Переселенцы Трансвааля, стр. 33

Никто, конечно, не решился ослушаться бааза, но все были в душе недовольны его строгим запретом. Гендрик, его младший сын, даже высказал это, шепнув Людвигу и Питу:

— Отец просто становится трусом под старость. Его запрещение лишает нас богатой добычи, не говоря уже о наслаждении испытать свои силы и ловкость над таким противником. Честное слово, обидно! Целое состояние находится у нас почти в руках, и мы не можем воспользоваться им!

Пит хотя и обладал очень горячим темпераментом, но послушание и скромность всегда были преобладающими чертами в его характере. Благодаря этим качествам, он всегда старался обуздывать свои даже самые пылкие стремления. Поэтому он и возразил брату:

— Ты напрасно хочешь уверить нас, что только жажда добычи заставляет тебя находить осторожность отца излишнею и даже называть его трусом. Тебе просто досадно лишиться случая выказать свою ловкость и уменье стрелять. Мне тоже очень хотелось бы поохотиться на этих великанов, но я нахожу запрещение отца вполне благоразумным и основательным. Мне стыдно за твои слова о нем.

Гендрик смутился и протянул руку брату.

— Да, ты прав, — сказал он. — Я искренне жалею о своих неосторожных словах.

Нравоучение Пита не осталось без влияния и на остальных молодых людей, и они успокоились.

Между тем плот продолжал подвигаться вперед. Скоро слоны совершенно исчезли из вида. Пейзажи по-прежнему сменялись один другим.

— Я бы желала плыть так всю жизнь, — сказала Катринка, сидя на переднем конце плота и любуясь разнообразием видов по берегам реки.

— О, я тоже, — ответила сидевшая рядом с нею Мейстья, задумчиво глядя вперед. — Нельзя представить себе ничего лучше этого плавного движения по спокойной поверхности воды. Прелесть, как хорошо! Скользишь себе тихо и спокойно, любуешься природою и не чувствуешь ни малейшей усталости.

— Да, это все так. Но мне кажется, что мы стали «скользить» что-то уж слишком медленно, — заметила Рихия.

И правда, ход плота делался все тише и тише, пока, наконец, совершенно не прекратился. Действовать баграми было невозможно: река была слишком глубока, и они не доставали до дна. На этот раз препятствовал уже не недостаток воды, а излишек ее.

— За весла! — крикнул Ян ван Дорн.

Гребцы взялись за весла, но все их усилия двигали плот со скоростью не более полутора миль в час. Это значило идти черепашьим шагом.

— Вот опять задержка! — воскликнул бааз. — Неудачи точно сговорились преследовать нас!.. Право, от этого можно сойти с ума!

— А ты думаешь, отец, так будет продолжаться долго? — спросила Катринка.

— Да, я почти уверен в этом. Здесь опять стоячая вода, и нам придется так плыть целые сутки, если не больше.

— Ну, это ничего не значит, — проговорила молодая девушка. — Здесь так хорошо, что нечего спешить.

— Если бы ты не была так молода, Катринка, то не сказала бы этого, — заметил ван Дорн. — Пойми, дурочка, что не сегодня-завтра наступит время дождей, которые всегда сопровождаются лихорадками, особенно опасными в этой болотистой местности.

— Но может быть, далее Лимпопо будет опять быстрее, — продолжала Катринка.

— Дай Бог! Но у меня что-то мало надежды на это, — вздохнул ван Дорн.

— Какие тут низкие и ровные берега, точно они сделаны человеческими руками, — сказала Анни ван Дорн.

— Да, река здесь очень похожа на искусственный канал, — задумчиво произнес ее отец.

— А знаете что, ван Дорн? — сказал подошедший Карл де Моор. — Мне пришла в голову одна мысль. Отчего бы нам не пройти это место тем же способом, посредством которого проводят по каналам барки и плоты?

— То есть как это? — с недоумением спросил его бааз.

— Да посредством канатов…

— Ага! Понимаю! — с живостью воскликнул повеселевший ван Дорн. — Это, действительно, превосходная мысль, дорогой друг! Мы сейчас же попробуем привести ее в исполнение. Берега эти очень удобны для такого способа передвижения. Нужно этим воспользоваться.

Не теряя времени, бааз сделал необходимые распоряжения. К передней части плота прикрепили толстый канат, конец которого перевезли на берег в лодке. По шести человек кафров и готтентотов поочередно должны были тянуть бечеву.

С помощью этих сильных и дюжих людей плот пошел почти с прежнею скоростью.

Глава XX. ВОЗМЕЗДИЕ

Пока готтентоты и кафры тянули на своих могучих плечах тяжелый плот, испуская характерные крики: «Огээ!.. Галлоо!» — перед глазами переселенцев разыгрывалась сцена, превосходно иллюстрировавшая знаменитую басню Лафонтена «Лев и комар». Сцене этой предшествовал такой странный факт из жизни птиц, которому могут поверить только очевидцы.

На берегу, как раз на пути людей, тянувших канат, стояли две огромные птицы, с большим крючковатым клювом, на длинных ходулевидных ногах. Все тотчас же признали в них слангфретеров. Это голландское название, означающее «пожиратели змей», было им дано боерами. Нам эта птица известна под именем секретаря.

Туземцы почитают секретарей за истребление змей и даже установили закон, в силу которого виновный в убийстве одной из этих птиц подлежит смертной казни.

Название секретаря этой птице европейцы дали потому, что у нее на затылке торчит пучок перьев, напоминающий гусиное перо, которое писцы в старину имели обыкновение носить за ухом.

Слангфретеры, о которых здесь идет речь, охотились за змеями. Самец схватил клювом одну змею, поднял в воздух и готовился сильно бросить ее на землю с целью переломить спинной хребет и затем съесть. Вытянув шею и нетерпеливо хлопая крыльями, самка собиралась разделить со своим супругом пиршество.

В этот самый момент подошли бечевщики. Они предполагали, что при виде их птицы испугаются, бросят лакомую добычу и поспешат отлететь в сторону. Но они ошиблись. У слангфретеров была семья, которую им необходимо было защищать. Змею они, действительно, оставили, но сами бросились к находящемуся неподалеку кусту мимозы, испуская крики ужаса. Из куста сейчас же донесся в ответ тонкий писк, доказывающий, что там находятся птенцы.

Пройдя еще несколько шагов, бечевщики заметили гнездо — громадное, неуклюжее сооружение из ветвей и листьев. Через край гнезда свешивались длинные, тонкие как спички лапки двух маленьких слангфретеров.

Родители с угрожающим видом стали по обе стороны гнезда и отошли немного в сторону лишь тогда, когда люди подошли к ним вплотную, да и то отошли на такое расстояние, чтобы свободно можно было видеть, что будут делать с их детенышами.

Взобравшись там на дерево, взрослые птицы отчаянно стали звать к себе маленьких. Последние еще не могли летать, но уже отлично пользовались ногами. Услыхав крики родителей, они выкарабкались из гнезда и бросились бежать.

Проникнутая жалостью к этим беспомощным существам, Катринка закричала бечевщикам:

— Ради Бога, не трогайте бедных птиц! Пожалуйста, оставьте их!

Но дикари не слыхали криков молодой девушки или не желали слышать их и бросились вдогонку за птенцами. Они делали это не из жестокости, а просто по глупости. Им захотелось поймать молодых слангфретеров и доставить их на плот для забавы детям. Может быть, они задумали и приручить их в надежде на то, что эти птицы со временем будут охранять колонию от гадов.

Как бы то ни было, но темнокожие, не слушая криков Катринки, продолжали преследовать птенцов, которые бежали так скоро, как только позволяли им не вполне еще окрепшие ноги. Не будь в одном месте ямы, слангфретеры благополучно спаслись бы от преследователей. Но, спеша убраться как можно дальше от них, они не глядели себе под ноги и с размаху бухнулись в яму. Выбраться оттуда, несмотря на все старания, они уже не могли, потому что один сломал себе при падении ногу, а другой повредил крыло. Ноги у этих птиц так хрупки, что легко переламываются при малейшей неосторожности.

Подойдя к птицам и осмотрев их, дикари убедились, что молодые слангфретеры искалечены навсегда, и сейчас же свернули шеи бедным птицам. Покончив с этим, дикари стали продолжать путь как ни в чем не бывало, не обращая ни малейшего внимания на раздиравшие душу крики злополучных родителей, со всех ног кинувшихся, после удаления людей, к трупам своих малюток, за несколько минут перед тем еще так весело щебетавших…