Моролинги, стр. 75
— Двадцать девятого июля по синхронизированному…
— Молодец, помнишь! Когда врач выписал лекарство?
— Десятого июля, в полицейском изоляторе…
— К черту подробности! Сколько капсул он выписал и сколько их осталось?
— Судя по этикетке, выписал он пятьдесят капсул. Осталось тридцать шесть.
— А дней сколько прошло?
— Если вы имеете в виду стандартные дни, то девятнадцать.
— Теперь, будь любезен, возьми калькулятор и посчитай, сколько будет пятьдесят минус девятнадцать.
— Я и в уме могу. Тридцать один. У него должна была остаться тридцать одна капсула, ну и что? Пять капсул лишних, подумаешь! Мы учитывали синхронизированное время, а не собственное. Собственных дней прошло меньше, отсюда лишние капсулы.
— Ларсон, — спросил Шеф по интеркому, — сколько Бенедикт должен был израсходовать капсул с учетом релятивистских поправок?.
— Семнадцать, — ответил Ларсон.
Шеф обратился ко мне:
— Пятьдесят минус семнадцать равно тридцати трем, а не тридцати шести. Все равно три капсулы лишние.
— Пропустил пару дней. Когда вам выписывают лекарство для ежедневного приема, неужели вы никогда не пропускаете?
— Пропускаю, — согласился он. — Но я, к счастью, пока жив. Ну ты даешь, неужели не понял?
Уйти, что ли, мелькнуло в голове.
— Шеф, дайте неделю на размышления. Нет, лучше месяц. Желательно, на каком-нибудь курорте.
— Слушай и мотай на ус. Терпеливые убийцы встречаются только в делах о наследстве. Бенедикт не оставил после себя наследства, посему его убили не наследники. Вообще, убийство — это крайний метод решения проблемы. Как правило к нему прибегают, когда все другие способы устранить соперника исчерпаны. Это свидетельство отчаяния и страха. В девяти случаях из десяти убийца обязан действовать быстро, иначе жертва нанесет удар первой. Поэтому мы вынуждены отложить мысль о терпеливом убийце. Прежде всего нам надо исходить из того, что Бенедикт должен был умереть быстро и надежно.
— Несмотря на то, что капсул в пузырьке было около полусотни?
— Там не было столько капсул. Убийца подбросил отравленную капсулу не в тот пузырек, который вы нашли у Бенедикта после смерти, а в предыдущий. Капсулы в нем уже заканчивались и убийца предполагал, что Бенедикт наткнется на отравленную капсулу в течение нескольких дней. Но Бенедикт взял у врача новый пузырек до того, как полностью израсходовал капсулы в старом. Затем он поступил, как всякий нормальный человек на его месте — он пересыпал оставшиеся капсулы из старого пузырька в новый, благо пузырек достаточно вместительный. Он пересыпал три капсулы, поэтому ты нашел тридцать шесть капсул вместо тридцати трех. Строго говоря, он мог переложить и две капсулы, поскольку один день — десятое июля — мы учесть не в состоянии. В этот день он мог воспользоваться капсулой из старого пузырька прежде, чем переложить…
— Понял, понял, не дурак. Шеф, вы гений, я всегда это говорил. Спросите хоть у Ларсона, кстати, как он?
— Чахнет над «ШДТ»… Ты не увиливай. Ну так пойдешь учиться арифметике?
— Пойду, но не за свой счет. Итак, капсулу с ядом подбросили не после, а до десятого июля. Гениально! Если из этого умопомрачительного факта вы выведите имя убийцы, я съем свой бластер и запишусь на курсы кройки и шитья. Но прежде, позвольте сделать одно наблюдение: десятое июля — это день ареста. Гельман привез пузырек к нему в тюрьму. Полагается ли психиатрам развозить лекарства по тюрьмам?
— Хорошее наблюдение. Отправляйся к этому врачу… Как его зовут?
— Гельман.
— Завтра отправляйся к Гельману. Заодно прихвати у него что-нибудь от слабоумия.
— Для кого?
— Свободен! — прикрикнул он и ткнул интерком: — Яна, по поводу курсов арифметики…
33
Медсестра из клиники сказала, что доктор Гельман занят с пациентом. Она готова записать меня на следующую неделю, если мне удобно. Я записался, но поехал в этот же день.
