Год Дракона, стр. 120
Майзель посмотрел на Елену. И усмехнулся:
– Наверное. Раньше, – но не теперь. Это у него никого нет. Это ему никто не нужен. А у меня есть ты.
– Плюс ко всему.
– Нет. Не плюс. Равно.
Елена смотрела на него. Ты произнесешь это слово когда-нибудь, ты, чудовище, говорящая ящерица, подумала она с тоской. Нет. Сейчас точно не скажешь. И вздохнула:
– Делай что-нибудь. Не сиди.
– А ты?
– Я тоже буду что-нибудь делать. Поеду к себе в госпиталь. Тебе нужно побыть одному.
– Все ты знаешь.
– Знаю, – Елена притянула к себе его голову, поцеловала в лоб. – Я все знаю, Дракон. Я уже старая женщина, мне тридцать шесть, дорогой, так что я уже все давным-давно знаю.
Она отстранилась и направилась к дверям. И вышла.
МИНСК, 18 МАЯ. ВЕЧЕР
Павел решил, что в городские больницы не поедет – эти суки же, если найдут, не остановятся, подумал он. Страха у Жуковича не было, – только ярость и четкое ощущение, что надо делать и как.
Вокруг останков «ешки» уже было полно людей. «Скорой» еще и не пахло.
Осторожно, чтобы не растрясти девочку, Павел выехал на проспект, потом съехал на МКАД и дальше, на Степянку, в десяти километрах от города – там была маленькая аккуратная больничка, куда они с Андреем разок заезжали по каким-то делам.
Он был на месте через полчаса. Заспанная медичка вышла на стук, выслушав его сбивчивый рассказ, крикнула в глубину здания, что нужны носилки, посмотрела на Павла:
– Ты ее сбил, что ли?
– Да, – кивнул Павел, поняв – эта версия хороша хотя бы тем, что путает следы. – Я щас сам в милицию позвоню, вы это, давайте ее, скорей!
Он отвернулся, достал телефон, нашел в записной книжке номер одного из ментов, из тех, что работали с Корабельщиковым, набрал:
– Ну, давай, снимай трубу, бля, быстрей!
– Да.
– Степаныч. Это Павел. От Андреича.
– Чего такое?
– Приезжай срочно в Степянку, в больницу.
– В чем дело?!
– Приезжай, бля, быстро, не пизди дохуя!!! – заорал Жукович.
Мент был много старше Павла, и имел, кажется, погоны с двумя просветами, но Павлу на это было сейчас наплевать. На той стороне этот крик, кажется, поняли правильно:
– Не ори, еду уже, – мент отключился.
Павел кинулся в больницу:
– Ну?!
– Противошоковый сделали, сейчас осмотрим. Вроде видимых повреждений нет, нужно рентген...
– Давайте, делайте все, – Павел выгреб из кармана кошелек, достал оттуда две стотысячные купюры, кинул на стол. – Все делайте, чего надо, у меня еще деньги есть!
Врачиха, поколебавшись, сгребла бумажки:
– Иди, погуляй пока. В милицию-то позвонил?
– Позвонил. Приедут сейчас.
Он стоял на крыльце и курил сигарету за сигаретой. На дороге, подпрыгивая на выбоинах, заметались огни подъезжающей машины. БМВ мента остановилась у крыльца, он выскочил из машины, подлетел к Павлу:
– Жива?!
– Ты знаешь?!
– Знаю. Уже знаю. Жива, спрашиваю?!
– Да.
– Сейчас. – Он достал телефон, быстро набрал Богушека. – Пан Гонта? Ваковский. Жива девочка, все как бы в порядке, в безопасности, я на месте, в цвет, подробности позже, – и, нажав кнопку отбоя, снова повернулся к Павлу. – Молодец, парень. Ты даже не знаешь, какой ты молодец.
Хлопнув Павла по спине, Ваковский нырнул в здание больницы.
Он вышел минут через десять, тоже достал сигареты, закурил, высмоктал первую в три затяжки, запалил вторую. И бросил, не докурив даже до половины. Павел смотрел на него, молчал. Ваковский, покосившись на него, снова достал телефон:
– Пан Гонта... Ваковский, – судя по тому, как быстро ответили на той стороне, звонка этого там ждали, будто... – Короче, так. Лекарств тут нету ни хуя, бабки я рассовал, в отдельную палату положили, регистрировать не станут, но есть и нюансы, понимаешь, – если что, они и отвечать не будут. Щас скажу, чего надо, – Ваковский начал называть какие-то препараты, названия которых звучали для Павла, как китайские слова. – Вроде все. А уход... – он покосился на Павла, вздохнул. – Ну, что могем, пан Гонта. Тут же у нас, сам знаешь, что делается, ни хуя хорошего, да и обстановочка... Да. Понял. До связи.
