Клад, стр. 18

Решение было бесповоротное и обжалованию не подлежало. Алькальд несколько раз беспокойно провел рукой по губам и по щекам, словно бы ему только что надавали пощечин, секретарь снова снял очки и делал вид, что их протирает, у Мартиниано на лице расцвели два красных пятна, как при лихорадке; что же касается второго советника, так он протянул руку, чтобы загасить сигарету в глиняной пепельнице, да и застыл в этой позе, не решаясь убрать повисшую над столом руку.

Противник капитулировал, и представитель министерства, смягчившись, снова заговорил ласково, по-отечески, подчеркивая свое расположение к этой деревне, свою преданность, и свернул на примирение.

– Но я уже объявил вам с самого начала, – и он широко расставил руки, словно хотел обнять алькальда, секретаря, советника с приплюснутыми ушами, советника со щербатым ртом и всю деревню, – что я приехал не взыскивать, не казнить. Слишком глубокие чувства питаю я к Гамонесу, чтобы поступать здесь строго по букве закона. Мое присутствие здесь, среди вас, вызвано другими причинами, и этих причин две: первая – желание помочь вам выбраться из затруднения, и другая – показать сеньорам из Мадрида, – он пристально посмотрел на Херонимо, – что Гамонес – вполне цивилизованная деревня, открытая всем веяниям культуры.

Он выдержал долгую паузу, нагнетая напряжение. Затем внезапно голос его зазвучал громко, патетически, словно снаряд разорвался.

– Посмотрим теперь, – гремел он, – живут ли в Гамонесе люди культурные и цивилизованные, или они хуже и невежественней негров из Биафры?

Алькальд и советники, все еще ошарашенные непрестанно меняющейся тональностью этого потока красноречия, замотали головами, отрицая подобную возможность. Но, не дав им опомниться от потрясения, представитель министерства снова загремел, и его громовой голос зазвучал как никогда гулко, напыщенно, выспренне и категорично:

– Предпочтете ли вы, чтобы Гамонес вошел в Историю как место, в котором обнаружены доисторические сокровища, бесценные для нашей цивилизации, или чтобы Гамонес стал символом разнузданного разрушения культуры?

Алькальд, придавленный двумя такими противоположными возможностями, постепенно воспламеняющийся от страстной речи представителя министерства, не сдержался, отнял руку ото рта, приподнялся на стуле, вытаращил глаза и, охваченный внезапным патриотическим порывом, заорал изо всех сил:

– Мы за культуру, сеньор представитель! Да здравствует Гамонес!

Он шлепнулся на стул, все еще содрогаясь и хватая воздух ртом от переполнявших его чувств, словно вытащенная из воды рыба. Его благородное великодушиерассеяло последние следы подозрения и недоверия. Секретарь примкнул к его призыву, и Мартиниано тоже, расчувствовавшись до слез, а щербатый советник дубасил по столу и сопровождал слова алькальда, как припевом, категорическим «да, сеньор!». Тогда представитель министерства улыбнулся ему и мало-помалу одарил своей улыбкой, как наградой, всех присутствующих, окутавши их сладостным облаком благоволения:

– Спасибо, – произнес он тонким голосом, якобы осушая воображаемую слезу. – Большое спасибо, Я и не ждал меньшего от вас. Всем известная высокая репутация этого селения не могла быть запятнана каким-то единичным и необдуманным поступком. Да здравствует Гамонес! – скажу и я от всего сердца. И да здравствуют жители Гамонеса! И да хранит господь вашу глубокую любовь к «малой родине». Я все уже сказал, и мне остается только попросить вас, сеньор алькальд, для подтверждения этого соглашения и чтобы избежать какой-либо новой путаницы, провести завтра утром, пораньше, заседание вашего Совета, для того чтобы жители деревни тоже могли выразить свою солидарность с принятым вами решением и искупить свою вину, – тут он с состраданием посмотрел на Херонимо – так, чтобы их вчерашние жертвы могли бы немедленно вернуться к выполнению своей задачи на Арадасском холме и чтобы им никто в этом не препятствовал.

