ну да, ты же собирался стать президентом.

Он кивнул и тихо проговорил:

– Я хотел использовать остаток своей жизни, чтобы получше узнать тебя и Энн.

– Серьезно? А с чего ты взял, что мы с Энн стали бы общаться с предателем?

– Предательство – понятие относительное. Меня вела моя вера. Я бросил друзей, семью, состояние ради возможности служить той идее, в которую верил. Так в те годы поступали многие люди.

Она нервно рассмеялась:

– А теперь ты хочешь сказать, что больше не веришь? Хочешь загладить вину перед семьей и страной?

Он пожал плечами:

– Я бы солгал, если бы сказал, что больше не верю. И заглаживать вину я не собираюсь. – Кимберли понизил голос. – Ты должна понимать, что, когда человек затрачивает столько сил и времени, ему очень тяжело потом признаться, что все сделанное им было ошибкой. А когда иностранец попадает в Москву, ему трудно вернуться домой. Потому что именно в Москве ты начинаешь понимать, что такое власть, и начинаешь ее ценить. – Он глубоко вздохнул. – Это способен понять только человек моего возраста.

– Я знаю многих твоих ровесников. Они тоже вряд ли поняли бы тебя. Ты предал всех, кто в тебя верил. Ты не побоялся подвергнуть колоссальной опасности весь мир. Ты бессердечный человек, Генри Кимберли, и у тебя не может быть ни совести, ни веры. Так что не стоит об этом говорить. Ты способен только на предательство. – Неожиданно из глаз Кэтрин хлынули слезы, голос задрожал. – Ответь мне всего на один вопрос. Почему? Почему ты так поступил со мной?

Кимберли задумчиво покачал головой.

– Что я могу тебе ответить, Кейт? Обстоятельства оказались выше меня. И все же… И все же самыми счастливыми минутами в моей жизни были те, когда во время последнего отпуска я взял вас с Энн в Центральный парк. Мы держались за руки и смеялись над обезьянками.

– Замолчи!

Кимберли осторожно спросил:

– Мне можно идти?

Кэтрин вытерла слезы.

– Идти? Куда?

– Разве это так важно? Во всяком случае, в Москву я больше не вернусь. Я просто… хочу побродить по стране… Хочу найти где-нибудь покой. Я им больше не очень-то нужен. Я уже давно не герой. Я теперь не опасен. Я просто старый человек.

Кэтрин откашлялась и жестко спросила:

– Кто третий «Талбот»?

Брови Кимберли удивленно поползли вверх:

– Какой третий «Талбот»? Никакого третьего нет. Вернее, он существовал много лет назад, но давно умер.

Кэтрин в упор посмотрела на отца:

– Ты лжешь!

Он пожал плечами и тихо повторил:

– Так мне можно идти? Ну, пожалуйста…

– Нет.

Кимберли помолчал несколько секунд.

– И все же я думаю, я могу уйти. Ты же не выстрелишь в меня, Кейт? Я рад, что мы встретились. Надеюсь, я тебя еще увижу. – Он начал медленно поворачиваться.

– Нет, нет, – закричала Кэтрин, – ты не уйдешь отсюда! – Она взвела курок большого автоматического браунинга.

Генри Кимберли повернулся к дочери спиной. Он посмотрел на нее через плечо и подмигнул.

– Пока, малышка Кейт.

Он уходил в полумрак мансарды, направляясь к люку. Кэтрин напряженно следила за ним. Дуло ее пистолета все время было нацелено ему в спину. Мысли вихрем проносились у нее в голове. Она подумала о Патрике О'Брайене. Вот кто был ей отцом все эти годы. А Генри Кимберли – совсем чужой ей человек, и его русские хозяева убили О'Брайена.

Патрик не разрешил бы Кимберли уйти. И он не простил бы Кэтрин, если бы она отпустила своего отца. Генри Кимберли должен заплатить по счету.

– Стой! – выкрикнула Кэтрин.

Он уходил.

Грохот выстрела, казалось, сотряс мансарду, эхом отдавшись по углам. У Кэтрин зазвенело в ушах. Остро запахло сгоревшим порохом. Генри Кимберли остановился и оглянулся. Его лицо было бесстрастно. Он не удивился, что дочь выстрелила. Он не обрадовался, что она промахнулась. Они оба понимали, что этот выстрел был жестом отчаяния.

Кимберли наклонился и исчез в проеме люка.

Кэтрин почувствовала, что ноги не держат ее. Она пошатнулась и упала в кресло. Его кресло. Стоявшее за его столом. Вокруг были разбросаны листки с его речью.

Кэтрин уронила голову на стол и разрыдалась.

Марк Пемброук сидел на полу в темной нише, в северной части мансарды. Вдруг он услышал шаги и увидел с десяток мужчин и женщин, направлявшихся к лестнице, расположенной как раз напротив Марка. Лица их были бледны, глаза слезились. Пемброук взял наизготовку свою М-16. Ему стало трудно дышать. Он захлебывался собственной кровью, но голова еще оставалась ясной.

До русских было не больше тридцати футов. Было видно, что многие вооружены. Подойдя к лестничному проему, они с удивлением заглядывали вниз, на полуразрушенную лестницу. Снизу что-то кричали находившиеся там охранники.

Судя по всему, уцелели только несколько верхних ступеней. Русские, видимо, обсуждали, каким образом и кто первый должен воспользоваться остатками лестницы, – связистам спускаться из мансарды или охранникам подниматься наверх.

Наконец вперед вышел мужчина в костюме и прекратил препирательства. Держался он уверенно. «Андров! Виктор Андров!» – пронеслось в мозгу у Пемброука. Люди возле лестницы расступились, и Андров начал осторожно спускаться вниз. Марк быстро снял со своей винтовки глушитель и дал очередь в потолок.

– Андров! Стоять! – громко закричал он.

Русские попадали на пол. Марку стали хорошо видны голова и плечи Андрова, который уже успел спуститься на несколько ступеней. Пемброук сильнее уперся спиной в стену.

– Андров! Ты знал, что Арнольд Брин – мой отец? – громко спросил он.

Андров открыл было рот, но Пемброук не дал ему ответить. Он нажал на курок. Несколько пуль ударили Андрова в голову, выбрасывая маленькие фонтанчики крови. Он нелепо взмахнул руками и полетел вниз.

Пемброук подумал, что при других обстоятельствах он прикончил бы Андрова более изощренным способом, но хорошо уже хотя бы то, что мерзавец достался именно ему.

Марк кашлянул, и грудь пронзила острая боль. Он увидел, как остальные русские толпятся у лестницы. Эти люди Пемброуку были не интересны. Он спокойно наблюдал, как очередная фигура скрывается внизу. В мансарде стало темнее, а может, у Марка просто закружилась голова. Но одно лицо вдруг показалось ему знакомым. Нет! Этого не может быть! Пемброук решил, что у него начинаются галлюцинации.

71

Энн Кимберли прижала к шее ватный тампон. Она оглядела бесконечные ряды электронных приборов: сверхчувствительные радиоприемники, шифровальные машины, аппаратура спутниковой связи, глушилки.

– И это называется дипломатическим учреждением! Вот мерзавцы!

Она села в кресло перед большой радиоустановкой 5М-35 и осмотрела контрольную панель. Прибор, похоже, не пострадал от взрывов и перестрелки. Он был включен. Крутилась бобина, в Москву летели очередные шифрованные сообщения. Энн нашла на панели нужную кнопку и выключила аппарат. Молчание русских в радиоэфире должно сразу же насторожить АНБ.

Энн пробежала глазами по напечатанной по-русски инструкции, укрепленной на передней стенке радиоустановки.