Самые знаменитые ученые России, стр. 86

В 1935 году казанский врач С. Т. Вельховер обнаружил метахромазию бактерий (так называемый «эффект Чижевского – Вельховера»), позволяющую прогнозировать вспышки солнечной активности, опасные для человека как на Земле, так и в космосе. Метахромазия – это особое свойство клеток и тканей, позволяющее им окрашиваться в тона, весьма отличающиеся от цвета применяемых красителей. Например, при воздействии тиазиновыми красителями основное вещество соединительной ткани, опухолевые и некоторые другие клетки живого организма окрашиваются не в синий или в фиолетовый (цвет красителя), а в красный или в розовый цвета.

Вот что писал Вельховер Чижевскому:

«…Я веду систематические бактериологические наблюдения за дифтерией.

При обработке материала я пришел ко многим поразившим меня выводам.

В вашей интерпретации дифтерии, как эпидемии, имеются два момента: зеркальность – (т. е. спад дифтерии во время подъемов солнечной активности и наоборот) – и запаздывание дифтерийного максимума по сравнению с солнечным максимумом. Ваш «принцип зеркальности», полученный статистически, совершенно неожиданно подтвердился у меня непосредственно под микроскопом. Я решил искать эту зеркальность и через три опыта понял, что имею дело с поразительно точным явлением…»

Реакция метахромазии, о которой шла речь, очень четко наблюдалась за несколько дней до появления на Солнце ярких вспышек и пятен, то есть эти реакции как бы заранее указывали на надвигающиеся изменения «солнечной погоды». Используя накопленные знания об активных процессах, протекающих на поверхности Солнца, Чижевский смело поставил вопросы прогнозирования вероятности наступления эпидемий и возрастания смертности. «Астронома, читающего эпидемиологию холеры, невольно изумляет тот факт, что хорошо знакомые ему годы солнечных бурь и ураганов вызывают столь великие бедственные явления, – писал он, – и, наоборот, годы солнечного успокоения и мира совпадают с годами освобождения человека от безграничного ужаса перед этим неодолимым невидимым врагом».

Чижевский понимал, что высказывает не совсем обычные взгляды.

«…Об исключительной мертвящей медлительности проникновения новых идей в мозг человека и рутину науки я сужу по собственному горькому опыту, – писал он. – Понадобится несколько десятков лет, прежде чем у нас отыщется общий язык с биологами. Основные возражения, которые мне делают, заключаются в следующем: нет надобности „лезть в небо за объяснением явлений, которые легко можно понять с помощью земных причин. Социальные условия – вот первопричина всех болезней. Измените их – и эпидемии перестанут существовать, хотя микроорганизмы могут сохраниться на Земном шаре“. В такой трактовке эпидемических явлений заключается большая истина. Ясно, что социальные условия обуславливают эпидемии всех видов, но суживать вопрос до такой степени, вырывать человека и микроорганизмы из естественной среды – окружающего мира со всеми его электрическими радиациями, потоками и полями – это значит впадать в грубейшую, непростительную ошибку и проповедовать мысли, ничего общего с тенденцией современной науки не имеющие. Нет, и человек и микроб – существа не только социальные, но и космические, связанные всей своей биологией, всеми молекулами, всеми частицами тел с Космосом, с его лучами, потоками и полями».

Впрочем, с пониманием отнеслись к исследованиям Чижевского Циолковский и Бехтерев, профессора Д. К. Заболотный и Г. А. Ивашенцев, доктор С. Т. Вельховер. Они всецело разделяли точку зрения Чижевского на участие в эпидемических явлениях факторов прежде всего космических. А врач М. Фор, базируясь на открытии русского ученого, организовал во Франции первую в мире «медицинскую службу Солнца», впервые в истории человечества взяв под контроль учащение внезапных смертей и обострение хронических заболеваний.

Книга Чижевского «Эпидемические катастрофы и периодическая деятельность Солнца» вышла в 1930 году тиражом всего 300 экземпляров. Разумеется, такое отношение к его главному делу огорчало ученого. Наверное, этими чувствами вызваны его поэтические строки:

Признанием заслуг Чижевского стал в 1939 году тот факт, что он, вместе с известнейшими учеными Ланжевеном и Бранли, был избран Почетным президентом I Международного конгресса по биологической физике и космической биологии, состоявшегося в Нью-Йорке.

