Руки вверх! или Враг №1, стр. 4
— И, представьте себе, товарищи Прутиковы, — взволнованно продолжал врач Аборкин, — именно так и случилось. Произошла с Власом метаморфоза, то есть превращение. Увлёкся он этим самым шпионизмом. Вместо школы — кино про шпионов. Вместо домашних заданий — книжки про шпионов. Вместо сбора металлолома, макулатуры и развития мускулатуры — сплошное бегание с выпученными глазами. Рычит. Разговаривает на непонятных языках. И совершенно невозможно определить: то ли он кого-то ловит, то ли его кто-то ловит. Среди ночи, как ваш, вскакивает — и на бабушку с пистолетом. Правда, с деревянным.
Пётр же Пузырьков за это время тоже пережил метаморфозу: в троечники выдвинулся. А мой в двоечники скатился. Это Влас-то! Кошмар плюс скандал с ужасом!
Явлюсь в школу на родительское собрание, сижу и слушаю следующее:
«Ах, какой у вас отвратительный Влас!»
Или:
«Ах, какой у нас отрицательный Влас!»
Иногда утверждалось и такое:
«Ах, как хорошо, что дети у нас не такие, как Влас!»
Плакат и портрет со стены сняли и на склад сдали.
Увы, всё это было лишь началом!
Однажды Влас связал бабушку. Да, да, свою родную бабушку, мою тёщу Валентину Ивановну, привязал бельевой верёвкой к стулу, ходил вокруг и спрашивал:
— Какое получили задание? Квадрат приземления? Явки? Быстро!
Я стою в дверях, от изумления и внутреннего негодования шевельнуться не могу, а бабушка отвечает:
— Задание я получила такое. Как приземлюсь в квадрате, так кормить тебя перестану.
А Влас размахивает пистолетом и несёт уж совсем что-то несусветное:
— Поймите, запираться не имеет никакого смысла. Мы только зря потратим время. Вы же опытная разведчица и должны понимать, что нечего играть с нами в прятки. Ведь мы же встречались с вами в Париже осенью…
— Вла-а-а-ас! — испуганно позвал я. — Опомнись! Это же твоя родная бабушка, мать твоей родной мамы! Какой Париж? Она же дальше Голованово никогда никуда не ездила!
— Руки вверх! — крикнул он мне, родному отцу. — Ни с места! Одно движение — и пуля в лоб! Я стреляю без промаха и без предупреждения!
Поднял я руки вверх, в одной — тяжёлый портфель.
— Эх, по телевизору бы нас показать! — воскликнула бабушка. — Чтоб увидели люди, что в нашей дружной семье творится!
— Молчать! — прямо-таки заорал Влас на неё. — Учтите, что я даю вам семь минут на размышление! Дальше пеняйте на себя!
— Развяжи бабушку, — попросил я.
— Кругом! — прямо-таки заорал и на меня сын. — К стене! Стреляю без промаха и без предупреждения!
— Да он сумасшедший, — сказала бабушка, — связал бы ты его, а меня развязал. Я смирная. Да и мясо в духовке вот-вот сгорит.
«Если он сумасшедший, — подумал я, — то мне нужно вести себя предельно разумно. А если он не сумасшедший, надо его наказать и — строго. Может быть, и выпороть. Я, конечно, понимаю, что детей в принципе бить нельзя. И то место у Власа, по которому придётся бить, к нему, этому месту, ещё не прикасалась рука человека. Рука-то, правда, прикасалась, но не била, а шлёпала. Теперь же надо, по крайней мере, пороть… Надо ли?»
— Я скажу всё, — сказал я. — В Париже осенью вы встречались со мной, только я был переодет женщиной. Дайте мне стакан воды. Я очень устал, пока приземлялся в квадрат.
Хитрость моя удалась. Влас приказал мне не двигаться, ушёл на кухню, а я спрятался за дверью, извините, с ремнём в руке. Рука у меня немного дрожала.
Как врач я хорошо знаю, что самые горькие лекарства часто бывают и наиболее действенными. И когда Влас вернулся в комнату, я немедленно приступил к наказанию его.
Я проводил это сложное для меня и неприятное для обоих мероприятие без всякого энтузиазма и с трудом гасил в себе жалость.
Но бабушка Валентина Ивановна удовлетворённо приговаривала:
— Так ему! Пусть мясо в духовке горит! Так его! Пусть мясо в духовке сгорит! Так ему! Так его!
