Карлики, стр. 72

— Сейчас объясню. Во-первых, когда я говорил, что Берх изберет первый вариант, я имел в виду вовсе не те рассуждения, что вы только что привели… Во-вторых, вы знаете, что все сотрудники Отдела, время от времени обязаны проходить психологические тесты. В том, как Берх отвечал на вопросы теста, я заметил одну закономерность. Нет, лучше я объясню на примере. Можно я возьму для примера Феда, — он спросил у Шефа, а не у меня, — здесь нет ничего личного, все сугубо в интересах дела.

Шеф благосклонно позволил. Окрыленный Ларсон повернулся ко мне. Его тон совершенно изменился — оседлав своего любимого конька, Ларсон почувствовал прилив вдохновения.

— Представь, — говорит он, — что у тебя есть альтернатива, иначе говоря, выбор из двух возможностей. Для пущей наглядности, возьмем пример из жизни. Ты разгадываешь кроссворд. Нужно найти слово из пяти букв и это слово является ответом на вопрос «Кто убил Сторма?». Какие у тебя варианты?

— Ты имеешь в виду «Вэндж» и «Зимин»? — догадался я.

— Вот именно! — обрадовался Ларсон, — в обоих именах пять букв, следовательно, по числу букв, подходят оба слова. Но верный ответ — только один. При этом, может случиться так, что оба варианта — и «Вэндж» и «Зимин» неверны. Тогда ты вообще не будешь знать, как поступить. Но к счастью, вероятность того, что ни Вэндж, ни Зимин Сторма не убивали, очень мала.

— Вот с этим я не согласен, — возразил я. Ларсон поморщился:

— Ты не понял — мой пример — условный. Лучше, слушай дальше. Ответ «Вэндж», на твой взгляд, более вероятен и внутренне ты к нему склоняешься. Причины тому могут быть самые разные. Ну, скажем, не по душе тебе Вэндж и все тут! Ответ «Зимин» тебе кажется существенно менее удачным, чем «Вэндж». Вписав в кроссворд какое-то одно из этих имен, ты должен проверить остальные слова из кроссворда. Если все сойдется, то слово найдено верно, если нет — то придется слово стереть и вписать вместо него другое. Ошибиться один раз для тебя не критично. Итак, какое слово ты выберешь?

— Думаю, что «Вэндж», раз уж я к нему склоняюсь.

— Отлично! А вот Берх, при тех же условиях, выберет сначала слово"Зимин".

— Странно… А объяснение этому имеется?

— Конечно. Начнем сначала. Пусть существует один шанс из десяти что оба слова — «Вэндж» и «Зимин» — не подходят. Далее, пусть два шанса из десяти, за то, что выбор «Зимин» верен и, соответственно, семь из десяти, что верным будет выбор «Вэндж». Запомнил?

— Запомнил.

— Хорошо. Ты сказал, что сначала попробуешь слово «Вэндж». При этом, если ты окажешься не прав, у тебя остается выбор «Зимин» или вообще никакого. И шансы распределятся, как два к одному. Согласись, ситуация возникает достаточно неопределенная.

— Два к одному? Почему же, играть можно…

— Это не игра. В том смысле, что ситуация с Вэнджем и Зиминым уникальна. У тебя больше не будет возможности сыграть еще раз в такой же кроссворд, а потом еще раз и так далее…

Дабы не затягивать объяснение, я согласился:

— Хорошо, твоя взяла, два к одному — это не очень приятно.

— Вот-вот, и я о том же. Но как ведет себя Берх? Сначала он выбирает слово «Зимин». Если угадал — отлично, а если нет, то в запасе есть еще вариант «Вэндж», который, теперь уже семь к одному, что верен. Надеюсь, ты не станешь спорить, что семь к одному — это лучше, чем два к одному. Если слово «Зимин» неверно, то можно смело ставить на Вэнджа — вот в чем суть. От состояния неопределенности Берха отделяет два шага, а тебя — один. Берх как бы оттягивает, откладывает на потом неудобную для себя ситуацию…

— Иными словами, сила воли у него никудышная, — вынес я Берху приговор.

— Можно и так… но я этого не говорил, — поспешил откреститься Ларсон.

— Хорошо, но в реальном расследовании, с коим мы и Берх имеем дело, даже один раз ошибиться очень нежелательно.

— Привычка есть привычка. Берх поступит так, как обычно поступает — и ничего тут не попишешь, — вздохнул Ларсон.

