Бойцовский Клуб, стр. 29
Тебе уже не придется ходить в парикмахерскую.
– Быстрее, – говорит механик.
Встречная машина сворачивает в сторону, и мы вновь пытаемся ее перехватить.
– Что бы ты хотел сделать, – спрашивает механик, – перед смертью?
На нас вновь надвигается, завывая, встречная машина, но механик даже не смотрит вперед, он смотрит на меня и говорит:
– Десять секунд до столкновения.
– Девять.
– Восемь.
– Семь.
– Шесть.
Работа, говорю я. Я хочу уволиться с работы.
Машина сворачивает в сторону, но механик на этот раз не пытается ее перехватить.
Впереди возникают новые и новые огни. Механик поворачивается к трем обезьянкам на заднем сидении.
Он говорит им:
– Эй, обезьянки-астронавты, вы видели, как играют в эту игру. Решайся сразу, а то так и умрешь.
Справа нас обгоняет машина со стикером на бампере, на котором написано: «Я вожу лучше, когда пьян». В газетах писали, что одним прекрасным утром на тысячах машин появились эти стикеры. На других стикерах написаны такие лозунги как: «Пьяные водители против материнства» или «Все животные подлежат вторичной переработке».
Я читаю газеты и понимаю, что это сделал либо «Комитет Неповиновения», либо «Комитет Дезинформации».
Сидящий рядом, со мной механик подтверждает: да, все это часть «Проекта Разгром».
Три обезьянки-астронавта молчат у нас за спиной.
«Комитет Неповиновения» печатает карточки с правилами безопасности, которые вкладываются на самолетах в карманы на спинках кресел, на которых изображены пассажиры, дерущиеся за кислородные маски, в то время как реактивный лайнер падает на скалы со скоростью тысяча миль в час.
Комитеты неповиновения и дезинформации соревнуются, кто из них первыми разработает вирус, который заставит банкоматы изрыгнуть из себя поток десяти и двадцатидолларовых бумажек.
Прикуриватель уже достаточно разогрелся, и механик просит меня зажечь свечи на праздничном торте.
Я зажигаю свечи, и над тортом вспыхивает маленький огненный нимб.
– Что бы ты хотел сделать перед смертью? – спрашивает механик и направляет машину навстречу грузовику.
Водитель грузовика давит на сигнал, снова, и снова, и снова, а фары надвигаются на нас, озаряя улыбку на лице автомеханика.
– Загадывайте желания, да быстрее, – говорит он, бросая взгляд в зеркальце на трех обезьянок-астронавтов на заднем сидении. – От небытия нас отделяют пять секунд.
– Раз, – говорит он.
– Два.
Грузовик надвигается на нас, словно сверкающая и ревущая гора.
– Три.
– Научиться ездить верхом, – доносится с заднего сидения.
– Построить дом, – говорит другой голос.
– Сделать татуировку.
Механик отвечает:
– Уверуйте в меня и обретете смерть вечную.
Мы опоздали. Механик сворачивает в сторону, и водитель грузовика – тоже, но задние стабилизаторы «корниша» цепляются за бампер грузовика.
Разумеется, сразу я не понимаю, что произошло. Я вижу огни грузовика, уносящиеся вдаль, меня швыряет на дверь, а затем на торт и на механика за рулем.
Механик вцепляется в рулевое колесо, пытаясь совладать с ним, а свечи на торте гаснут. На какое-то мгновение в обитом теплой черной кожей салоне становится абсолютно темно, и мы все кричим на одной ноте, одним и тем же низким криком, в унисон со звуковым сигналом грузовика. Нам некуда бежать, мы не можем ничего сделать, у нас нет выбора, мы – мертвы.
Я хочу умереть прямо сейчас. Кто я в сравнении с Тайлером?
Я беспомощен.
Я глуп. Я только все время чего-то хочу, все время за что-то цепляюсь.
За мою жалкую жизнь. За мою дерьмовую работу. За шведскую мебель. Я никогда и никому об этом не говорил, но до того, как я повстречал Тайлера, я мечтал купить пса и назвать его «Антураж».
Вот до чего можно докатиться в этой жизни.
Убей меня.
Я хватаюсь за рулевое колесо и пытаюсь вывернуть его обратно.
