Война за погоду, стр. 10
Нарты тряхнуло.
Вовка как проснулся.
Ему впервые стало страшно.
Он будто впервые увидел пепельный снег вокруг, ледяной туман, услышал короткий лай собачек, шипение снега под полозьями.
«Мама…»
В Перми у него часто не было бумаги, чтобы даже написать письмо Кольке Милевскому. А иногда и карандаша не было. И не всегда была возможность переправить письмо в Ленинград, который снился ему почему-то осенний, в легком дожде; всегда почему-то тот, что лежит за Литейным мостом, тянется вдоль замечательной Кутузовской набережной…
Но в Перми у него была мама.
И в Перми он часто менял красные коленкоровые флажки на потрепанной географической карте. «Люблин наш… – отмерял освобожденную территорию. – И Шяуляй наш… И Львов, Брест, Перемышль наши…» И внимательно прислушивался к голосу Левитана, что там происходит на Волховском и Ленинградском фронтах? Даже перепугал маму девятнадцатого января одна тысяча девятьсот сорок четвертого года, выскочив навстречу:
«Ура! Ура!»
«Что ура?» – перепугалась мама.
«Петергоф отбили! Красное Село наше!»
И вот на тебе… Ни мамы… Ни «Мирного»…
Еще вчера не было для Вовки судна более скучного, чем «Мирный».
Еще вчера бегал он от грубого боцмана Хоботило. Еще вчера не понимал – зачем, собственно, ходить в море, если только и делаешь, что прячешься от невидимых подлодок трусливо в сплошную жмучь, морозгу?
Но сейчас бы он все отдал за то, чтобы очутиться на деревянной палубе…
18
– Перекур!
Лыков вогнал остол в снег, тормозя нарту.
– Вон уже за тем увалом откроется станция…
Он тревожно обернулся, будто кто-то мог их преследовать.
– Считай, добрались…
Какая-то тень прошла по его лицу.
Вовка устал, но готов был и дальше бежать рядом с нартой без всяких перекуров, так хотелось поскорее увидеть бухту, обрадоваться отражению буксира в воде. Лыков молча сворачивал «козью ножку» и не смотрел на него. «Отстучим сегодня в Карский штаб… Может, прорвем, наконец, молчание…»
А вслух сказал:
– Отдышись, малец.
– Я не малец! – огрызнулся Вовка.
– Да вижу, вижу! Не малец ты, а Пушкарев Вовка. Не злись. Но здесь тоже не курорт, не Северная Пальмира…
Похоже, Вовкино молчание задевало Лыкова.
– Думаешь, полеживаем в спальниках, поплевываем в низкое небо?… Вижу, вижу, что думаешь… А это не так… Не спорю, было время – ели пельмени, закусывали икрой. Но сейчас не брезгуем и гагарой. Кричат они ку-ку-лы, а мы их в кипяток, в кипяток… Да еще держимся на траве-салате… Растет тут такая, из крестоцветных. Даже при сорока градусах ниже нуля остается зеленой. И стебель зеленый. И листья зеленые, и цветы. Лучшее противоцинготное. Нельзя нам без травы-салаты. Отмечаем все места, где прячется под снегом… Мы – люди нужные… Без нас, Пушкарев Вовка, – он все еще поглядывал недоверчиво, – нельзя фронту… Адольф Гитлер лучшую дивизию отдал бы за такую станцию, как наша. Точный прогноз погоды решает успех авиационных частей, понимаешь? Погода фронту всегда нужна! Никакой самолет не поднимешь в воздух, если впереди растет грозовой фронт. И танки не пустишь в прорыв на болотистую долину, если знаешь, что в ближайшую неделю хлынут ливневые дожди. Торпедник, и тот не выпустишь в море, если знаешь – шторм на носу… Всем нужна погода…
Он взглянул на Вовку, но тот даже не поднял голову.
– Ладно, – сплюнул Лыков. – Если не глупый, поймешь.
– Ага, – согласился Вовка.
И тихо спросил:
– Можно, мы поедем?
Лыков хмуро взмахнул остолом.
Взметывая снег, собаки одним махом вылетели на высокий снежный гребень.
– Дядя Илья! – заорал Вовка.
На вольной черной воде бухты Песцовой, будто тушью залили, лежало длинное серое тело чужой подлодки. Вокруг палубного орудия суетились люди в незнакомых комбинезонах, с рубки свисал чужой флаг.
– Дядя Илья!
Но ударили автоматные очереди.
Покатились с визгом, пятная снег, расстрелянные собаки.
Чужие люди, истошно крича, бежали от бревенчатых домиков метеостанции.