— Стой, что за бред ты несешь! — вдруг опомнившись, всполошился я, — тебе Берх что, гомоид что ли? С чего это он должен по формулам действовать?

— Не должен, но будет! — завопил в ответ Ларсон.

— Все, на сегодня хватит, — остановил нас Шеф и посмотрел на часы, — мы уже три часа совещаемся, но так ни к чему и не пришли. Поэтому мое решение будет таким… Яна, пошли сообщение Берху, — сказал Шеф в экран, — передай ему следующее: немедленно после получения данного сообщения покинуть Плером и ждать дальнейших указаний на терминале ТКЛ3504. О прибытии на терминал немедленно нас информировать. Это все… Вас это тоже касается, — сказал он нам с Ларсоном. Он хотел сказать, что совещание закончено.

В целом, с его решением я был согласен. Если Шефа не подвели часы, и мы действительно совещались три часа подряд, то они пролетели как три минуты. Два раза Яна приносила нам по чашке кофе. Ей очень хотелось остаться и послушать, о чем мы так долго болтаем, но замечая, как при ее появлении мы сразу замолкаем или начинаем говорить о вещах абсолютно ничего незначащих, ей становилось ясно, что содержание беседы для ее ушей не предназначено. Я заметил, что в шефский кабинет она входила с неизменной улыбкой, а выходила… ну разве что с пустыми грязными стаканами, и мне было немного обидно за нее. Впрочем, я ни разу не видел, чтобы женщина несла пустые грязные стаканы с улыбкой. Вот мужчины — другое дело. При некоторых обстоятельствах, — когда, например, мыть стаканы лень, а душа — горит, можно и из грязных…

Шел третий час ночи, глаза слипались, как будто за ужином я ИМИ ел тянучки, но, даже если бы я позволил глазам делать все, что им заблагорассудится, то, все равно, уснуть этой ночью я бы не смог. Поэтому я продолжал сидеть перед экраном компьютера в комнате, которую, когда я в ней один, я называю своим кабинетом. В этой комнате находится все то, что на кухне — не нужно, а в спальне — излишне. Например, к чему кухне окно с видом на озеро, а спальне — письменный стол с компьютером? Интересно, как эту комнату называет Татьяна, когда бывает здесь одна? Сейчас Татьяна как раз в спальне и, то ли спит, то ли смотрит сны, но скорее всего — и то и другое — как и должно быть у всех нормальных людей. А я из последних сил пялюсь в экран с материалами по делу Сторма и пытаюсь хоть в чем-нибудь разобраться. Берховские размышления по поводу рассказа из «Сборника космических историй» можно было бы отнести к его всегдашней привычке все усложнять, если бы не Вэндж… Он сказал Берху, что тот понимает рассказ слишком буквально и не прочитать ли ему этот рассказ глядя в зеркало. Я не знаю, как у Вэнджа с чувством юмора, но если с юмором у него дела обстоят также, как и у Татьяны, то его слова — несомненный намек на то, что рассказ следует понимать наоборот. Но как именно — наоборот? Итак, два астронавта думают, что третий погиб. Пусть два астронавта НЕ думают, что третий погиб. Нет, пожалуй, формальный подход тут не подходит. Пусть, лучше, один астронавт думает, что двое погибли. Звучит нормально, но к делу Сторма не относится… Начнем с другого конца. Один астронавт инсценирует собственную смерть — два астронавта инсценируют… Не подходит. С чего начинается история из «Сборника»? Некий астронавт хочет остаться один. Предположим, что в нашем случае — два астронавта хотят остаться одни, точнее, вдвоем. И убивают третьего. Выходит то же, что и у Берха… То есть ничего нового.

Дверь в спальню открылась, и на пороге возникла Татьяна — заспанная, растрепанная, одетая, как вы понимаете, не слишком тепло. Она жмурилась на один глаз и я сказал ей, что теперь она похожа на новорожденного детеныша вапролока — они вылупляются растрепанными и зажмурившимися, но не на правый глаз, как Татьяна, а на средний. Татьяна ответила, что, мол, шел бы я лучше спать и, сшибая все углы, прошлепала в ванную. Интересно, что бы сказал Абметов, увидев ее в таком виде?

«Бог мой… хорошо, что меня никто не видит,» — послышалось из ванной — это Татьяна взглянула на себя в зеркало. Зашумела вода. Через три минуты она вышла — слегка посвежевшая, и бодрым шагом направилась в спальню — досыпать. Не дойдя двух шагов до двери, она вдруг остановилась.