Лёлишна из третьего подъезда, стр. 25
— Жадина! Жадина! Жадина! Говядина!
И тут ребята протянули руки.
Виктор — на!
Лёлишна — на!
Владик — НА!
И даже Петька — НА, щука бесхвостая!
Все отдавали злой девчонке свои эскимо.
А она замахнулась…
И как ударит по Петькиному мороженому…
И не успел Петька ничего сделать, даже сообразить ничего не успел, как младшая бабушка, самая послушная, встала.
Ох, что сейчас будет…
Младшая бабушка, самая послушная, дала единственной, любимой, с музыкальными способностями внучке такую ЗАТРЕЩИНУ, что Сусанна втянула голову в плечики.
Да ещё закрыла глазки.
Да ещё прикрыла головку ручками.
Казалось, во всём цирке наступила тишина.
— Надоело, — сказала бабушка. — Всему, даже любви, есть предел. Марш за мной.
И направилась к выходу.
— Ба-ба-бабуленька… — всхлипнула злая девчонка и двинулась за ней следом.
— Наконец-то, — проговорил Петька, — за такое дело и эскимо не жалко.
Ребята по-братски разделили мороженое, заработали языками и ждали начала второго отделения.
А Лёлишна сказала:
— Кончилась у Сусанны счастливая жизнь. Сейчас её начнут воспитывать.
— Да пора бы уж, — сказал Петька. — Дрессировщика специального для неё нанять надо да кормить перестать.
— Что же сейчас с ней происходит? — весело спросил Виктор.
А на улице происходило следующее.
Бабушка шла, не оглядываясь, не обращая внимания на просьбы внучки пожалеть, простить, не сердиться, хотя бы — остановиться.
Устав ковылять в туфлях на высоких каблуках, Сусанна сняла их и несла в руках — вот была картина!
Люди только диву давались, глядя на неё.
Хорошо ещё, что обескураженная Сусанна не орала на всю улицу, как обязательно сделала бы раньше.
К тому же она просто боялась идти домой, словно догадывалась, что младшая бабушка, бывшая самая послушная, задумала что-то ужасное.
Надо вам сказать, что я не случайно употребил слово ЗАТРЕЩИНА. Это был не какой-нибудь там шлепок или лёгкий подзатыльник, а настоящий удар.
Им бабушка словно отомстила злой внучке за все ее капризы и издевательства сразу.
Сдаваться, между нами говоря, младшая бабушка не собиралась. И если бы сейчас Сусанна попробовала бы безобразничать, то получила бы удар еще сильнее.
И внучка чувствовала это.
Она и не пыталась запугать бабушку, как обязательно сделала бы раньше. Она пыталась разжалобить.
— Бабуленька, — слабым голоском позвала внучка, — я падаю. Ты слышишь? Падаю на твёрдый-твердый асфальт. Личиком вниз. Слышишь?
— Падай, — не оборачиваясь, ответила бабушка, — падай сколько тебе угодно.
— Но я же разобьюсь!
— Разбивайся!
— Потечёт кровь!
— Пусть течёт!
— А как же ты будешь жить без меня?
— Замечательно.
Тогда Сусанна обогнала её, загородила дорогу и спросила самым жалобным тоном, на какой только была способна:
— Ты ведь любишь меня?
— Нет, — ответила бабушка и пошла дальше.
— Неправда! — крикнула Сусанна. — Ты сама говорила, что меня нельзя не любить! Ты сама говорила, что я осветила твою жизнь! Бабуленечка! Бабулюсенька! Самая лучшая на свете! Тебя нельзя не любить! Ты осветила мою жизнь!
Бабушка не отзывалась.
И тут Сусанну
взяла
злость.
Она, то есть Сусанна,
пошла в последний
или, вернее, в предпоследний бой.
Злая девчонка села на асфальт, застучала по нему туфлями.
И завизжала.
Но бабушка не остановилась,
не оглянулась,
а шла себе дальше.
Сусанна за ней несколько шагов пробежала на четвереньках.
Потом вскочила на ноги.
Обогнала бабушку и помчалась вперёд, уверенная, что её окликнут.
Не окликнули.
Злая девчонка обернулась, швырнула бабушке под ноги туфли.
