Лёлишна из третьего подъезда, стр. 15
Лев стал пригибаться, готовясь к прыжку.
Виктор не двигался.
И вдруг раздался повелительный голос:
— Цезарь, назад!
Это в железный коридор вбежал Эдуард Иванович. Лев получил удар бичом, второй, третий… И бросился на дрессировщика. Тот разрядил пистолет прямо ему в морду. И закрыл собою мальчика.
В обезумевшего льва направили струю из шланга. Он бросился назад, в клетку. Опустилась дверца.
Эдуард Иванович обнял Виктора и глухо проговорил:
— Молодец, мальчик, молодец…
Репетицию, конечно, отложили: надо было выждать, пока успокоятся звери, поднявшие страшный рёв.
Виктор старался улыбнуться, но улыбка получалась слабой, жалкой даже.
На плече Эдуарда Ивановича оказался Хлоп-Хлоп. Он гладил хозяину волосы и возмущённо попискивал.
«Я им задам! — словно бы говорил он. — Они ещё у меня узнают! Не волнуйся, я рядом с тобой и не дам тебя в обиду».
А Лёлишна заплакала.
— Я так испугалась, я так испугалась, — сквозь слезы бормотала она. — Меня до сих пор всю трясёт.
Виктор молчал.
«Струсил я или не струсил? — думал он. — Виктор я или не Виктор?»
Вот на этом — конец первого отделения нашей программы.
Сейчас объявляется
А Н Т Р А К Т
на несколько страниц, во время которого состоится более подробное знакомство уважаемых читателей с личностью по прозвищу Головёшка
Горшков, тот самый милиционер, который считал цирк пустой забавой, на время гастролей шапито был к нему прикреплён для дежурства.
И хотя в милиции дисциплина строгая и возражать начальству нельзя, Горшков сказал:
— Уж это не работа, товарищ капитан, а наказание.
— Правильно, Горшков, рассуждаешь, — ответил капитан, — для тебя это наказание. За то, что цирка не понимаешь. Постарайся понять, пока там будешь дежурить.
— Есть постараться понять, товарищ капитан! — грустно сказал Горшков. — Разрешите идти?
И пришёл в цирк и сразу встретился с Григорием Васильевичем.
— Вы же говорили, что ноги вашей здесь не будет? — сказал фокусник.
— Говорил, — мрачно согласился милиционер. — Не по своей я воле здесь. По долгу службы. А как насчёт Головёшки?
— Какой головёшки?
— Того самого Головёшки, — объяснил Горшков, — у которого совести мало, а руки золотые. Мозговая система работает не очень, а парень хороший. Очень мне хочется вас с ним познакомить. На предмет его исправления. Может, приохотите его к фокусам-покусам. И у него кой-чему научитесь.
— Прошу вас, — обиженно сказал Григорий Васильевич, — не приставать ко мне со всякими Головёшками. Надоело. Лучше верните мне мой портсигар.
— Какой портсигар?!
— Мой. Который вы себе в карман засунули. Вон в тот.
Горшков сунул руку в карман своих брюк, вытащил портсигар, проговорил восхищённо:
— Чисто работаете. Но берегите свой портсигар. Головёшка вам докажет, на что он способен. Только не обижаться.
— А я покажу вам с вашим Головёшкой, как я умею работать. Только не обижаться.
— Договорились.
Головёшку милиционер разыскал в кассовом зале панорамного кинотеатра.
Маленький, худой, в старой ковбойке с продранными локтями, в штанах чуть не до подмышек, в огромных ботинках с загнутыми вверх носками, Головёшка скалил зубы да посвистывал.
Увидев Горшкова, он улыбнулся ему, как самому дорогому другу, и приветствовал:
— Здравия желаем вам, товарищ дядя Горшков!
— Какой я тебе товарищ? — сердито отозвался милиционер. — Чего здесь делаешь?
— А они чего здесь делают? — Головёшка показал на очереди у билетных касс.
— Они культурно расти пришли, — объяснил Горшков. — Купят билеты, кино посмотрят, умнее станут, образованнее. Ты давал слово, что больше не будешь грязными делами заниматься?
— Моё слово — каменная стена, това… гражданин милиционер дядя Горшков. И я тоже пришёл культурно расти.
— А деньги на билет у тебя имеются?
— Пока нет.
