Наследники по прямой. Книга первая, стр. 78

— Яков Кириллыч.

— Что?

— Ты что — ты хочешь… Ты ей рассказать хочешь?!

— Ты, каплей. Я тебе помогу, но расскажешь — ты.

— Зачем?!

— Ты обязан.

— А как ей жить с этим, ты подумал?!

— Послушай меня, Михаил Аверьянович, — тихо проговорил Гурьев, уставившись на Чердынцева страшным своим, немигающим взглядом. — Есть вещи, которые выше нашего с тобой желания сделать жизнь наших детей проще. Если мы не перестанем им лгать, они все погибнут. Россия погибнет. А вместе с Россией — весь мир. Время лжи кончилось, Михаил Аверьянович. Всё. Пора платить по счетам.

— Тебе сколько лет, Яков Кириллович?

— Двести, — Гурьев усмехнулся. — Читал много, жил быстро, и вообще.

— Злопамятный, — достроил Чердынцев.

— Нет. Я не злопамятный, я просто злой. А уж память у меня — и рад бы что забыть, да не судьба, видимо.

— И когда?

— Скоро. Времени ждать нет. Вот совершенно. И она не может ждать, и Россия — не может. Ах, дивушко моё, дивушко…

Господи, подумал он. Господи. Рэйчел.

— Ты чего это её так обзываешь? — ревниво спросил Чердынцев. — Придумал же!

— Потому что — чудо чудное и диво дивное. Поэтому, — задумчиво проговорил Гурьев. — Тебе постричься надо, капитан. Давай, я тебя к мастеру настоящему отведу.

— Сейчас, что ли?! — опешил от такого перескока Чердынцев.

— Нет. Завтра, — милостиво разрешил Гурьев. — До завтра лохматым походишь. А сейчас — ешь-пей, наконец, если Дарья увидит, что ты голодный — прибьёт меня и будет сто раз права. И — к ней. Забирай её домой, поговорите… Завтра утром начнём.

— Что?! Погоди, Яков Кириллович. Погоди. Я ведь опять — ну, ничегошеньки просто не понимаю. Ты — и всё это… ЦК… Сталин… Да как же это всё может быть-то — вместе?!

— Завтра утром, каплей. Завтра — утром.

Сталиноморск. Октябрь 1940

На следующий день Гурьев был у Чердынцевых к семи утра. Положив на стол перед собой небольшую кожаную папку с застёжкой-«молнией» и замком, нарочито сурово — так нарочито, что Даша, уже неплохо изучившая его интонации, улыбнулась, — сказал:

— Капитан-лейтенант Чердынцев. Ознакомьтесь с секретным предписанием. Поступаете в моё полное распоряжение. Приказом наркома флота товарища Кузнецова. Вопросы?

— Ты что?!

— Держись, папка, — вздохнула Даша. — Он не шутит, я знаю.

— Именно — не шучу, — без улыбки проговорил Гурьев. — Иди погуляй, дивушко.

— А вы драться не будете? — подозрительно спросила девушка.

— Ну, ещё не хватало, — улыбнулся Гурьев. — Покричать можем, но не сильно. Иди, иди.

Когда дверь за Дашей закрылась, Гурьев посмотрел на Чердынцева:

— Черновики.

Чердынцев встал, вышел и вернулся через минуту с двумя толстенными тетрадями в пестрых переплётах. Хлопнул на стол перед Гурьевым:

— Забирай. После того, что ты сказал… Видеть не хочу. Знать не хочу.

— Истерика, — кивнул Гурьев. — Ну, неудивительно. Я удивляюсь другому — как ты мне вчера в рожу не вцепился. И как я удержался, чтобы тебе не врезать за твоё — даже не знаю, как и назвать. — Он расписался в стандартном бланке приёма секретных документов и передал Чердынцеву, тот тоже поставил свою, повертев в руке гурьевский «Монблан» и хмыкнув. Гурьев убрал бумагу: — А, всё равно. Очень я доволен тобой, Михаил Аверьянович, очень. Угадал я с тобой. А истерика, тем более, что ты чуть Дарью не потерял, — Гурьев спокойно выдержал бешеный взгляд Чердынцева, — это ничего. Такая причина для истерики очень понятна и потому — извинительна. Один раз. Первый раз. Он же — последний. Да?

— Да. Так точно.

— Отлично. Теперь — о чём, собственно, речь. — Гурьев пододвинул к Чердынцеву принесённую с собой папку. — Это, Михаил Аверьянович, твой новый корабль. Два дня на изучение общей документации, потом две недели — на подробности. Корабль будет здесь примерно числа двадцать шестого — двадцать седьмого. На его освоение, вместе с экипажем — полгода, за это же время вы должны будете отработать взаимодействие с береговыми службами и кораблями сопровождения.

