Самые знаменитые ученые России, стр. 101

Алексей Алексеевич Борисяк

Палеонтолог.

Родился 3 сентября 1872 года в городе Ромны.

Два деда Борисяка, по материнской и по отцовской линии, прославились – один под Севастополем в военной кампании 1855–1856 годов, второй – исследованиями геологии Донецкого каменноугольного бассейна. В связи с частыми переездами отца (он был межевым инженером) детство Борисяка прошло в провинциальных городах – в Ромнах, в Сумах, в Кременчуге, в Кобрине, в Брест-Литовске, в Самаре. Но хорошее домашнее воспитание позволило Борисяку осенью 1891 года поступить на физико-математический факультет Петербургского университета.

Увлекательные лекции выдающегося анатома П. Ф. Лесгафта, которые Борисяк слушал в университете, обратили его внимание на биологию, на связь формы частей скелета с их функциональностью. Впрочем, через год Борисяк перешел в Горный институт, который и окончил с отличием – в 1896 году.

Самостоятельную работу Борисяк начал в должности ассистента в Геологическом комитете. Академики А. П. Карпинский и Ф. Н. Чернышев, под началом которых он работал, а особенно профессор С. Н. Никитин заинтересовали Борисяка палеонтологией. Чтобы понимать биологические особенности организмов, Никитин посоветовал молодому исследователю получить биологическое образование. Последовав совету своего учителя, Борисяк прослушал полный курс зоологии в Петербургском университете и даже провел практику на Севастопольской биологической станции.

В Крыму Борисяк впервые заинтересовался ископаемыми так называемой гиппарионовой фауны, которой впоследствии посвятил серию статей и отдельных монографий.

«На огромном протяжении от Бесарабии до Азовского моря уже давно были известны находки отдельных костей и зубов третичных и послетретичных млекопитающих, – писал позже Борисяк о своих палеонтологических находках в очерке „Русские охотники за ископаемыми“. – Изредка встречались и более полные остатки. Самою крупною была находка цельного скелета мастодонта близ города Николаева в 1860 году. Раскопки производил академик Брандт, который и описал эти остатки. Но, к сожалению, в Зоологическом музее Академии наук из них сохранились лишь зубы и немногие кости, и о цельном скелете свидетельствует ныне лишь фотография, снятая с него, как он лежал, вскрытый от покрывавшей его породы, на месте раскопок.

Начиная с семидесятых годов находки учащаются.

Выясняется, что в большинстве случаев найденные кости принадлежат знаменитой пикермийской фауне. Эта фауна в половине прошлого века была открыта в Греции близ деревни Пикерми, у Афин, а затем найдена во многих местах Западной Европы. Она относится к середине верхнетретичной эпохи. Ее главным представителем является трехпалая лошадь – гиппарион, – поэтому ее часто называют также фауной гиппариона; кроме гиппариона в нее входили антилопы, носороги, жирафы, мастодонты и многие другие. В Европе в указанную эпоху только что закончилось формирование Альпийских горных цепей на месте обширного Средиземного моря, покрывавшего всю Южную Европу в течение ряда геологических эпох. По соседству с горными цепями поднялись и освободились от моря обширные равнины, покрывавшиеся степями. В эти степи и устремились стада только что перечисленных животных. Они шли из Азии, некоторые даже из Северной Америки, которая еще соединялась в это время с Азией. Позднее эта фауна из Европы устремилась в Африку; современная фауна Африки представляет не что иное, как потомков этой верхнетретичной фауны.

Вот что нам рассказали наши находки.

Они указали и тот путь, по которому шла в Европу эта фауна.

Оказалось, что в области нынешнего Кавказа, Крыма и, очевидно, Черного моря, которое тогда не существовало, эта фауна появилась раньше, чем в Европе. Здесь она развивалась и отсюда направилась дальше на запад, причем, как это всегда бывает, не все элементы ее могли расселиться далее: на это указывает большое богатство ее у нас, большее разнообразие входящих в нее форм, чем в Европе…»

В 1928 году под редакцией Борисяка была издана десятиверстная геологическая карта Крыма.