Поехали.
Приготовиться к эвакуации души.
Поехали.
Механик вырывает у нас колесо, чтобы направить нас в кювет, а я мечтаю вернуться на встречную полосу.
Поехали. Восхитительное чудо смерти, когда еще мгновение назад ты ходил и говорил, и вот – ты уже неодушевленный предмет.
Ничто и даже меньше.
Холодный.
Невидимый.
Запах кожи. Мои ремни безопасности обвились вокруг меня, словно смирительная рубашка. Я пытаюсь сесть, но тут же ударяюсь головой о рулевое колесо. Это очень больно. Моя голова падает на колени к механику. Я гляжу вверх и вижу улыбающееся лицо механика и звездное небо за лобовым стеклом.
Все руки и лицо у меня в чем-то липком.
Кровь?
Или масляный крем?
Механик смотрит на меня и говорит:
С днем рождения!
Пахнет дымом, и я вспоминаю про мой торт.
– Ты головой чуть не сломал рулевое колесо, – говорит механик.
Вот и все и больше ничего; ночной воздух, запах дыма, звезды, улыбающийся механик. Моя голова все еще лежит у него на коленях, и вдруг я понимаю, что мне вовсе не хочется поднимать ее.
А где же торт?
Механик отвечает:
– На полу.
Ночной воздух, а запах дыма все крепчает.
Исполнится ли мое желание?
Надо мной – окруженное небесными звездами улыбающееся лицо.
– Эти свечи для тортов, их почти невозможно погасить.
И, наконец, при свете звезд мне удается различить, что дым исходит от маленьких огоньков, рассыпанных по коврику на полу салона.
19
Автомеханик из бойцовского клуба жмет на газ, вертит баранку в присущем ему яростном стиле, а мы снова едем по автостраде, потому что этой ночью у нас еще есть дела.
До того, как наступит конец цивилизации, мне надо научиться определять по звездам курс. Все вокруг так безмолвно и темно, словно наш «кадиллак» движется в космическом пространстве. Мы давно съехали с шоссе. Трое парней на заднем сиденье то ли спят, то ли в обмороке.
– Мы были на волосок от жизни, – говорит автомеханик.
Он протягивает ко мне руку и трогает длинный шрам у меня на лбу – там, куда пришелся удар рулевого колеса. Мой лоб так раздулся, что я жмурюсь от боли. Механик проводит холодным пальцем вдоль шрама. «Корниш» подскакивает на ухабе, и боль, словно жидкость, выплеснувшаяся из чашки, заливает мои глаза черной тенью. Наш помятый багажник покачивается, а отвалившийся бампер скрежещет по асфальту, нарушая ночную тишину.
Механик говорит, что задний бампер «корниша» висит на волоске: при столкновении он зацепился за передний бампер грузовика и сорвался с кронштейнов.
Я спрашиваю, является ли происходящее частью домашнего задания в рамках «Проекта Разгром»?
– В некоторой степени – да, – говорит механик, – мне надо было принести в жертву четырех человек и раздобыть мешок жира.
Жира?
– Для мыла.
Что планирует Тайлер?
Механик начинает говорить словами Тайлера Дердена.
– Я вижу перед собой самых сильных и самых умных людей, которые когда-либо жили на этой земле, – говорит он, и профиль его отчетливо вырисовывается на фоне звезд. И они работают на бензоколонках и подают еду в ресторанах.
Линия его лба, профиль его носа, ресницы и брови, движущиеся губы – все его лицо отчетливо вырисовывается на фоне звездного неба.
– Если бы мы могли разместить этих людей в тренировочных лагерях и воспитать их.
– Пистолет просто направляет взрыв в нужную сторону, вот и все.
– Все эти юноши, все эти девушки хотят отдать свою жизнь во имя чего-нибудь. Реклама заставляет их приобретать тряпки и машины, которые им вовсе не нужны. Поколения за поколениями люди работают на ненавистных работах только для того, чтобы иметь возможность купить то, что им не нужно.
– На долю нашего поколения не досталось великой войны или великой депрессии, поэтому мы должны сами объявить войну, и война эта будет духовной. Мы начнем революцию, направленную против культуры. Наша великая депрессия – это наше существование. Это депрессия духа.