— Что… за корабль?

— Линейный корабль — авианосец. Там всё написано, Михаил Аверьянович. Работать будешь дома пока. Рабочий день, сам понимаешь, ненормированный. Сейф сейчас привезут, чтобы тебе по конторам взад-вперёд не бегать. Это всё по соображениям гостайны — чтоб никто не допёр, что происходит. В доме напротив будет пост, чтобы никаких эксцессов. Тут, в папке, инструкция по работе с секретными документами особой важности. И собственно документы. Когда стройка в крепости закончится, получишь там жильё. Так оно надёжней. По официальном вступлении в должность командира соединения получишь сразу кавторанга, чтобы не прыгали дурачки всякие, а если доверие оправдаешь — через полгода — контр-адмирала. А то засиделся ты в капитан-лейтенантах. У нас государство молодое, дерзкое — нам молодые и дерзкие люди на самых ответственных постах ох как требуются. Ясно?

— Так точно, — поднял глаза Чердынцев. — Ты что — с самого начала знал?

— Да ничего я не знал, — поморщился Гурьев. — Ничего. Я твою записку получил из наркомата в конце июля. К нам отправляют на экспертизу всякие сумасшедшие идеи.

— Куда — к нам?!?

— Одиннадцатый отдел ЦК, Михаил Аверьянович. И — как написано в одной смешной старой книжке, «всё заверте…». Ну, дальше — ты понимаешь, дело техники. Принято решение, корабль этот давно уже заказан, правда, поначалу его на Северный флот планировали, но обстановка меняется очень быстро, так что — сюда. Кузнецов хотел тебя, правда, на Северный всё-таки дёрнуть, а товарищ Сталин сказал: зачем? Не надо. Товарищ Чердынцев у нас наверняка свой родной черноморский ТВД куда лучше северного изучил, тем более — вырос в тех местах. Вот, сказал товарищ Сталин, и хорошо: где родился, там и пригодился. Но с дочерью твоей — это абсолютно случайно всё вышло. Хотя никаких случайностей на самом деле не бывает. Вообще.

— Что — и Сталину о моей записке докладывали? — потерянно спросил Чердынцев. — Да кто же?

— Я, Михаил Аверьянович. Больше, понимаешь, какое дело, некому твои сумасшедшие и гениальные идеи вождю докладывать. Пришлось мне.

— Вопрос по кораблю.

— Да.

— Откуда такой? Где построен?

— В Америке.

— А договор [85] ?!?

— Всё решается, Михаил Аверьянович. На определённом уровне — решается всё в нужном ключе, в нужном направлении. Одна моя хорошая американская знакомая сделала мне подарок. А я — тебе. И больше тебе знать ничего не нужно.

— А проведут его как?! Война же в Средиземном море. А Турция?!

— Это, Михаил Аверьянович, вопросы даже не контр-адмиральского уровня допуска. И уж не каплейского — точно.

— А эти… раскопки?

— Да что с тобой такое, Михаил Аверьянович?! — изумился Гурьев. — Не забивай ты себе голову ерундой. Ей сейчас будет, о чём болеть.

— Разрешите ещё вопрос, товарищ Гурьев.

— Мы на «ты».

— Так служба же. Разрешите?

— Разрешаю.

— Это всегда — так быстро?

— Всегда. И даже ещё быстрее. Война на носу, Михаил Аверьянович. На пятки уже наступает, в затылок дышит. Успеть надо — хотя бы самое необходимое. Определись, кого из команды «Неистового» с собой заберёшь.

— Есть, — кивнул Чердынцев. — Есть. Принято, Яков Кириллович.

— Ну. А я что говорил? В четырнадцать ноль-ноль жду тебя в парикмахерской номер два, на улице Ленина. Не заблудишься?

— Никак нет. Разрешите личный вопрос?

— Разрешаю.

— Тебя что же — нянькой ко мне назначили?

— Совсем ты сбрендил, Михаил Аверьянович, — ласково сказал Гурьев. — От обрушившихся на тебя перипетий сюжета. Меня никто никуда назначить не мог, не может и не сможет никогда. Даже товарищ Сталин. Ты это имей ввиду на будущее, на всякий случай.

— И?

— И звание у меня очень простое. Яков Кириллович. Имя, в общем. Даже товарищ Сталин так ко мне обращается. Ещё вопросы?