Сам ученый в конгрессе не участвовал.

Его постигла судьба многих советских ученых, надолго отлученных в те годы от науки.

Писатель Д. Гранин в книге, посвященной генетику Тимофееву-Ресовскому, вспоминал: «…Вдова Александра Леонидовича Чижевского, биофизика, прославленного изучением влияния солнечных лучей на жизнь на земле, рассказывала мне, как, сидя в лагере, Чижевский выпросил разрешение создать лабораторию, ставить кое-какие опыты, работать. Однажды, в 1955 году, в один воистину прекрасный день, пришел приказ о его освобождении. Чижевский в ответ подает начальству рапорт с просьбой разрешить ему на некоторое время остаться в лагере, закончить эксперименты. С трудом добился своего, ибо это было нарушением всех правил, и завершил исследование».

С 1958 по 1962 год Чижевский возглавлял Лабораторию аэроионификации при Госплане СССР.

Умер 20 декабря 1964 года в Москве.

Николай Дмитриевич Зелинский

Химик.

Родился 25 января 1861 года в Тирасполе.

В 1884 году окончил Новороссийский университет, где слушал лекции замечательных ученых А. О. Ковалевского, И. И. Мечникова, Н. И. Головкинского, и занимался под руководством таких высококлассных специалистов как В. М. Петриашвили, А. А. Вериго, Е. Ф. Клименко.

По окончании университета Зелинский был отправлен за границу для совершенствования образования. Судя по результатам, совершенствование протекало удачно: в 1886 году в лаборатории профессора В. Мейера, синтезируя тетрагидротиофен, Зелинский получил вещество иприт, скоро ставшее широко известным. В годы первой мировой войны это слово нагоняло страх на солдат всех армий.

В 1888 году Зелинский вернулся в Новороссийский университет, где получил место приват-доцента.

В 1889 году он защитил магистерскую диссертацию – «К вопросу об изомерии в тиофеновом ряду». Проводя указанные исследования, Зелинский пришел к синтезу новых гомологов тиофена и отвечающих им карбоновых кислот. В 1891 году он защитил докторскую диссертацию – «Исследование явлений стереоизомерии в рядах предельных углеродистых соединений».

В 1893 году Зелинский был приглашен в Московский университет на кафедру органической и аналитической химии. Там он стал преемником выдающегося русского химика В. В. Марковникова, с которым работал на кафедре до самой его кончины. Студенты сразу выделили молодого профессора из ряда университетских светил.

«…Профессор Николай Дмитриевич Зелинский, – в присущем ему непростом стиле вспоминал известный писатель Андрей Белый, – читал нам курсы по качественному и количественному анализам, а также по органической химии; если лекции Сабанеева стояли под знаками благодушия и отсебятины, то постановка лабораторных занятий Зелинского стояла под знаком высокой, научной культуры; Зелинский являл тип профессора, приподымавшего преподавание до высотных аванпостов науки; тип „немецкого“ ученого в прекраснейшем смысле; не будучи весьма блестящим, был лектор толковый, задумчивый, обстоятельный; многообразие формул, рябящее память, давал в расчленении так, что они, как система, живут до сих пор красотой и изяществом; классифицированный план, вдумчиво упраздняющий запоминание, был продуман; держа в голове его, мы научились осмысливать, а не вызубривать; вывести формулу, вот чему он нас учил; забыть – это не важно: забытое вырастет из ствола схем, как листва, облетающая и опять расцветающая от легчайшего прикосновенья к конспекту. Знания формул не требовал: требовал – сметки, умения вывести формулу; и ответить ему – значило: только подумать химически, оживить в сознании путь выведения формул; а сбиться в деталях – неважно: тут шел он навстречу процессу мысли, но – при условии, что процесс этот был; не знать – значило: под неумелым карандашиком в цепях превращения углеводородных ядер являлся эфир, не кетон; это и значило: не знать».