Прогремели аплодисменты, и все головы – кроме головы Херонимо, который оторопело наблюдал за исходом встречи, – одобрительно закивали. И так как представитель министерства пристально и настойчиво смотрел на алькальда, побуждая его взять на себя и формальное утверждение их договора, алькальд улыбнулся, несколько раз дружески легонечко похлопал его дрожащей рукой по плечу, как бы сокращая разделяющую их дистанцию, и подтвердил:

– Считайте, что дело сделано, дон Карлос. Все решено, не о чем спорить, – вновь обретя начальственные манеры, он нагнулся к советнику со щербатым ртом и добавил:

– Заметь себе, Альбано, созвать Открытый совет завтра в девять, – он поколебался и взглядом посоветовался с Херонимо; получив подтверждение, добавил: – Как сказал, в девять, не перепутай.

Вдруг Херонимо заметил, что все взгляды устремлены теперь на него. На него смотрели как на главное действующее лицо этого праздничного соглашения и ждали, чтобы бенефициант выразил свое удовлетворение. Херонимо и сам чувствовал, что ему нужно что-то сказать, и, передернув несколько раз плечами, он заговорил глухим, охрипшим голосом, какой бывает, когда несколько часов молчишь.

– Я тоже хочу поблагодарить вас всех за этот поступок доброй воли от лица Главного управления по делам культуры. И в то же время я хотел бы выразить пожелание, чтобы один из жителей деревни вошел в нашу группу. Тогда обе заинтересованные стороны, Гамонес и управление Культуры, будут сотрудничать на этих раскопках бок о бок. Тот, кого вы укажете, получит вознаграждение, а с другой стороны, он, как представитель аюн-тамьенто, сможет сообщать вам во всех подробностях, как идут раскопки.

Советник со щербатым ртом снова принялся стучать по столу, приговаривая «очень хорошо»; алькальд, все еще в эйфории, шутливо указал пальцем на советника с приплюснутыми ушами и смеясь сказал:

– Возьмите его, он у нас безработный.

Херонимо вопросительно посмотрел на советника.

– Смо… смо… смотрите, я-то что ж… – согласился, опуская глаза, Мартиниано.

– Тогда все решено, – сказал представитель министерства, с шумом отодвигая стул и выпрямляясь.

Остальные последовали его примеру. Теперь, как всегда после соглашения, прийти к которому было нелегко, всем хотелось шумного и долгого общения. Спустившись с возвышения и отведя Херонимо в сторону, представитель министерства хитро подмигнул и сказал: "Ну как, милый?'' Херонимо одобрил молча, потому что беззубыйсоветник только что ухватил его за руку и говорил ему с наивным рвением: «Надо же! Если бы мы все это провернули вовремя, так сегодняшней истории и не было бы». А секретарь помогал представителю министерства надеть пальто, предупреждая его: «Не доверяйте вы дону Лино. Я знал его и раньше. За этим типом нужен глаз да глаз». Из-за его спины улыбался алькальд, натягивая берет и поднимая воротник куртки. Советник с приплюснутыми ушами, кое-как накинув на плечи куртку, услужливым рывком открыл дверь. Холодный, пронизывающий ветер свистел в переулке. Несколькими метрами дальше столпились люди из охраны, они курили, укрывшись под навесом. Словно повинуясь команде, все бросили сигареты, едва завидев выходящих. Улыбающийся алькальд, одно плечо ниже другого, подошел к ним.

– Сеньор капрал, – сказал он шутливо, – зовите ефрейтора и передайте ему приказ: «Все в бар!» Заключено соглашение, и это надо отпраздновать. Приглашает аюнтамьенто.

Когда Херонимо остановил машину на углу, у церкви, раннее утреннее солнце, ленивое весеннее солнце, еще подернутое легкой дымкой, едва золотило самые высокие гребни горного хребта. В этот ранний час на площади, против обыкновения, толпился народ, созванный призывом альгвасила, его приглушенный рожок еще слышен был в одном из внутренних кварталов селения. Под колоннадой пять или шесть стариков, усевшихся на каменной скамье у входа, сложив руки на палках, дремали и беседовали между собой, В дверях бара парень в ярко-желтом свитере и два его приятеля перекидывались шутками со стайкой принарядившихся девушек и пили по очереди из стеклянного кувшина густое красное вино. Девушки весело смеялись, а одна из них, щеголявшая в черной куртке из искусственной кожи, воротник которой был расстегнут и оттуда выбивались нитки прозрачных бус, не хотела пить из кувшина, и парень в желтом свитере заломил ей назад руки, а другой заставлял открыть рот – все вокруг смеялись.