Год Дракона, стр. 90

– Значит, мне только показалось.

– Нет. Не показалось. Ты восхитительный любовник и галантный кавалер. Ты дьявольски умен, у тебя превосходное чувство юмора и безукоризненный вкус, от тебя всегда хорошо пахнет, ты сильный, красивый, щедрый и ужасно милый. И никогда еще в моей жизни не было никого... Но ты сумасшедший. И это так заметно, что обрекает тебя на одиночество.

– Я думаю, ты ошибаешься. Все-таки я, в отличие от обыкновенных сумасшедших, полностью осознаю это.

– Обыкновенный или нет, сути не меняет. Сумасшедший, – и этим все сказано. Пусть самый необыкновенный и лучший в мире. Я не могу быть рядом с сумасшедшим. Кроме того, ты хорошо ко мне относишься, но не любишь меня. Поверь мне, это еще более унизительно, чем все остальное, вместе взятое.

– Елена!

– Не надо, Данек. Образование и образ жизни так и не смогли окончательно заглушить мои женские инстинкты. Я просто научилась их вербализировать. Поэтому – не нужно. Я все понимаю, что я чувствую.

Господи, подумала она, Господи, зачем я говорю это, ведь это не так, и мы оба это знаем, но я не могу, не могу, я должна уйти, я не хочу, не могу, но я должна!

– Елена.

– Только не говори мне, что я ошибаюсь, – она улыбнулась, и Майзелю захотелось поежиться от этой улыбки. – Мы уже больше полугода вместе, а ты...

– Я что-то не так делаю?

– О Господи, Данек. Что ты можешь сделать, чтобы любить меня, если ты меня не любишь?! Что может кто-нибудь вообще с этим сделать?! То, что тебе хорошо со мной в постели, еще не всё!

– Обязательно. Мне с тобой хорошо не только в постели. И ты это прекрасно знаешь.

– Откуда я могу это знать?! Разве ты когда-нибудь говорил об этом?

– А разве об этом нужно говорить?

– О Господи... Конечно, нужно! А как же иначе?!

– Мне казалось, что нам не нужны слова. Что мы и так понимаем друг друга.

– Мне нужны слова, – Елена сделала ударение на «мне». – Я не могу без слов. Я люблю слова. Я люблю разговаривать. Я хочу разговаривать с тобой. Да, я обожаю заниматься с тобой любовью. Но это еще не все, понимаешь?

– Я понимаю. Я не могу дать тебе это, Елена. Я хочу этого так сильно... Но я лишь человек.

Он понял, подумала Елена. Ну конечно, он все понял, своими проклятыми еврейскими бессонными мозгами, он все усек, этот...

– Я могу прожить без этого, Елена. Или мне только кажется, что могу? Мне так хорошо с тобой, как ни с кем не было никогда в жизни. И мне ничего не нужно от тебя. Совсем ничего. Веришь ты или нет. Но я хочу, потому что ты хочешь. Потому что ты не можешь без этого. Потому что ты убиваешь себя за это каждый раз, когда остаешься одна. Я знаю, ты хочешь сказать много всяких умных слов – что не хочешь мне мешать, что твои проблемы будут отвлекать меня от дел, и еще с три короба всякой чуши, сорок бочек арестантов, которые ничего не значат. Потому что ничего не значат. Потому что на самом деле важно совсем другое, – он взял в ладони ее лицо и заставил смотреть себе в глаза. – Ты хочешь уйти, не дожидаясь, пока уйду я, устав воевать за тебя с тобой. А вот это – вряд ли. Черта с два, дорогая. Я отпущу тебя сейчас. Ненадолго. Потому что я знаю – что-нибудь обязательно случится, что-нибудь такое, что мы снова будем вместе. Потом еще. И еще. И еще. Пока ты не поймешь.

Он отпустил ее и отошел на шаг. И сказал:

– Иди, Елена. И возвращайся. Я буду ждать.

ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». ФЕВРАЛЬ

Он не мог оставаться дома, где все пропиталось ее запахом, ее присутствием, ее жизнью с ним рядом. Он сел в машину и помчался в «Плазу».

Майзель стоял у окна, прижавшись лбом к стеклу, и смотрел вниз, на море городских огней, распластавшееся до самого горизонта. В такой позе и застал его вошедший по вызову Богушек. Не оборачиваясь, Майзель поманил его рукой. Когда Гонта подошел, он обнял его за плечо, встряхнул, прижал к себе:

– Она пытается уйти, Гонта. Она хочет быть сильной.

