Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство, стр. 8

— Рады стараться, товарищ гене…

— Садись! — коротко и сердито оборвал Илларион Венедиктович. — Третий раз напомнить о чем?

— Называть вас только по имени-отчеству, — уныло отозвался Вовик: он рассчитывал, что его бравый ответ как раз и приведет генерал-лейтенанта в отставке в восторг.

— Вольно, садись, — предложил Илларион Венедиктович. — Слушай меня как можно внимательнее. Условия нашей предполагаемой дружбы следующие. Первое: дал слово — выполни его во что бы то ни стало. Условие второе: ничего не скрывать друг от друга. Я, например, почти готов раскрыть тебе свою главную тайну.

— Тайну?!?!?! — Вовик с трудом удержался, чтобы не подпрыгнуть на стуле. — Какую тайну?!?!?!

— Со временем узнаешь. Когда мне станет ясно, что же ты за человек.

— Да нормальный я человек, Илларион Венедиктович! Скажите, пожалуйста, вашу главную тайну!

Генерал-лейтенант в отставке Самойлов посмотрел на него долгим, изучающим взглядом и четко проговорил:

— Завтра встречаемся здесь в семь ноль-ноль.

— Утра?!

— Так точно.

— Я… я постараюсь, — упавшим голосом прошептал Вовик. — Есть быть завтра здесь в семь ноль-ноль.

— О нашей встрече никому ни слова. Ясно?

— Нет, не ясно. Почему никто не должен знать, что я с вами познакомился?

— Так надо. И больше — никаких расспросов! — недовольно произнес Илларион Венедиктович. — Мне оч-чень необходимо проверить тебя. Я ведь ещё не знаю, что же ты за человек. Например, я не имею никаких данных о том, умеешь ли ты держать язык за зубами. Нет у меня и полной уверенности в том, что ты способен держать своё слово. — Он взглянул на часы и озабоченно проговорил: — Мне пора. Значит, завтра здесь в семь ноль-ноль. В случае опоздания больше ты меня никогда не увидишь. До завтра, Владимир.

…А назавтра Вовик проснулся в девять часов тридцать две минуты, бросился бежать, едва успев натянуть брюки, мчался по улицам босиком, но в условленном месте генерал-лейтенанта в отставке Самойлова Иллариона Венедиктовича не было.

Глава под номером ДВА и под названием

«Сокровенная мечта профессора Ивана Варфоломеевича Мотылёчка,

или

Пути шпионские неисповедимы»

Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - i_007.png

Фамилия у мальчика была Мотылёчек. Когда он впервые в жизни понял, что фамилия у него, если уж и не очень, то довольно смешная, и когда над ней стали смеяться, а он стал из-за этого страдать, дедушка Арсентий сказал:

— Как, внук, ты, к примеру, смотришь на фамилию Утринос? А? Друг у меня такой был. И вся его родня с древних времен жила и до сих пор живёт под фамилией Утринос. И никто, кроме дураков, над ними не смеялся и не смеется. А у нас-то фамилия-то какая звучная, нежная да красивая — Мотылёчки!

— Да смеются ведь! — захныкал внук. — Дразнятся!

— Кто смеется-то? — осердился дедушка Арсентий. — Дразнится кто? Те! — Он грозно вознёс указательный палец правой руки вверх. — У кого в голове дырок больше, чем природой положено! Вот у тебя сколько дырок в голове?

— Не знаю.

— Давай считать. Рот — раз, нос — два-три, глаза — четыре-пять, уши — ещё две дырки. Сколько всего получилось?

— Семь.

— Вот, вот, именно семь. И ни единой меньше, и ни единой больше, — важно, как будто научное открытие формулируя, заключил дедушка Арсентий. — А если в голове имеется лишняя дырка, — он понизил голос до таинственного шёпота, — через неё ум, вырабатываемый мозгом, улетучивается в атмосферу. Понятно это тебе или нет?

Ванечка осторожно, даже боязливо ощупал свою голову, испуганно спросил:

— Правда, что лишняя дырка может быть?

— Ещё какая правда! — весело заверил дедушка Арсентий. — Бывает, живёт человек дурак дураком, а ведь школу окончил, институт, курсы, но не подозревает, — он опять вознес вверх указательный палец правой руки, однако, на этот раз очень угрожающе, — понятия не имеет, почему живёт дурак дураком. А всё оттого, что когда-то у него в голове образовалась лишняя дырка, может быть, ещё в глубоком детстве.

