Мозг стоимостью в миллиард долларов, стр. 44

Освещенные витрины магазинов бросали на улицу желтые прямоугольники света; тут и там стояли компании мужчин, разговаривая, споря и заключая пари. Когда на них падал свет, они превращались в экспонаты из музейных витрин. В воздухе разливалась странная голубизна, свойственная тропическим ночам, и чувствовались ароматы тмина и горячего чили. Я шел по пути, который мы недавно проделали, минуя островки желтого света и магазинные витрины, за которыми крохотные фигурки боксеров продолжали вести яростную молчаливую войну. Миновав группу мексиканцев, я пустился бежать. Увидев Библию в витрине, я влетел в двери Захмайера и поднялся по лестнице. В дверях приемной стоял человек в рубашке с короткими рукавами, который обмахивался соломенной шляпой. Под мышкой у него висела массивная кобура, а за ним виднелся полицейский в синей рубашке с галстуком-бабочкой, белом шлеме и бриджах.

— Что за спешка? — надвинулся на меня высокий коп.

— Что тут происходит? — спросил я. Для полицейского немедленный ответ на заданный вопрос всегда является несомненным признаком вины.

Владелец соломенной шляпы водрузил ее на голову, извлек из воздуха зажженную сигару и затянулся ею.

— Мертвый тип в зубоврачебном кресле. А теперь ты ответишь на мой вопрос. Ради Бога, кто ты такой? — Рев сирены заглушил голоса, и у дверей взвизгнули шины.

— Я английский репортер, — ответил я. — И интересуюсь местной спецификой.

По лестнице с грохотом взбежали еще два копа, держа наготове служебное оружие. Сирена, хоть и выключенная, еще долго не могла успокоиться. Один из копов, возникших у меня за спиной, защелкнул мне на запястьях наручники.

— Отведите этого типа в участок, — тем же неторопливым голосом распорядился детектив с сигарой. — И покажите ему местную специфику. Может, он расскажет, каким образом ему удается узнавать об убийствах раньше полиции.

— Меня интересует только местная специфика, — возразил я. — А не связанные с ней неприятности.

Сирена продолжала издавать низкое стенание.

— Аккуратнее обращайтесь с этим англичанином, — предупредил детектив, — мы не хотим, чтобы в наши дела лез Скотланд-Ярд.

Полицейские расхохотались. Детектив, должно быть, имел звание не ниже капитанского.

Водитель препроводил меня вниз и, подвергнув обряду «руки-на-крышу», обыскал. Мне оставалось лишь смотреть на здание с вращающейся световой рекламой на крыше.

— Привет, Берни, — услышал я за спиной голос Харви.

— Здорово, Харв, — ответил детектив.

Голоса у них были спокойные и расслабленные. Наклейка на бампере полицейской машины гласила: «Ваша безопасность — это наше дело».

— Он один из наших ребят, Берни. Генерал выразил пожелание, чтобы сегодня вечером я его отправил в Нью-Йорк.

Коп кончил обыскивать меня и приказал:

— Садись в машину.

— Если генерал берет ответственность за него... — пожал плечами детектив, — но понимаешь, он мне может еще понадобиться.

— Ясно, ясно, ясно, — затараторил Харви. — Слушай, я не отходил от него последние три часа, Берн.

— О'кей, — согласился детектив. — Но за тобой остается должок.

— Да понимаю, Берни. Я поговорю с генералом на этот счет.

— Будь любезен.

Мне оставалось лишь радоваться, что близился срок выборов. Он крикнул двум копам, чтобы они оставили меня в покое.

— Вернемся, и ты закончишь свои бобы с перцем, — похлопал меня по плечу Харви. — Вот так люди и зарабатывают себе несварение желудка, когда в середине обеда вылетают из-за стола.

— Несварение желудка меня волнует меньше всего, — буркнул я.

