Квартеронка, стр. 71

Всю ночь я то впадал в забытьё, то просыпался, то бредил, то вновь приходил в себя.

Ночь не принесла мне отдыха, и утром я проснулся, почти не освежённый. Некоторое время я лежал, припоминая все события вчерашнего дня, и думал, что же теперь предпринять. Наконец я решил тотчас же ехать на плантацию и собственными глазами убедиться, что там происходит. С этим решением я встал.

Одеваясь, я случайно взглянул на стол и увидел письмо. На нём не было марки, и оно было подписано женским почерком: я сразу догадался, от кого оно.

Разорвав конверт, я прочёл:

Письмо было написано накануне. Я знал, что это день её рождения: вчера она стала совершеннолетней.

«Бедная Эжени, — думал я, — её счастье ушло вместе с беззаботной юностью! Бедная Эжени!»

Слёзы катились у меня из глаз, когда я читал это письмо. Я поспешно вытер их и, позвонив слуге, приказал оседлать мою лошадь. Быстро одевшись, я вышел. Лошадь стояла уже у крыльца. Я вскочил на неё и поскакал к плантации.

Выехав из деревни, я вскоре нагнал двух всадников; они держали путь в том же направлении, что и я, но только не так спешили. Одеты они были, как обычно одеваются плантаторы, и неискушённый наблюдатель принял бы их за местных землевладельцев. Однако в их наружности было что-то, делавшее их не похожими ни на плантаторов, ни на торговцев, ни вообще на людей, которые занимаются одной из распространённых здесь профессий. Я судил не по одежде, а по тому особому отпечатку, который трудно определить словами, но по которому легко распознать служителей закона. Даже в Америке, где они не носят форменной одежды или специальных значков, я сразу замечал этот отпечаток и думаю, что мог бы узнать полицейского в любом штатском платье.

У людей, о которых я говорю, это особое выражение сразу бросилось мне в глаза, и я подумал, что это констебли или представители шерифа. А между тем, проезжая мимо, я успел только мельком взглянуть им в лицо и в другое время не обратил бы на них внимания.

Я не поклонился этим людям, но заметил, что моё появление их заинтересовало. Обернувшись назад, я увидел, что они подъехали вплотную друг к другу и о чём-то оживлённо беседуют, а по их жестам догадался, что разговор идёт обо мне.

Вскоре я ускакал далеко вперёд и перестал о них думать. Я спешил на плантацию, ещё не зная, что предпринять.

Я выехал по первому побуждению, надеясь только скорей узнать, что там делается, либо от Эжени, либо от самой Авроры.

Так ничего и не обдумав, я доехал почти до самой плантации. Теперь я немного придержал коня, чтобы собраться с мыслями. Я даже на минуту остановился. Здесь речной берег делал небольшой изгиб, и дорога как бы срезала его. Эта часть берега была не возделана и не огорожена. Свернув к реке, я остановил лошадь у воды и сидел, не слезая с седла, погружённый в раздумье.

Я старался составить какой-нибудь план действий. Что мне сказать Эжени? Что — Авроре? Захочет ли Эжени видеть меня после того, что она написала? В своём письме она сказала мне «прощайте», но сейчас было не время соблюдать какие-то церемонии. А если она не захочет, удастся ли мне повидаться с Авророй? Я должен видеть её. Кто может мне помешать? Мне надо так много сказать ей! Сердце моё было переполнено. Только разговор с наречённой мог принести мне облегчение.

Так и не приняв никакого решения, я снова повернул коня и, пришпорив его, поскакал по береговой дороге.

Подъехав к плантации, я увидел у ворот двух верховых лошадей. Я сразу узнал лошадей тех всадников, которых обогнал на дороге. Они опередили меня, пока я стоял на берегу реки. Теперь седоков не было видно: они, должно быть, вошли в дом.

Лошадей держал негр. Это был мой старый друг Зип.

Я подъехал и заговорил с ним, не слезая с седла. Мне хотелось узнать, кто эти люди.

Его ответ меня не удивил. Предположение моё оправдалось. Это были блюстители закона — местный шериф и его помощник. Незачем было спрашивать, по какому делу они приехали, я и сам догадался.

Я только спросил Сципиона о подробностях. Он коротко рассказал мне всё, что знал, а я слушал, не прерывая его. Шериф наложил арест на дом и всё имущество; Ларкин пока по-прежнему управляет негритянским посёлком, но скоро всех негров продадут; Гайар постоянно бывает здесь, а «мисса Жени уехала».

— Уехала? Куда?

— Не знаю, масса. Наверно, в город. Она уехала этой ночью.

— А…

Я на минуту остановился, сердце моё бешено колотилось.

— А Аврора? — спросил я с усилием.

— Рора тоже уехала, масса. Она уехала вместе с мисса Жени.

— Аврора уехала?!

— Да, масса, она уехала, истинная правда.

Я был крайне удивлён тем, что он мне сообщил, меня поразил этот таинственный отъезд. Эжени уехала ночью! Вместе с Авророй! Что это значит? Куда они поехали?

Но сколько я ни расспрашивал Сципиона, мне не удалось раскрыть эту тайну. Он ничего не знал о делах своей госпожи, ничего, кроме того, что касалось негритянского посёлка. Он слышал, что его самого, его жену и дочь, малютку Хло, как и всех его товарищей-негров, отправят в город и продадут с торгов на невольничьем рынке. Отъезд был назначен на следующий день. О продаже с аукциона уже дали объявление в газетах. Вот и всё, что он знал. Нет, не всё. У него была ещё новость для меня. Это истинная правда, он слышал, как об этом говорили белые люди — Ларкин, Гайар и работорговец, который теперь занимался их продажей. Речь шла о квартеронке. Её должны были продать вместе со всеми.