Мозг стоимостью в миллиард долларов, стр. 37

— И что дальше?

— А дальше у нас начался роман. Прямо сумасшедший. Первые несколько недель мы просто не отводили глаз друг от друга. И болтали. Нас переполняла страсть. Смотрели только друг на друга за обедом, на вечеринке, по пути домой; даже залезая в кровать, мы продолжали говорить и только потом немного занимались любовью. И снова говорили и говорили, словно нам не терпелось рассказать обо всем, что каждый видел, или делал, или говорил, или думал. Случалось, я просто смотрела Харви в глаза и чувствовала, как во мне все кричит; и не оставалось никаких сил, словно во мне существовал ребенок, который, не переставая, плакал. Это было потрясающе, но пришло к концу. Всегда все кончается.

— Так ли?

Она улыбнулась.

— Так, если ты влюбляешься в такого психованного идиота, как Харви. Давай забудем его. Давай поговорим о тебе. Значит, тебя посылают на подготовку в Техас, в Сан-Антонио. Я смогу навестить тебя?

— Ты знаешь о ситуации больше, чем я. Конечно, приезжай повидаться со мной.

— Через три недели, считая с сегодняшнего вечера. В девять тридцать. В клубе на Хьюстон-стрит. Им приходится называть свое заведение клубом, иначе там нельзя подавать крепкие напитки. Если я напишу, ты уверен, что придешь?

— Приду, — пообещал я.

— Это будет просто прекрасно. А теперь давай закажем шампанское. «Пол Роджер-55». Я плачу.

— Ты не должна платить, — запротестовал я и сделал заказ.

— Люблю шампанское.

— Ты уже говорила. Как насчет того, чтобы пойти еще куда-нибудь, например, присмотреть туфли.

— Ты сам напросился. Я расскажу тебе, что еще я люблю. — Она погрузилась в глубокое раздумье. — Значит, шампанское, горячую ванну с шампунем, Сибелиуса [1], маленьких котят, очень, очень, очень дорогое белье, которое прямо не чувствуешь на теле, ночные лыжные прогулки, походы в большие магазины на Пятой авеню, где меришь все эти трехсотдолларовые платья и туфли, а потом говоришь, что тебе ничего не нравится — я довольно часто так делала — и еще... — Она облизала губы кончиком языка, изображая, как напряженно она думает. — Чтобы рядом был мужчина, ужасно влюбленный в меня, потому что это придает тебе уверенности на людях, и еще я люблю хитрых мужиков, которые стараются обвести меня вокруг пальца.

— Перечень приличный.

Официант принес шампанское и поболтал его в ведерке со льдом, дабы убедить нас, что оно не из холодильника. Пробка хлопнула, и Сигне наклонилась так, что на нее упал свет канделябра и все могли видеть ее; она выпила шампанское и, прищурившись, посмотрела на меня с выражением, с каким в плохих фильмах изображают страсть. Я сделал вид, что кручу ручку примитивной кинокамеры, Сигне допила шампанское, официант спросил, все ли устраивает мадам, и тут Сигне зашлась в кашле.

Раздел 6

Сан-Антонио

Глава 17

Я был единственным пассажиром в салоне, когда «Джет-стар» Мидуинтера покинул Нью-Йорк. Бюро погоды предсказывало по курсу легкий дождь и снежные заряды; облачные башни уплотнялись, но над Сан-Антонио в Техасе, куда мы прибыли через три с половиной часа, висела кристально ясная ночь. Все вокруг зеленело, и кроны деревьев шелестели густой листвой. Воздух горячим пологом касался лица. В ленивой вечерней жаре люди двигались как аллигаторы в болотной тине. Я расстегнул ворот рубашки и обратил внимание на двух генералов, которым отдавали честь их водители. В машинах сидели высокий человек в стетсоне и джинсах и девушка-мексиканка, которая, слушая по транзистору музыку какой-то испанской станции, листала «Плейбой».

— Вы ищете полковника Ньюбегина? — обратился ко мне мужчина в стетсоне. Он даже не пошевелился.

— Да, — сказал я.

Он лениво вылез из машины и взял мой чемодан. Шелковая нашивка на плече гласила «Мидуинтер. Правда и свобода».

— Пошли. — Он, без помощи рук перекатил сигарету в другой угол рта. Я последовал за ним, как всегда следовал за тем, кто мог указать мне дорогу.