Доктор Гельман совмещал частную практику с работой в единственной на Фаоне психиатрической клинике. Трехэтажное задние буквой "П" напоминало загородный санаторий. Пространство между двумя параллельными пристройками занимал зимний сад. Высокие стрельчатые окна в рамах «под дерево» и полукруглый фронтон на колоннах выглядели чрезвычайно уютно. Забора с колючей проволокой и охраной я не заметил.
Медсестре, дежурившей на входе, я передал визитную карточку частного детектива (но не нашего агентства), сказав, что мне необходимо попасть к Гельману и что всё дико срочно. Она ответила, что пациент пробудет у доктора еще около получаса, ну а потом, возможно, доктор сможет уделить мне пять минут.
Как вышел пациент, я не заметил. Наверное, он вышел специальным черным ходом, дабы не встретиться со мной. Врачам-психиатрам нельзя демонстрировать своих пациентов частным детективам.
— Можете пройти, — сообщила мне медсестра. Другая медсестра — дородная тетка, похожая на женщину-борца из шоу «Бой-бабы» — вызвалась проводить до кабинета.
Она провела меня по пустынному коридору, потом мы свернули, насколько я понял — в южное крыло.
Деревянная дверь, коридорчик метра три длиной, справа — лестница, прямо — снова дверь. Медсестра ее открыла и сказала:
— Сюда.
Я очутился в квадратной комнате с единственным мутным окном. У стены стоял пухлый диван с клеенчатой обивкой и двумя ремнями сомнительного предназначения по бокам. Рядом возвышалась деревянная стойка с верхушкой в виде руки с растопыренными пальцами.
— Вот лифт, — медсестра показала на широкую металлическую дверь. — Вам на второй этаж. Комната двести шесть. Куртку повесьте на вешалку, ее никто не тронет.
Она говорила бесстрастным ледяным голосом. Оставлять куртку где ни попадя — против моих правил, но ледяные команды не терпели возражений.
Я повесил куртку на указательный палец руки-вешалки.
Медсестра посмотрела, как я нажал в лифте цифру два, и вышла из квадратной комнаты, закрыв за собою дверь.
Лифт подергался, через три секунды двери открылись… и я оказался на прежнем месте — в квадратной комнате с диваном, вешалкой и моей курткой.
Не то нажал, что ли, подумал я. Вернулся в лифт, опять надавил на двойку.
Лифт исполнил те же телодвижения и с похожим хронометражем.
Квадратная комната с диваном, вешалкой и курткой.
Бред. Лифт испорчен. Я вышел из комнаты в короткий коридорчик и поднялся по длинному лестничному пролету. Открыл какую-то дверь. Передо мной был обычный больничный коридор белого цвета с окнами, дверьми в палаты и санитаркой, которая толкала перед собой тележку с банками, склянками и прочей больничной ерундой.
На всякий случай я поинтересовался:
— Это второй этаж?
Санитарка посмотрела на меня, поморгала, и ответила:
— Нет, третий.
А сама так потихоньку пододвигается в мою сторону. В кармане белого халата оттопыривалось что-то небольшое и продолговатое — как цефалошокер.
Как бы она не приняла меня за одного из своих подопечных, мелькнуло в голове. Я ретировался к лестнице.
Наверное, у них тут этажи какие-нибудь кривые, лестница ведет с первого этажа сразу на третий.
Я снова вернулся в лифт и долбанул по цифре два. Лифт совершил знакомый ритуал, ничего не поменялось. Со злости я стал тыкать по очереди на все кнопки — от минус первой до третьей. Лифт дергался, скрежетал, но увозить меня от квадратной комнаты не хотел ни в какую!
Обессиливший, я плюхнулся на диван. Потом со страшным предчувствием вскочил и обыскал карманы куртки, которая, к счастью, висела, где я ее повесил.
Карманы были пусты.
Я успокоился, потому что они и должны быть пусты — какой же сыщик оставит в незнакомом месте куртку с полными карманами. В этот момент деревянная дверь распахнулась и вошла бой-баба.
— Вы передумали? — спросила она меня. Теперь голос у нее был ласковый до тошноты.
— Почините лифт, — буркнул я.