— Значит, опять по карманам?
— Никак нет. На жалость бью и высокую сознательность. Подхожу к тётеньке, выпрашиваю несколько копеечек. Глядишь, пошёл культурно подрасти.
— Беда мне с тобой, — грустно сказал Горшков. — У матери как здоровье?
— Обычно.
— Ну ладно. Сделаем ещё одну попытку в человека тебя превратить. Попрошайничать тоже не положено. Пойдём-ка.
Головёшка покорно двинулся следом.
Они пересекли улицу, вошли в городской сад и присели на спрятавшуюся в кустах скамейку.
— Ты, главное, пойми, — начал Горшков, — включи свою мозговую систему на полную мощность. Вникай в каждое моё слово, и каждое моё слово постарайся понять. А если не поймёшь, так и заяви, не прикидывайся, будто понял. Вот слушай.
И Горшков рассказал о фокуснике Григории Васильевиче, который, по его твёрдому убеждению, мог заинтересовать непутёвого мальчишку, увлечь его так, что Головёшка и думать забудет о своём карманном ремесле.
— Ты вникни, — убеждал Горшков, — навыки у вас вроде бы одинаковые. Только ты народу вред и горе приносишь своими навыками, а он — вроде бы пользу. Во всяком случае, вреда нет. Законом разрешается. Понравится ему твоя работа, он тебя в обучение возьмёт. Артистом будешь. А это всё-таки, как ни крути, лучше, чем жуликом. И опять же законом разрешается. Понимает твоя мозговая система или нет, в чём тут дело?
— Система понимает, а я нет, — признался Головёшка.
— Колония тебя, дурака, ждёт! — вскипел Горшков. — Это ты понимаешь? Сколько я ещё с тобой воспитательной работой заниматься должен? Включай мозговую систему снова!
И Головёшка понял: он должен достать из кармана фокусника портсигар и тем самым доказать, как выразился Горшков, высокое качество своей подлой работы. Фокусник будет поражён ловкостью рук и начнёт учить Головёшку цирковым фокусам.
Поехали к цирку.
Дождались, когда вышел Григорий Васильевич и направился к трамвайной остановке.
Головёшка — за ним.
Сели в один вагон.
Головёшка пристроился за спиной фокусника.
Когда на повороте трамвай затормозил и пассажиры повалились друг на друга, Головёшка раз — и нащупал портсигар.
И потянул…
Не тянется…
Будто прилип к подкладке.
Пришлось убрать руку.
В таких случаях мозговая система Головёшки работала на полную мощность.
Каждый мускул, каждая мышца, каждый нерв были включены.
На носу даже выступили капельки пота.
Но ничего не мог понять Головёшка.
И когда на остановке пассажиры снова повалились друг на друга, он снова сунул руку в уже знакомый карман, снова нащупал портсигар, потянул…
Не тянется!
Да что же это такое?
Головёшка вытащил пустую руку, и тут Григорий Васильевич обернулся, взглянул на него насмешливо и вышел из вагона.
Обескураженный Головёшка вернулся к цирку.
— Ну? — спросил Горшков.
— Включил всю свою мозговую систему на полную мощность — не понимаю. Вот этой самой, — Головёшка протянул правую руку, — два раза цапался за портсигар, а вытащить не мог. Он у него как приклеенный.
— Эх! Один раз попросил тебя доброе дело сделать, и то…
— Завтра попробую.
— Попробую, попробую, — почти передразнил милиционер, — а всё от твоей несознательности проистекает.
— Я тут ни при чём. Я работал качественно. Чего-то у него с этим портсигаром сделано. Устройство там,
— А ты должен его перехитрить. И уст
ройство, и фокусника. Понимаешь? Обязан его перехитрить. Тогда, повторяю, в цирке работать будешь.
Конечно, поведение Горшкова может кого-то и удивить, и даже показаться неправильным. Кто знает — наверное, имелись и другие способы убедить Григория Васильевича заинтересоваться судьбой Головёшки.
А Горшков придумал свой способ.
Ведь он относился к мальчику как к попавшему в беду человеку и старался ему помочь.
Жил Головёшка без присмотра и в любой момент мог попасть в дурную компанию.
Так вот, на другое утро мальчишка сидел в сквере напротив гостиницы, ждал Григория Васильевича; дождался и вместе с ним сел в трамвай.