Харви сидел в трейлере оливкового цвета с надписью на капоте, выполненной в зеркальном отражении: «Соблюдай дистанцию». Мы двинулись сквозь духоту ночи, и в лучах фар мельтешили какие-то крылатые создания. Ехали мы на север — из города выбрались по общенациональной трассе номер 281, а дальше двинулись по 46-й автостраде штата. В Бергхайме — три дома и станция заправки, — мы свернули на одну из тех узких дорог, которые не считаются даже сельскими. Водитель аккуратно вел машину, потому что трасса то и дело поворачивала и ныряла в низины; впереди лежал речной брод, блестя подобно свежему асфальту, а поток шумел в русле, громыхая камнями. В свете фар попадались крупные животные, которые, напившись, скрывались в зарослях. На одном из поворотов водитель остановился и включил дальний свет. Нам ответило мигание фонарика. Мы медленно подъехали к часовому. Он провел лучом фонарика по машине и, не говоря ни слова, открыл ворота, перегораживавшие дорогу. Свет фар упал на вывеску: «Экспериментальная станция министерства сельского хозяйства. Вступая на ее участок, вы подвергаете себя опасности попасть в капкан для животных. Остановитесь». А ниже изображался череп с костями и надпись крупными буквами «Опасность». Это предупреждение повторялось каждые десять ярдов. Мы проехали ярдов двести, и водитель включил на приборной доске дистанционное управление дверями гаража, от которого поступил сигнал на второй пост. Вышедший часовой тоже осветил нас фонариком, и мы миновали высокую проволочную изгородь, на которой висело очередное предупреждение: «Министерство сельского хозяйства. ВАМ УГРОЖАЕТ ОПАСНОСТЬ. Не двигаться. Зовите на помощь, рядом с вами охрана ворот. Напряжение 600 вольт». Объявление освещалось лампочками, которыми на несколько миль в обе стороны была усеяна изгородь.

— Добро пожаловать в Техас, — сказал Харви.

«Мозг» размещался в трех зданиях, которые снаружи казались одноэтажными, но на самом деле их помещения уходили в глубь скалистого грунта. Тонированные стекла смягчали яркий солнечный свет, а в случае необходимости можно было опускать плотные жалюзи. Харви щеголял в форме цвета хаки с полковничьими регалиями на воротнике и красной нашивкой на рукаве «Правда и свобода».

Мы направились к «Мозгу» по дорожке, усыпанной белоснежной галькой. Тут и там на склонах холмов я видел овец и коз, пасущихся среди диких цветов и приземистых деревьев. Высоко в небе на столбах горячего воздуха качались три коршуна, и только стрекот насекомых нарушал тишину.

— Весь личный состав организации Мидуинтера, — сообщил Харви, — прошел тут подготовку к разведывательной работе. Часть его имеет отношение к управленческим структурам. Этим лет двадцать восемь — тридцать пять, и они остаются тут на пятнадцать недель. Другие занимаются менеджментом высокого уровня, им от тридцати пяти до пятидесяти. Их курс составляет тринадцать недель. И наконец восемь процентов уже обладают опытом работы в разведке, хотя мы вербуем людей из других коммерческих организаций (особенно из тех, к которым Мидуинтер испытывает интерес), а порой даже прямо из колледжей. Они осваивают курс непосредственного руководства работой разведки. Мы учим их кое-каким грязным трюкам, но лишь самым элементарным, потому что никто из них не будет заниматься непосредственно полевой работой. Они вынесут отсюда не больше того, что могли бы почерпнуть из дешевых романов о Джеймсе Бонде, но таким образом они отчетливее понимают проблемы, с которыми приходится сталкиваться полевым агентам. Так что, когда в один прекрасный день, просиживая свои толстые задницы во Франкфурте или в Лэнгли, они получат от какого-нибудь бедняги запрос на автоматическое оружие калибра 7, 92 сантиметра вместо 7, 92 миллиметра, у них не появится желание расстрелять автора за плохой почерк. Иисусе, до чего жарко! Ну, это курс для интеллектуалов, и поэтому их так и называют — умники. Студентов-оперативников — полевиков — тут называют жевками. Сейчас идет такой курс, и через пару дней ты к нему присоединишься.