Краем глаза Вовка увидел упавшего с нарты Лыкова, но Вовку уже схватили. Мелькнуло перед глазами чужое лицо. Промасленные меховые куртки, небритые лица, чужой запах. Эр ист…
Точно! Так и Леонтий Иваныч говорил.
Мальчишка!.. Всего лишь мальчишка он!..
Глава пятая
ЕДИНСТВЕННОЕ РЕШЕНИЕ
19
Вовка будто ослеп.
Единственное окошечко склада, прорубленное под самым потолком, было заколочено. Переполз через какой-то мешок, ткнулся растопыренными пальцами в бороду Лыкова, обрадовался, услышав:
– Не лапай! Сам поднимусь!
По шороху определил – поднялся.
Сел, кажется, Лыков, скрипнул зубами. Медленно, постанывая, вытянул перед собой (достал до Вовки) неестественно вытянутую задетую пулей ногу.
Не выдержал, застонал.
– Кто тут еще?
– А ты как думаешь, Илья? – сухо ответил низкий простуженный голос.
– Римас? Проспал? Не уберег станцию!
– Подлодка подошла… Высадили десант… Мы с тобой две недели пытались пробиться в эфир, а они, наверное, слышали… Знали, где высаживаться… Мыс прикрыл… А я за пищиком сидел, в наушниках… Рацию разнесли в мелкие обломки, только эбонит полетел… А мне по пальцам… Прикладом…
Темнота чуть рассеялась.
Можно было угадывать тени.
Кто-то (видимо, радист), белея повязками (обе руки обмотаны), сидел, откинувшись к стене, на куче каменного угля, а Лыков устроился на полупустых мешках у дверей, совсем недалеко от Вовки.
Ну да, двое.
Вовка помнил.
С третьим на станции что-то случилось.
Лыков специально просил Главное Управление Главсевморпути оставить его на острове. Чтобы смыть вину. Или помочь смене. Вроде погиб кто-то на острове. Может, по его вине? Об этом мама не рассказывала… А теперь Лыкова ранили… И смены нет… И нет мамы…
– Когда высадились?
– Через час после того. Как ты отъехал… – Невидимый Римас выругался. – Угораздило тебя вернуться!
– А я и не собирался с ночевой.
– Знаю…
– Руки как?
– За ключ точно не сяду.
– Ну, может, повезло…
– Это почему?
– Ну, будь пальцы в порядке, могли бы посадить за ключ… Заставили бы работать на них… Сам понимаешь… Явились не на прогулку…
– Я бы не сел! – выругался радист.
– А я и не говорю. Посадили бы.
– Думаешь, за погодой пришли?
– Не знаю.
– А на Угольном? Что там?
– Ничего не видно… Изморось в воздухе… Правда, мальца привел…
– С Угольного?
Радист явно вложил в вопрос что-то особенное.
И Лыков ответил с тайным значением:
– С Угольного…
– Как выглядит?
– Да обычно…
– Что говорить?
– Говорит, что с «Мирного» он…
– А следы?
– Ну, есть следы… Следы сурика на льдинах, будто днище судна притерлось… И еще… Мы на Угольном боцмана схоронили…
– Откуда знаешь, что боцман?
– Ну. в кирзе… В бушлате… И малец говорит…
– Значит, не придет «Мирный»?
– Придет, – не выдержал Вовка. – Он во льдах от подлодки прячется!
– Ишь, горластый, – неизвестно чему удивился радист. – Ты, паря, тише! Тут за дверью не повара! Тут за дверью фашисты с автоматами.
– Да брось, нет там никого за дверью, – недовольно заметил Лыков. – Не дураки фрицы, чтобы торчать на морозе.
– Ну, надо же, – не удержался радист. – Вчера еще пусто… А сегодня на острове не протолкнешься…
– Всех погода интересует.
– Всех?
Они будто поняли друг друга.
– Ишь, «не протолкнешься»! – сразу обозлился Лыков. – Война к концу, вот мы и раззявили рты! Совсем бдительность потеряли… Моя вина… Нас тут по всякому пугали, вот мы и потеряли бдительность… А фрицы, – кивнул Лыков в сторону невидимой двери. – Им что? Они не торопятся. Раз сразу не сожгли станцию, значит, собираются принять на баланс. Оставят на острове своих метеорологов. Нам будут дезу гнать, а своим – точные сводки. Ради погоды фрицы гоняют сейчас в Арктику специальные транспортные самолеты с приборами… Не жалеют горючки… А тут полностью укомплектованная станция… За такой подарок они нам руки целовать должны…