И помчалась дальше.
Ей надо было успеть раньше бабушки, чтобы той, младшей и послушной, досталось! Чтоб ей попало как следует!
А в это время в цирке закончилось выступление Эммы. Она быстро переоделась и вскочила на Аризону.
И поехала за Григорием Васильевичем.
А мы с вами, уважаемые читатели, вернёмся в цирк
Здесь всё шло своим чередом.
Зрители то ахали, то не дышали, замирая, то аплодировали.
И ни один человек не знал, не подозревал, как страдает, сидя на пустом ящике во дворике, милиционер Горшков.
Он даже забыл, что находится на дежурстве, то есть при исполнении служебных обязанностей.
Сейчас он исполнял свои человеческие обязанности — переживал.
Товарищ майор сказал ему:
— Хорош!
Как это понять? Ведь товарищ майор мог сказать прямо:
— Горшков, тебе после такого позорного клоунского выступления не место в рядах героической милиции.
Но он не сказал этого. Он сказал:
— Хорош!
Может быть, похвалил? Тогда бы он мог выразиться иначе, яснее, например так:
— Горшков, ты выполнил свой долг. Не беда, что ошибся и попал в смешное положение, хотя человек ты, безусловно, серьёзный. Конечно, благодарности в приказе ты не заслужил, но твоё место, конечно, не в цирке, а в рядах героической милиции.
Во всём был виноват цирк. Тут серьёзному человеку не место. А если судьба или служба забросила его сюда, надо усилить бдительность не в два с половиной раза, а в шесть-семь. Иначе такое с тобой случится, что и не придумать.
Сейчас самое время объявить
Следующий номер нашей программы
КОРОННОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ГОРШКОВА!
Тут появился Григорий Васильевич.
— Почему не смотрите? — спросил он.
— А это вас, гражданин фокусник, не касается. Вам этого не понять.
— Зря переживаете. Ничего страшного не случилось.
— Э-эх… — с укоризной произнёс Горшков. — Вас бы на моё место.
— Или вас на моё. — Григорий Васильевич улыбнулся и ушёл.
И ни он, ни Горшков не подозревали, конечно, что эти вот слова сбудутся.
И еще не знал Горшков, что его несчастья, связанные с цирком, не кончились. Они только-только начались.
Самое страшное было впереди.
Вот как это случилось.
Григорий Васильевич появлялся на арене следующим образом.
Вставал за кулисами на плоский деревянный круг.
Включалось специальное устройство.
И круг как бы сам собой плавно двигался вперёд, на арену — как бы плыл.
И пока зрители гадали, в чём тут дело, фокусник сходил с круга на ковёр. А круг уплывал обратно.
— Выступает Григорий Ракитин! Фокусы и манипуляции!
Заиграл оркестр.
— Включайте! — приказал фокусник. И в это самое время стоявший рядом с кругом Горшков решил посмотреть на товарища майора. Милиционер шагнул. Споткнулся о край круга. Полетел вперёд.
И столкнул фокусника с круга на пол. А сам остался на круге, еле удержавшись на ногах. И круг повёз его на манеж. Публика увидела Горшкова и засмеялась.
И зааплодировала, как знакомому артисту.
А он, согнув ноги в коленях, боялся пошевелиться. Всё тело словно застыло.
Тут Горшков увидел, что товарищ майор встаёт.
И уходит.
А круг на мгновенье замер и поплыл назад.
Горшков стоял на нем по стойке «смирно», смело глядя перед собой, готовый мужественно встретить любую опасность, любую превратность судьбы, любой её фокус.
И если бы сейчас какая-то неведомая сила подбросила его вверх и ударила о землю, он бы нисколько не удивился. Он перенёс бы и это.
Зрители опять же решили, что видели очередной смешной номер, с удовольствием похлопали в ладоши и стали ждать, что будет дальше.
А дальше — появился Григорий Васильевич и начал своё выступление.
Семнадцатый номер нашей программы
Им заканчивается второе отделение нашего представления
В антракте ребята вышли подышать свежим воздухом.
Впереди осталось ещё одно отделение — выступление Эдуарда Ивановича с его хищниками.
Ребятам было уже грустно: скоро конец.