– Я щас девчонке позвоню своей, – сказал Павел. – Притащу ее сюда, и сам буду на стреме. Продукты там, фрукты, хуе-мое...
– Давай, – кивнул Ваковский. – Они приедут скоро. Завтра, наверняка. А может, и сегодня уже.
– Кто?
– Чехи.
– Да ну...
– Ты не нукай. Это, парень, такие люди, – Ваковский покачал головой. – Никогда своих не бросают. Никогда. Не то что...
– Че ж они Андреича-то... – Павел всхлипнул. – Где ж они...
– Они тоже не боги, Паша, – Ваковский достал из кармана фляжку, открутил пробку. – Помянем. Прости, Андреич, если что не так.
Он отхлебнул содержимого, чуть поморщился и протянул сосуд Жуковичу:
– Держи.
– Прощай, Андреич, – прошептал Павел. – Прощайте, Татьяна Викторовна. А барышню вытянем. Христом-Богом клянусь!
И он, сделав длинный глоток, вернул флягу Ваковскому:
– Уедешь?
– Нет. Я здесь буду. Ты езжай, Паша, бери свою девчонку и возвращайся. Пока чехи не появятся, я тут буду постоянно. Так что все в цвет.
Павел кивнул и побрел к машине.
ПРАГА, 18 МАЯ, «У ВТЕШЕЧКИ». ВЕЧЕР
Майзель сидел за столиком. И молча пил, как воду, сливовицу, на бутылке которой красовалась гордая этикетка «Сливовица 45%. Карел Втешечка – официальный поставщик Двора Его Величества». Пил, как всегда, не пьянея, ловя на себе украдкой бросаемые взгляды Карела, когда позвонила Елена.
– Я еду в Минск, – сказала она спокойно.
– Ты сошла с ума, – так же спокойно возразил Майзель.
– Я должна их спасти. Сонечку. И наших ребят. Вы не можете этого сделать. Значит, должна я.
– Что происходит, Елена?
– Я не знаю. Может, в него вселился дьявол?
– Елена, мне все равно, что там с Лукашенко.
– Нет. Это не просто так, Данек. Все было сделано правильно. Или почти все. Он должен был давно поднять кверху лапки и сдаться, но этого не случилось.
– Он просто кретин.
– Нет. Есть что-то еще, и поэтому я еду туда.
– Они мертвы, Елена.
– Нет. И Сонечка жива.
Майзель увидел, как Втешечка обходит посетителей, что-то шепчет им, кивая на него, и люди, поднимаясь и тоже кидая на него озабоченные, встревоженные взгляды, выходят из погребка. Ах, Карелку, друг мой, как же ты понимаешь меня, подумал Майзель с нежностью. И сказал:
– Но ребята мертвы. Мы их не видим. Не слышим. Они ни разу не позвонили, не подали никакого знака. Их телефоны молчат.
– Вы слишком надеетесь на свою технику. Они живы, Данек. Я знаю. Может быть, это даже не Лукашенко. Кто-то другой, кто вмешался в игру и хочет провести свою партию. Я не знаю. Я знаю только, что они живы. И Сонечка.
– Елена, это несерьезно. Если это так, мы сами их найдем и вытащим. Как вытаскивали всех остальных. Всегда.
– А сейчас не выходит. Не спорь. И не смей останавливать меня. Я знаю, ты готов меня не послушать. Но я клянусь, – если ты сейчас не отпустишь меня, я сделаю так, что ты больше никогда меня не увидишь. Клянусь, никогда.
– А если отпущу?
– Не торгуйся. Тебе не идет.
– Все-таки третья попытка, – он усмехнулся. – А ведь обещала.
– Это другое. Ты знаешь. Я люблю тебя, Данек.
– Елена!!!
– Теперь твоя очередь.
– Елена!!!
– Пока, дорогой. И помни, что я...
– Что ты делаешь, глупая!!! – услышала Елена истошный крик Втешечки. – Что ты творишь, ты же до самой души добралась, ты же поломаешь его!!!
– Сколько я еще должна слушать о твоих чувствах от других людей? – зло сказала Елена, но голос ее сорвался. – Ладно. Возможно, сейчас не время. Андрей, Татьяна... Я понимаю. Поговорим, когда я вернусь.
– Если с тобой...
– Я буду на связи. В скафандре. Обещаю.
– Скафандр... Чудесами надо уметь пользоваться!