Однако, самые первые научные работы Борисяка были посвящены геологии и стратиграфии Донбасса. Как бы продолжив работы своего известного деда, Борисяк восстановил физико-географические условия Донбасса, начиная с мезозоя. Кстати, интерес к палеогеографии Борисяк испытывал со студенческих лет. Написанный позже «Курс исторической геологии», выдержавший несколько изданий, был снабжен замечательным приложением – комплектом карт, подробно отражающих палеогеографию земных материков и океанов, начиная с кембрийского периода и кончая верхней третичкой.

«Палеогеографические карты, – писал Борисяк в предисловии к курсу, – первоначально представляли собою не более как слепую сводку фактического материала: там, где были распространены морские осадки, обозначалось распространение моря; там, где осадки не были известны, там предполагалась суша. Но, естественно, отрицательные данные в этом случае не всегда имеют то значение, какое им предписывали: если определенные осадки в данной области отсутствуют, это еще не значит, что тут их не было. Однако, не только в силу неполноты геологической летописи, но часто вследствие недостаточной изученности осадков, слагающих толщу земной коры в данной местности, подобные построения нередко не давали даже грубого представления о действительных физико-географических условиях минувших эпох. Коррективом служили биогеографические данные, по которым можно было предполагать соединения (или разделения) отдельных бассейнов или областей суши, и, еще в большей мере, фациальный характер осадков: присутствие отложений, делающихся все более мелководными, скорее говорило о близком соседстве суши, чем отсутствие на предполагаемом месте этой суши осадков…»

К сожалению, полевые исследования Борисяка продолжались недолго.

Начиная с 1912 года из-за тяжелой болезни он уже не смог выезжать в экспедиции и, в основном, занимался обработкой коллекций, собранных другими исследователями. Стараясь не оставлять без описаний ни одну коллекцию, он ввел в практику распределение собранных ископаемых среди разных специалистов. Это позволило сконцентрировать усилия каждого на каких-то определенных видах, устранив разбросанность, до того часто мешавшую палеонтологам.

В 1923 году Борисяка избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР.

Задолго до того, как И. А. Ефремов обосновал учение о закономерностях захоронения ископаемых остатков, Борисяк писал, обращая внимание на неполноту геологической летописи:

«Как бы ни была подробно восстановлена история морских бассейнов минувших эпох и их фаун, многие вопросы, в особенности касающиеся отношения фаун между собой, навсегда, по-видимому, осуждены остаться невыясненными; так, иммигрирующие фауны и отдельные формы сплошь и рядом имеют характер криптогенных, т. е. пришедших из неизвестных нам бассейнов, где они развивались путями, также остающимися нам неизвестными; иногда имеют место иммиграции фаун, сохранивших облик более ранних эпох; эти фауны, следовательно, некоторый промежуток времени существовали в каких-то иных, неизвестных нам бассейнах (убежищах) и там эволюционировали в течение этого времени, появляясь теперь перед нами в обновленном виде. Эта неполнота наших сведений обуславливается не только временною их недостаточностью, недостаточной изученностью многих стран, но также и тем, что нам доступна лишь часть поверхности земного шара, на которой сохранились осадки минувших эпох (остальная скрыта под водами океана), и, затем, неполнотой самой толщи осадков, подвергавшейся размыванию при всяком передвижении береговой линии.

Вопрос о неполноте геологической летописи – кардинальный вопрос исторической геологии, как и палеонтологии. Впервые ясно и определенно он был сформулирован Дарвином, который не нашел в материалах современной ему палеонтологии (как и среди современных ему геологов) той поддержки своей теории, на которую имел все основания рассчитывать; пытаясь дать этому объяснение, он со всей тщательностью исследовал особенности той летописи, которая сохранила материалы для истории Земли и, в частности, органической жизни на Земле. Результаты этого исследования были, как известно, очень плачевны, и хотя в настоящее время мы имеем право сказать, что недостатки геологической летописи были переоценены Дарвином, тем не менее намеченные им особенности ее сохраняют свою силу и посейчас.