Год Дракона, стр. 114
– Позвони Андрею. Вели ему немедленно привезти сюда Таню с Сонечкой.
– Вели?! Что за слова говоришь ты, Елена. Как я могу повелеть такое? Кто я ему – бог, царь, воинский начальник?! Он мужчина, он отвечает за свою семью, за своих женщин, за свою страну, за свой выбор. Не могу я ему ничего повелеть. Это невозможно, – Майзель покачал головой. – Разве ты не понимаешь?
– Я не спрашиваю, возможно или нет. Мне нет никакого дела до ваших мужских соревнований, кто из вас круче и кто кому приказывает. Пусть Татьяна и Сонечка будут здесь.
– Я действительно не могу отдать такого приказа. А если отдам, он не послушается.
– Дай мне телефон, я сама позвоню. Меня он послушается?
– Нет, Елена, – Майзель вздохнул. – Нет, мой ангел.
– Боже правый, – прошептала Елена, опуская голову. – Как вы можете так?!
– Это война.
– К черту ваши войны! – крикнула Елена и врезала изо всей силы кулаком ему в грудь. – Черт вас побери всех совсем, с вашими войнами, понятно?! Я прошу тебя!
– Я попробую. Обещаю, что позвоню. Вечером. Но это бесполезно.
– Почему?!
– Потому что они нужны друг другу, ангел мой. Это их страна, это их жизнь. Я ни словом ни попрекнул бы их, если бы они решили, что хотят жить здесь, в тепле и покое. Но они решили иначе. Они решили драться. Они из тех немногих, кто знает, что должны. Я уважаю их выбор. И ты должна, Елена.
– Я боюсь, ящерка.
– Я тоже боюсь, мой ангел. Это мои... Они мои, понимаешь?!
– Но ты ведь позвонишь ему?
– Да. Обязательно. Ты поэтому примчалась?
– Конечно.
– Нет, – он пытливо заглянул Елене в лицо. – Нет, что-то еще случилось, что заставило тебя вскинуться и помчаться ко мне. Что? Говори, Елена. Говори со мной, мой ангел. Расскажи мне все. Я должен все знать. Потому что ты – это я. Ты – это я, моя жизнь. Говори.
Я не стану, подумала Елена. Я тебя измучила, ящерка. Прости меня. Такое творится, – а тут я со своими соплями, со своим самоедством. И не говори мне, будто тебе это нравится. Это не может нравиться – никому, никогда. Любят веселых, игривых и ласковых. А бальзаковских истеричек в вечном трауре по неведомо кому с красным носом и глазами постоянно на мокром месте не любят – жалеют. Не смей меня жалеть, Дракон. Какой же ты Дракон, если так жалеешь меня?!
– Просто хотела посмотреть на твою бесстыжую крокодилью морду, – улыбнулась Елена.
– Ты выдумываешь, мой ангел. Ты врешь, чтобы я не вздумал тебя жалеть.
– Все-то ты знаешь, ящерица ушастая.
Нет, решила, стиснув зубы, Елена. Я не скажу тебе это. Может быть... Когда-нибудь, потом. Не могу сейчас. Как рассказать мне это тебе?! Как Марта ворвалась ко мне в кабинет, как я чуть не грохнулась без чувств, когда увидела ее кругленький животик. Что я сначала подумала и какое облегчение испытала потом. И как разревелась, – как последняя дура набитая. Как мы с ней ревели вдвоем наперегонки, кто быстрее промочит платок насквозь, как она простонала – я тебе другого мальчика рожу, Елена, только не плачь, подруженька дорогая, не плачь... Как же мне рассказать тебе это?! Да что же это такое...
– Нет. Я не вру, – отважно соврала Елена. – Я просто соскучилась. Я так соскучилась, ящерка!
– Правда?
Какие вы все примитивные, улыбнулась про себя Елена. Драмоделы и рыцари. Как хотите вы слышать лишь то, что хотите услышать. Неужели тебе так приятно слышать это, Дракон? От меня?! И, увидев, как вспыхнули у него глаза и появились белые пятна на щеках, прошептала, чувствуя, как краснеют у нее уши:
– Ох, ну как ты можешь? Сейчас?!
– Всегда, жизнь моя. Всегда. Ты же знаешь, – он легко поднял Елену, так, словно она не весила совсем ничего. – Всегда, стоит мне лишь взглянуть на тебя, мой ангел.
– Ящер озабоченный, – хмурясь, чтобы не разреветься опять, пробормотала Елена, ощутив, как всегда, трепет крыльев бабочки под сердцем.
– Обязательно. Я тебя не вижу целыми днями. Пропадаешь в своем госпитале. Сейчас, когда ты так мне нужна, – ан взял в ладони ее лицо, провел большими пальцами по бровям Елены: – Не хмурься, мой ангел. Я разглажу все твои морщинки. Здесь, здесь и здесь. Ах, нет, хмурься, хмурься, жизнь моя, ты такая становишься смешная, когда хмуришься!