Богушек выматерился, – длинно, заковыристо. По-русски. Майзель ему позавидовал даже. Если б он так умел. Гонта пошевелил усами:

– Дракон, чего ей надо?

– Ей нужен ребенок, дружище.

– Ох, Господи... Да что за проблема-то?! Свистни, я ей целый детский дом соберу!

– Нет. Это не то.

– Да что я, идиот, не понимаю?! Но ты-то тут при чем?!

– Ни при чем. И это самое плохое во всей истории. Потому что я впервые за много лет столкнулся с проблемой... В принципе не решаемой, друг мой. Вообще никак. Что хочет он мне этим сказать, я не знаю. Пока не знаю.

– Кто?!

– Он. Там, – Майзель показал пальцем в направлении неба. – Но я узнаю.

– Мне что делать?

– Не спускать с нее глаз. Как всегда.

– Ты думаешь...

– Она вернется, Гонта. И будет снова пытаться уйти. И вернется опять. Пока не поймет, что без меня ей не жить. Как и мне без нее. Такие дела, дружище, – Майзель отпустил Богушека и отошел от окна. – Ладно, закончили с нытьем. Работы невпроворот. Все, все. Иди.

– Ты уверен?

– Обязательно, – и Майзель оскалился так, что у Гонты подобралась мошонка.

Богушек покинул кабинет, и Майзель позвонил королю. Вацлав ответил на пятом или шестом гудке:

– Тебе сказать, который час? – Он посмотрел на флуоресцентные стрелки своего «Брайтлинга» – свадебного подарка жены, с которым не расставался ни в бою, ни во сне. – Мне утром к Хакону [60] лететь. Чего тебе?!

– Ахой [61] , величество. Я тоже рад тебя слышать.

– Ну, ныряй давай, – пробурчал Вацлав, остывая и по тону Майзеля догадавшись, что случилось что-то серьезное. Не с миром, а с другом. И это было куда хуже.

– Мне нужны деньги.

– Ты что, потерял номера счетов и коды доступа?! Данек, что такое?

– Мне нужны деньги на личные нужды. И довольно много. Я должен поставить тебя в известность.

– Поставил. Возьми, сколько хочешь. Что произошло, ты можешь сказать?!

– Елена сказала, что я сумасшедший. Я хочу, чтобы она это до конца прочувствовала.

– Вы что... поссорились?!

– Нет. Просто она решила, что без меня ей будет проще.

– О-о-о... Твою мать, вот же дура бешеная! – Вацлав рывком сел на постели.

От этого вопля окончательно проснулась Марина:

– Что случилось?!

– Говно случилось, – рявкнул Вацлав. И снова сказал в трубку, Майзелю: – Приезжай.

– Нет, величество. Спасибо. Я уж как-нибудь... Работы полно. Спасибо, дружище. Увидимся в воскресенье.

– Эй. Держись.

– Обязательно, – и Вацлав почти воочию увидел, как оскалился Майзель.

Телефон умолк. Вацлав посмотрел на жену и вздохнул:

– Какой же я счастливый человек. Марина, чего надо этой бешеной идиотке?!

– Совсем немного, Вацек, – усмехнулась Марина. – Чтобы он любил ее и почаще говорил ей это.

– Да любит же он ее! Дышать без нее не может! Что, непонятно?!

– Возможно, что-то мешает ей это увидеть так же четко, как ты. Или я.

– Ну так скажи ей!!!

– В такие дела нельзя лезть, Вацек. Они должны сами.

– Он мой друг. И твой друг. Я хочу, чтобы он был, наконец, счастлив. Хочу, чтобы мир наконец наступил у него в душе.

– Мы не можем приказать ей, Вацек. Мы всего лишь люди.

– Я знаю. Поговори с ней.

– Если мне представится такая возможность, я попробую. Обещаю, медочек.

– Я тебе предоставлю такую возможность. Прилечу из Норвегии и предоставлю. Вот как Бог свят, – перекрестился Вацлав.

– Даже не думай об этом. Слышишь? Ты только все испортишь. Я понимаю, чего ты хочешь. Этого нельзя, Вацек. Ни в коем случае.

– Черт. Черт. Черт, твою мать, черт вас разберет, чертовы бабы!

– Спи, медочек.

– Заснешь тут!

– Ну, иди ко мне. Я тебя вылечу, – Марина улыбнулась, и, потянувшись, поцеловала мужа. – Все образуется, медочек. Иди ко мне.

Получив королевское «добро» на деньги, Майзель позвонил директору «Golem Advertising»: