Городские легенды, стр. 44

– По-твоему, он сам в восторге от своей внешности? – продолжала допрашивать ее Флора.

Ее голос зазвенел, и монстр тут же забеспокоился, как пес, который ощетинивается, когда его хозяин злится.

– Все это не имеет ко мне никакого отношения, – заявила Гарриет и сама поразилась, что еще может защищаться. – Я не такая, как ты думаешь, и то, что случилось с этим... с Фрэнком, случилось не из-за меня.

– Ошибаешься, имеет, – ответила старуха. – Забота, семья, самопожертвование, совестливость и настоящее непреходящее чувство – все это имеет самое непосредственное отношение к его истории.

– Силой любовь ни из кого не выжмешь, – спорила Гарриет.

Флора вздохнула:

– В том-то и дело, что во времена, подобные на шим, сила – единственный способ. Общество тяжело больно, дитя мое; твой отказ признать истину столько же результат, сколько и причина этой болезни.

– Сама ты больная! – завопила Гарриет.

Она кинулась к входным дверям, молясь про себя, чтобы они оказались незапертыми. Монстр был далеко, да и двигался, по счастью, слишком медленно. Старуха стояла ближе и сразу кинулась к ней, но ужас придал Гарриет сил, и она буквально отшвырнула ее с дороги. Скорее, скорее прочь из этого дома, на улицу, туда, где метель.

Первый же порыв вьюги едва не запихнул ее внутрь, но она удержалась, налегла на сопротивляющуюся дверь и оказалась-таки на улице. Снежные вихри налетали со всех сторон, подгоняемые сумасшедшим, капризным ветром, так что Гарриет скоро потеряла всякое представление о том, куда она идет, но остановиться боялась. Ничего не видя из-за снега, борясь с ветром, она упорно лезла через сугробы, одержимая одним желанием – уйти как можно дальше от проклятого дома.

«О Господи, – подумала она в какой-то миг, – там же моя сумка осталась. А в ней паспорт. У них есть мой адрес. Они найдут меня дома или на работе, когда им заблагорассудится».

Но думать было некогда, борьба с ветром и снегом отнимала все силы. Гарриет и сама не могла бы сказать, как долго она брела через метель. Может быть, всего час, а может, и целую ночь. Ее трясло от холода и страха, когда она в очередной раз споткнулась, упала и поняла, что больше уже не встанет.

Она лежала на земле, а восхитительное ощущение тепла разливалось по всему ее телу. И тут она поняла: не надо сопротивляться. Лучше просто закрыть глаза и уплыть в то темное, теплое, которое давно манит ее к себе. Она перекатилась на бок и уставилась в белое небо. Снег немедленно залепил ей все лицо. Она подняла руку и провела окоченевшей ладонью ото лба к подбородку.

Она была готова признать свое поражение. Готова сдаться, потому что нельзя ведь сделать больше, чем ты можешь, а у нее уже не осталось сил. Она...

Вдруг кто-то высокий шагнул из метели и остановился рядом с ней, заслонив собой небо. Снег скрывал его лицо, так что Гарриет различала лишь контур, темный силуэт на фоне белизны.

«Нет, – взмолилась она. – Только не назад. Я лучше здесь умру».

Человек присел рядом с ней на корточки, и Гарриет еще нашла в себе силы замолотить по нему окоченевшими кулачками.

– Тише, тише, – сказал кто-то добродушно, легко отводя ее слабые удары. – Давай-ка мы тебя отсюда вытащим.

Руки Гарриет опустились. Это был не монстр, а полицейский. Значит, она каким-то чудом все-таки выбралась из Катакомб.

– Как ты здесь оказалась? – снова раздался голос.

«Чудовище, – хотела сказать она. – Ужасное страшилище. Оно напало на меня». Но с ее замороженных губ сорвалось только:

– Он... апал...

– Сначала отвезем тебя туда, где потеплее, – решил полицейский, – а потом уже разберемся с человеком, который тебя обидел.

Следующие несколько часов прошли как в тумане. Ее привезли в больницу, отогрели, долго проверяли, не отморозила ли она себе что-нибудь. Потом какой-то детектив долго разговаривал с ней, терпеливо составляя из ее путаных, сбивчивых фраз подробное описание того, что с ней случилось, и только потом ее наконец оставили в покое.

Когда она ненадолго выплыла из охватившей ее дремоты, ей показалось, что в ногах ее кровати стоят двое полицейских. Она не была уверена, что видит их на самом деле, скорее все это походило на финальную сцену какого-нибудь романа Агаты Кристи, где автор сообщает некие подробности, без которых разгадать тайну преступления невозможно.

– Это, наверное, еще до тебя было, – сказал один полицейский, – но описание, которое она дала, подходит.

– Нет, почему, я помню, – ответил другой. – Эти двое были постоянными обитателями отделения для сумасшедших преступников в психиатрической лечебнице Зеба, пока Кросс не убил их крышеправа во время отключения электроэнергии.

Первый кивнул:

– Не знаю, кто из них двоих хуже, Кросс с этой жуткой рожей или Бодеккер.

– Это которая всю свою семью отравила?

– Точно, но я хорошо помню, что сделал Кросс с тем парнем в лечебнице: он его просто пополам разорвал.

– А я слышал, это его Бодеккер науськала. У бедного ублюдка своих-то мозгов, говорят, вообще нет.

Смутно, как будто издалека, Гарриет скорее почувствовала, чем увидела, как первый полицейский посмотрел в ее сторону.

– Повезло ей, что вообще жива осталась, – добавил он, снова обращаясь к напарнику.

Много дней спустя Гарриет перелистает подшивки старых газет и убедится, что все, о чем говорили двое полицейских у ее постели, правда, но тогда ее мозг отказывался это воспринимать и она продолжала думать, что все это ей пригрезилось. А потому она снова закрыла глаза и отплыла от берегов реальности в страну снов, где за ней гонялись призраки и чудовища. Последние прятали свои ужасные лица под масками, они-то и были хуже всех.

По-настоящему она проснулась гораздо позже, когда ей ужасно захотелось в туалет. В комнате было темно. За окном по-прежнему завывал ветер.

На ощупь она пробралась в ванную, сделала там свое дело и остановилась перед зеркалом. Света едва-едва хватало, чтобы разглядеть свое отражение. Лицо, которое глянуло на нее из зеркала, показалось Гарриет призрачным, так что она даже не узнала себя сначала.

– Чудовища, – прошептала она не то со страхом, не то с жалостью, не в силах понять, говорит ли это ее собственная совесть или обвиняющий голос сумасшедшей женщины все еще звучит у нее в ушах.

Она еще долго смотрела на призрачное отражение в зеркале, потом все-таки вернулась в постель.

– Ничего, найдем тебе другую, – сказала старуха.

Чай давно остыл, но снова зажигать конфорку и заваривать еще чашку у нее не было сил. Она сидела, сложив руки на коленях и не отрывая взгляда от жестянки на плите. Вода в ней уже подернулась тонкой ледяной корочкой.

– Вот увидишь, – добавила она. – Мы найдем тебе другую девушку, сами сделаем, как твой отец в свое время. Возьмем кусочек от одной, кусочек от другой, и будет подружка как раз тебе под стать, вот увидишь. С ниткой и иголкой я всегда неплохо управлялась, в мое время без этого и замуж никто бы не взял. Сейчас-то, конечно, все по-другому, иначе все стало. Сама иной раз диву даюсь, зачем я еще живу...

Монстр таращился в окно, за которым по-прежнему падал снег, хотя и совсем тихо, – слабое подобие недавно бушевавшей метели. Он не подавал виду, что слушает, но старуха продолжала говорить.

Духи тьмы и ветра

По вторникам и четвергам с двух до четырех часов пополудни Мэран Келледи давала уроки игры на флейте в старой пожарной каланче на Ли-стрит, где давно уже расположился культурный центр Нижнего Кроуси. Занятия проходили в маленькой полуподвальной комнатушке. В прочие дни недели она служила кабинетом главного редактора «Кроуси таймс», ежемесячной районной газеты.