Нежное прикосновение, стр. 4

— Своего папу оставь себе, Рори Флин. Тебе пора уходить, а мне надо доделать работу.

Анна даже не посмотрела на лицо Рори, но по его горькому молчанию поняла, что ее слова причинили ему боль.

— Ну, хорошо, — добавила она. — Ты можешь навещать меня, но не тащи сюда своего папу. Мне не хочется с ним встречаться.

Рори поднялся и сказал, усмехнувшись:

— В следующий раз я принесу вам апельсин. У нас в каюте их много.

— Не вздумай хлопотать об этих апельсинах, — недовольно проговорила Анна. Но при одной мысли о свежих фруктах у нее закружилась голова. В ее запасах была только овсяная мука, яйца и небольшой кусок соленой свинины. Да и на корабле апельсины были редким лакомством.

— Я еще приду, — прокричал Рори и, скользя по палубе, обогнул коровий сарай и исчез.

Солнце клонилось к закату. Восемь раз пробил колокол на фок-мачте. Четыре часа. Женщины эмигрантов уже становились в очередь со своими кастрюлями и котелками у печей. Печи гасили в семь, и уже не один раз Анна опаздывала. Если она не хотела остаться без ужина и сегодня, нужно было поторапливаться.

Пройдя всего десять метров, она попала в сумятицу толпы на палубе. Группа женщин теснилась вокруг больших деревянных ларей, выложенных кирпичом и служившим сушилками для эмигрантов. Анна поспешила к люку, ведущему в трюм. Когда она проходила мимо фок-мачты, ее окликнули:

— Анна! Эй, Анна!

Спинер стоял у камбуза, прислонившись плечом к дверному косяку и держа руки сзади. Анна хотела пройти, но моряк быстро вытянул руку — с испачканных дегтем пальцев свисала ее шаль.

Самодовольная улыбка появилась на лице Спинера.

— Ты ее потеряла, когда плясала…

Анна остановилась. Платок был не такой уж дорогой, но мысль о том, что он у Спинера, вызвала у нее раздражение. Она протянула руку.

— Я думаю, вы мне его вернете, — проговорила она, изо всех сил пытаясь сохранить спокойствие.

Спинер рассмеялся:

— А что я получу взамен, красавица?

Анна пристально взглянула в его маленькие, выцветшие глазки и не ответила. Спинер облизал тонкие губы.

— Я твой танец видал. Держу пари, ты так же хорошо можешь станцевать и лежа.

Анна сжала пальцы в кулаки, пытаясь унять их дрожь.

— Верните мне платок, или я расскажу про— вас помощнику капитана!

— Мистеру Кинкейду не до эмигрантов, особенно ирландских, как ты. А что касается тебя, он думает, что ты сама себя выставляла. Что бы с тобой ни случилось, мистер Кинкейд скажет, что ты это заслужила.

Еще два матроса стояли тут же без дела, опершись на поручни, глупо ухмыляясь и подталкивая друг друга локтями. Анна резко повернулась к Спинеру спиной и бросила из-за плеча:

— Можешь оставить шаль себе! Я не дотронусь ни до чего, что ты цапал своими грязными ручищами.

Спинер бросил шаль на палубу. Она лежала там темной тряпкой на чистых досках.

— Забирай скорей свое добро, молодка, — сказал он. — Она твоя и мне не нужна!

Анна немного помедлила, потом быстро наклонилась, чтобы поднять шаль. Как только она до нее дотронулась, Спинер был уже рядом и схватил ее за запястье.

— Я тебе еще понадоблюсь, ирландская молодуха! И очень скоро… — пробормотал он тихо. — Ты вот-вот начнешь голодать и тебе может понадобиться добавочная порция воды, чтобы вымыть свою хорошенькую мордашку. Вот тогда-то тебе потребуется компания за коровьим сараем, где ты прячешься.

— Да никогда! — прошипела Анна. — Никогда ни о чем тебя не попрошу!

Она попыталась вырваться, но он крепко держал ее за руку жесткими пальцами.

— Не клянись, красавица! Я с дружками сыграл на тебя еще в первый день. Длинную соломинку вытянул я. Ты — моя, хочешь этого или нет. На целых три недели, а одна уже почти прошла. И терять время я больше не намерен!

Анну бросило в жар от отвращения. Едва не задохнувшись от ярости, она дернула руку с такой силой, что грязные ногти Спинера оцарапали ей кожу.

— Я тебя прежде заплюю! — закричала она. — Не думай, я о себе позабочусь, впрочем, как и о любом, кто мне поперек дороги встанет!