— Ни слова не скажу! Ни слова не скажу! — исступлённо повторял Влас. — Никого не выдам! Никого не выдам!
Опытом по применению ремня в целях воспитания я не обладал, поэтому Влас держался мужественно, а я вскоре выбился из сил. Тем более, что шляпа налезла мне на глаза, и я вообще не уверен, попадал ли ремнём по сыну.
Внезапно мне подумалось, что я нахожусь в глупейшем положении: ведь получалось, что и я сам играю в шпионов!
— Ни слова не скажу! — кричит Влас. — Никого не выдам!
Значит, он не воспринимает наказание в его прямом значении!
Хорошо ещё, что я сумел быстро развязать бабушку.
— Отныне, — сказал я присмиревшему Власу, — за каждую шпионскую выходку получишь.
— Да ещё как, — добавила бабушка.
Не убеждён, что я поступил педагогично, но Влас некоторое время явно старался вернуться от шпионской жизни к нормальной. Однако длилось это недолго.
Снова по ночам он начал вопить:
— Руки вверх! Руки вверх!
Пришлось повторить процедуру применения ремня с целью воспитания. Влас вёл себя мужественно, даже с оттенком некоторого презрения ко мне.
— Больше не будешь? — неуверенно спросил я. — Вспомни, какой ты был замечательный ребёнок. Эталон ребёнка. Тобой гордилась вся школа. Мне завидовал отец Петра Пузырькова. Теперь же я вынужден завидовать ему.
— Хочу быть разведчиком, — твёрдо шептал Влас, — или шпионов ловить.
— Лови себе на здоровье, — согласилась бабушка. — Только зачем меня-то связывать? Бабушки-то, слава богу, шпионами не бывают. И отец родной шпионом быть не может.
— Хочу быть разведчиком, — уже громко и отчаянно проговорил Влас, — или шпионов ловить.
— Да хоть водолазом, хоть парикмахером. Хоть репой на базаре торгуй. Только с ума не сходи.
— Хочу быть разведчиком, — в третий раз сказал Влас, — или шпионов ловить.
И по ночам опять крики:
— Руки вверх! Ни с места! Руки вверх!
Было совершенно очевидно, что применение ремня с целью воспитания не даёт результатов.
Так мы и живём. Иногда Влас ненадолго возвращается к нормальной жизни. Один раз он сдал металлолом, два раза — макулатуру. В конце учебного года едва не догнал по успеваемости бывшего известного двоечника, а ныне никому не известного троечника Петра Пузырькова. А потом опять отстал. И сейчас мечтаем, чтобы Влас учился хотя бы на двойки. Как-никак, всё-таки отметка. Власу же даже единиц в конце учебного года не ставили. Сам он уже портфель не открывал, да и в школу-то иногда заходил только потому, что лень было пройти дальше. Дойдёт случайно до школы, ну и зайдёт. Подумайте над этим, товарищи Прутиковы.
Глава № 3
И всё бы закончилось благополучно, если бы…
Когда врач Аборкин закончил свой, как он полагал, поучительный рассказ, Толик проговорил:
— Я тоже шпионов ловлю.
— Так ведь не хватит на всех вас шпионов-то! — воскликнула бабушка Александра Петровна. — В кино их всё время ловят, по телевизору за ними гоняются, в книжках тоже. Сколько людей за ними и без тебя бегает.
— Сам хочу ловить! — тихо выкрикнул Толик. — Своими собственными руками!
— А своими собственными мозгами ты можешь сообразить, что ничего глупее нельзя придумать? — очень гневно спросил врач Аборкин и мрачно заключил: — Советую вам показать мальчика психоневропатологу.
— Это ещё зачем? — ужаснулась бабушка Александра Петровна. — Ведь не псих он ещё у нас. Своего Власа небось за психа не считаете?
— Мой Влас уже был под наблюдением психоневропатолога, — скорбно отозвался врач Аборкин. — И вам я советую обратиться в клинику. Ничего страшного. Вам просто подскажут, какие надо принимать меры, чтобы…
— Никаких мер принимать не надо! — рассердилась бабушка. — Я своего Толика в обиду не дам! Не такая уж и страшная игра в шпионы-то. Футбол куда страшнее. Про хоккей и говорить нечего.
— Мама, — с упрёком обратился к ней Юрий Анатольевич. — Сколько раз мы договаривались не обсуждать вопросы воспитания ребёнка в присутствии самого ребёнка!