Раздел 7

Нью-Йорк

Глава 20

В пять часов утра Манхэттен был сизым от холода. В жаркой духоте южного Техаса ничего не стоило представить, что лето уже наступило, но мне хватило тридцати секунд в Нью-Йорке, чтобы расстаться с этой иллюзией. Я миновал центр Манхэттена с водителем генерала Мидуинтера в «кадиллаке», сиденья которого покрывали леопардовые шкуры. В пять утра в центре Манхэттена жизнь замирала. В этот час город стал тих и неподвижен. К дверям городских больниц уже подвозили гробы, но пока они стояли пустыми. Закрылся последний кинотеатр на Сорок второй улице, и даже бильярдные сложили кии и задраили двери. Такси уже убрались с улиц, но уборщики в офисах еще не появлялись. Распрощались с последними посетителями модные рестораны, а кафе еще не подавали признаков жизни. Бездомные бродяги и пьяницы, обмотавшись газетами, растянулись на неприметных скамейках Баттери-парка. На рыночной площади они жались вокруг металлических бочек, в которых горели костры. Газетные отделы новостей отпустили на отдых свои машины с радиотелефонами, ибо в такой холодине даже грабители предпочитали отсиживаться по домам, к огорчению патрульных полицейских, которые с удовольствием отогрелись бы в участке. Семьдесят тысяч бродячих котов города, поохотившись на голубей в Риверсайд-парке и погоняв крыс на Норвежской набережной, тоже устроились поспать под длинными рядами запаркованных машин. Смолкло даже испано-говорящее радио. Единственными признаками жизни остались шипение сжатого пара, столбы которого со скоростью триста миль в час вылетали из вентиляционных решеток, и шуршание сырых газет — сколько видел глаз, они носились по длинным улицам, над которыми занимался кровавый рассвет.

Миновав Бродвей, машина остановилась на Уолл-Стрит у стеклянной скалы, уступы которой, отражая здания поменьше, создавали впечатление, словно те заключены в ней. Худой человек в рубашке внакидку, вооруженный пистолетом, открыл стеклянные двери и, впустив меня, снова запер их, после чего, скрипя ботинками, провел к лифту, на дверях которого висела табличка: «Экспресс. Остановка только на этажах 41 — 50». Человек с пистолетом задумчиво разминал челюстями жевательную резинку; говорил он полушепотом, что свойственно для тех, кого поднимают ночью.

— Просто удивительно, — сказал он, в третий раз нажимая кнопку лифта, — до чего дошла современная наука.

— Верно, — согласился я. — Это только вопрос времени — машины будут нажимать кнопки, вызывая людей.

Когда сдвигающиеся створки дверей скрыли его из виду, он все еще повторял мои слова. Лифт взлетел с такой скоростью, что у меня заложило уши; обозначения этажей мелькали, как номера в бинго. Звякнув, он остановился. Меня встретил человек в белых брюках и шерстяной рубашке, надпись на которой говорила о его принадлежности к спортивному клубу Мидуинтера.

— Пошли, приятель, — улыбнулся он и двинулся по коридору, с шуршанием рассекая воздух белым полотенцем.

В конце коридора находился спортивный зал. В самом центре его, методично вращая педали, на велотренажере сидел генерал Мидуинтер в широких белых шортах, белой майке и белых же шерстяных перчатках.

— Иди сюда, мальчик мой, — подозвал он меня. — Ты явился как раз вовремя. — Его лицо выражало явное удовлетворение эффективностью своей организации, которая доставила посылку точно в срок. — Я слышал, ты несколько перенапрягся в ходе моего курса Активной Тренировки. — Глянув на меня, он подмигнул. — А я хочу доехать на этой штуке от Нью-Йорка до Хьюстона.

— Пять и три четверти, — сказал инструктор спортзала.

Мидуинтер продолжал молча крутить педали и через несколько секунд обратился ко мне:

— Приведи себя в форму, юноша. В здоровом теле здоровый дух. Избавляйся от лишнего веса.

— Он меня устраивает, — возразил я.

— Потворство своим слабостям идет рука об руку с развратом и порнографией. Страна слабеет. Это оружие коммунизма. — Мидуинтер не отрывал взгляда от руля тренажера. Лоб у него стал мокрым от пота.

— Русские терпеть не могут порнографии, — напомнил я.

— У себя. — Мидуинтер несколько запыхался. — Для себя, — повторил он и ткнул в меня пальцем. Только сейчас я понял, что подмигивание Мидуинтера является нервным тиком. — В свое время они строили суда из дерева и выковывали людей из железа. А теперь у них суда из металла, а люди из древесины.