Схватив шаль, она швырнула ее в Спинера и поспешно миновала группку глазеющих на эту сцену женщин и матросов.

Анна спустилась по трапу на палубу четвертого класса. Сырой туннель освещался только через открытую дверь люка, а воздух был наполнен вонью посудин с помоями и рвотой. Она с трудом нащупывала дорогу вниз, спотыкаясь о сундуки и чемоданы эмигрантов, продвигаясь по направлению к женскому отделению и нарам, которые делили с ней вдова с двумя дочерьми. «Проклятье быть женщиной, — думала она. — Полная беззащитность перед похотливыми желаниями всякого мужика!» Ей рассказывали об изнасиловании женщин на судах с эмигрантами, но они случались на тихоходных посудинах с парусами.

Двадцать пять фунтов из своих драгоценных сбережений она заплатила, чтобы оплатить плавание на пароходе с репутацией безопасного и быстроходного. Но не на таком же, где команда играет на пассажиров!

Анна присела на соломенный матрас и попыталась успокоиться. «Спинер с дружками не смогут напасть на меня среди толпы, — уговаривала она себя. — Ночью я сплю в трюме, полном женщин, и на палубе я всегда нахожусь на расстоянии не больше нескольких футов от другого человека. Капитан Блоджет, который говорил с эмигрантами в первый день плавания, кажется, похож на приличного человека… Он никогда не позволит, чтобы его пассажиров оскорбляли».

Анна достала свой сундучок с запасами. Как и другие эмигранты, она хранила сундучок с провизией на замке. Но осмотрев сундучок, она с удивлением увидела, что он не заперт. Сначала она подумала, что забыла запереть сундучок, но с внезапной тревогой сообразила, что не могла быть такой беспечной.

Опустившись на колени, она отбросила крышку маленького сундучка. Заглянув в него, она вскрикнула.

Свежие яйца были раздавлены, вареные яйца разбиты и размяты. Мешочки с овсяной мукой и чаем развязаны, их содержимое перемешано с солью, в которую она уложила яйца. А запас соленой свинины исчез!

Анна неистово копалась в месиве. Скорлупа исцарапала ей пальцы, но спасти ничего не удалось.

Внутри ее все затряслось от страха. Еды нет совсем! Ничего, кроме скудных корабельных выдач: заплесневелого печенья, муки и чая.

Она мысленно перенеслась в Керри: в ноздри ударило зловоние картофельной гнили, малыши жевали траву и стонали.

— Прекрати! — приказала себе Анна. — Это еще не голод!

Она уставилась на испачканные руки. Это дело рук Спинера. Он испортил ей еду, чтобы она пришла к нему, — тогда моряк сможет попопользоваться ею. Ее охватила тошнота. Воспоминания о своей вине, захороненные глубоко-глубоко в памяти, всколыхнулись в ней — она представляла себя в складском помещении при лавке на мешках с кукурузой… И… руки, мужские, жадные руки… Анна опустила голову. Слезы потекли по щекам, она крепко сжала губы, чтобы не зарыдать в голос. Однажды ей уже пришлось торговать телом за еду… Но больше это не повторится! Тогда она хотела спасти семью — это было единственным выходом.

Анна вытерла рукой щеки.

— Это не должно повториться, — проговорила она вслух. — Ни на этом корабле, ни в Нью-Йорке! Своей жизнью я не буду обязана ни одному мужчине!

ГЛАВА II

— А волосы у нее, папа, рыжие, но не ярко-рыжие, а темные, и кудрявые… А когда она плясала, они рассыпались по плечам. Ветер их развевал, они были, ну, как… как пламя. — Темные глаза Рори блестели, голос взволнованно прерывался. — Папа, она выглядела такой красивой! Когда я смотрел на нее, я чувствовал… — Рори пошевелил губами, как бы подыскивая нужное слово.

— Тепло? — предположил Стефен. Подняв подбородок, он поправил воротник.

Рори минуту подумал.

— Не тепло… Легкость! Как будто я плыл на облаке!

Стефен взъерошил мальчику волосы:

— Умывайся, парень. Ты голоден? Или забыл и об этом?

С тех пор как Рори вернулся в каюту, он ни о чем другом не мог говорить — только об этой рыжеволосой девушке-плясунье. Стефену мало что было известно о мальчишках, но он отлично помнил, что сам в возрасте Рори не уделял женщинам так много внимания. Во время путешествия Рори уже не раз обращал его внимание на хорошеньких девушек, хваля их волосы, улыбку, цвет кожи. Но ни одна из них не привлекала внимание мальчика так сильно, как девушка, которую он увидел сегодня.