Ванечка снова и уже в страхе, перемешанном с ужасом, или в ужасе, перемешанном со страхом, ощупал свою голову и представьте себе, уважаемые читатели, эта привычка осталась у него на всю жизнь! Да, да, да, только задумается профессор Иван Варфоломеевич Мотылёчек над чем-нибудь научным или просто важным, так руки его сами тянутся к голове!

Ну, а тогда, когда он ещё был Ванечкой, разговор его с дедушкой закончился неожиданным образом: внук до того громко разревелся, что ничего не слышал, а когда устал реветь и старательно пересчитал дырки в своей голове, успокоился, ибо их оказалось ровно семь, и лишь только тут услышал голос дедушки Арсентия:

— Ревел ты хорошо, но зря. Мужчинам реветь стыдно.

— А я мужчина, что ли? — удивился Ванечка.

— А кто же, суслик, что ли? Мужчина ты по имени Иван, понял? Самое знаменитое русское имя! А теперь ответь мне честно, точно и кратко: почему ревел?

— Из-за дырок. Восемь штук, насчитал.

— Э-э, если бы этот факт и подтвердился, тут слезами не поможешь. Голову, внук, надо неустанно развивать, тогда лишней дырки в ней никогда не образуется.

Ванечка, конечно, поинтересовался: а как это — развивать голову? Дедушка Арсентий обстоятельно и долго растолковывал, что настоящему мужчине для этого требуется: учиться, учиться и учиться, уважать старших, не обижать младших, сколько есть сил помогать тем и другим, заниматься физкультурой по принципу — в здоровом теле такой же здоровый дух и, главное, понятия не иметь, что такое лень, знать, что трудности существуют только для того, чтобы их побеждать, обязательно иметь весёлый характер и плюс ко всему быть добрым и честным.

— А фамилией своей гордись, — в заключение посоветовал дедушка Арсентий, — ни у кого во всём мире такой замечательной фамилии не имеется. И вообще, не фамилия человека украшает, а человек своей фамилии может славу принести.

И теперь уже невозможно представить, что кто-то когда-то посмеивался или даже смеялся над ныне знаменитой и уважаемой фамилией большого ученого.

Произошло это не сразу, но довольно быстро. Примерно классе в третьем у него уже было прозвище, и не обидное, а почетное: Ванька — Жюль Верн.

Мало того, что Ванечка прочел все сочинения замечательного писателя-фантаста, он и сам научился фантазировать, безудержно мечтать, бесконечно что-нибудь выдумывать, изобретать. Комнатка его напоминала одновременно слесарную и столярную мастерские, научную лабораторию, библиотеку и живой уголок. Да ещё по всей квартире висели клетки с птицами, стояли аквариумы, отовсюду смотрели неподвижными взглядами чучела зверюшек.

Родители, можно сказать, стойко терпели увлечения сына, бранились лишь тогда, когда в его комнатке раздавались взрывы или оттуда валил чёрный, синий, белый или разноцветный дым.

Зато уж дедушка Арсентий горой стоял за внука, тратил на его разнообразные эксперименты почти всю свою пенсию, восторженно всем объяснял:

— Ученый на ваших и наших глазах растёт! Никакой он вам не Жюль Верн, а Иван Варфоломеевич Мотылёчек! Знаменитой будет наша фамилия! Ванечка такое когда-нибудь открытие научное сделает или такое чего-нибудь изобретет, что весь мир ахнет и рты разинет! Дерзай, внук, стремись к вершинам знаний, постигай все науки!

Ванечка дерзал, стремился к вершинам знаний, постигал, конечно, не все науки, но многие, однако постепенно круг его увлечений сужался и сужался. Ванечка всё меньше занимался техникой, его всё больше и больше интересовало всё живое — от одуванчика, например, и воробья до кенгуру и дельфина… Какого только живья не было теперь в квартире! Верной помощницей брата стала сестренка. Она, деточка-семилеточка, как называл её дедушка Арсентий, ещё недавно боявшаяся обыкновенных дождевых червей, теперь спокойно играла с ужами, ежами, мышами. И лечила она не кукол и игрушечных зверюшек, а живых собак, кошек и подраненных птиц, которых к ней приносили со всего района.