– Ты сам во всем виноват. И... хватит болтать!
МИНСК, 5 МАЯ. ВЕЧЕР
Андрей уже ехал домой, когда на экране бортового компьютера появилась заставка, сигнализирующая о личном звонке Майзеля. Корабельщиков нажал кнопку ответа:
– Привет. Пока никаких важных новостей.
– Ты должен срочно приехать.
– Зачем?
– Я не хочу тебя потерять.
– Не хочешь? Или не можешь?
– Не хочу. Это значит – и не могу. Приезжайте немедленно.
– Не можешь... А придется, – Андрей усмехнулся.
– Дюхон, я не шучу.
– Я тоже. Мы ведь уже большие, не правда ли? Все в порядке, Дан. И я в порядке. Я не могу никуда ехать сейчас. Даже на один день. Люди только-только начали... И у тебя никого нет здесь сейчас, кроме нас и продажных ментов, которых держит за горло твой Гонта.
– У нас есть люди там, Андрей. Ничего не изменится, если ты...
– Изменится. Сейчас самое время, уже все началось, Дан, все началось, понимаешь?! Если мы не справимся, все опять остановится и замрет на многие годы. Что твои люди могут без нас?
– Не так много. Увы.
– Вот видишь. И я нужен тебе здесь, а не там. Иначе все может рухнуть.
– Ты нужен мне живой и невредимый. Мне плевать на все мои планы, если они стоят жизни тем, кого я люблю. Мы справимся. Просто снесем их всех.
– Возможно, ты и веришь сейчас в это. Пока ты это говоришь. Но на самом деле это не так. Нельзя принести свободу на штыках, такая свобода никому не нужна. И это не твой план, а мой, помнишь?
– Отправь ко мне Татьяну с малышкой.
– Она не уедет. Ты не знаешь ее. У нас медовый месяц, Дан.
– Андрей.
– Правда, – Корабельщиков улыбнулся. – Это не шутка, я совершенно серьезно. Спасибо тебе.
– Мне? При чем здесь я?!
– Это все из-за тебя, – Андрей вздохнул и снова улыбнулся. – Мы стали так близки с тех пор, как это началось. Я даже подумать не мог, что я так люблю ее. И что она любит меня – так. У нас будет еще ребенок, Дан. Танечка была на УЗИ позавчера. – Ему показалось, что он услышал какой-то странный звук. – Что?
– Нет. Ничего, – после паузы сказал Майзель странным голосом. – Пришли их сюда. Обеих. Немедленно. Это приказ.
– Я свободный художник, ты же сам сказал. Нет. Они не уедут. Я не могу без них, как и они без меня. Перестань, Дан. Они не посмеют. И ты обещал вытащить нас, разве не так?
– Вот я и посылаю тебе лодку, – Андрею показалось, что Майзель усмехнулся.
– В другой раз.
– Дюхон...
– Что?
– Я тебя люблю. Не смей подыхать, понял?
– Ты меня не бери на «понял», – тихо сказал Корабельщиков. – Я теперь сам всех на «понял» беру. До связи, Дан. Я тоже тебя люблю.
ИЗ СООБЩЕНИЙ ИНФОРМАЦИОННЫХ АГЕНТСТВ
Прага, 6 мая. ЧТК. Влиятельный оппозиционный еженедельник «Пражское время» обратился к руководству страны с просьбой не предпринимать никаких силовых действий в отношении режима Лукашенко до тех пор, пока не станет ясно местонахождение и состояние здоровья студентов Нового университета, пропавших, предположительно, на беларуско-украинской границе в ночь с 23 на 24 апреля. Официальные лица уклонились от комментариев. Корреспондентскому корпусу стало известно, что главный редактор «Пражского времени» и несколько руководителей и профессоров Нового университета были под усиленной охраной, которую так и хочется назвать конвоем, доставлены в королевский дворец. Ни формат встречи, ни ее содержание не разглашаются ни одной из сторон.
Прага, 7 мая. Популярная чешская ежедневная газета «Народное слово» вышла сегодня с аршинным заголовком «Наши дети пропали в Беларуси». Газета обрушилась с критикой на руководство Нового университета, так называемую оппозиционную интеллигенцию и их общественно-политические установки. Обращаясь напрямую к ним, газета пишет: «Вам, интеллектуалам, вовсе не нужно, чтобы наш любимый король и его друзья были правы в своих действиях и намерениях. Вам нужно, чтобы они были кровожадными чудовищами, пожирающими бедных маленьких обезьянок. Ведь если это не так, то вам нечего делать в том мире, который мы строим все вместе, – без вас! Вы готовы нас порвать на части и понести по кочкам, потому что в этом мире вам нельзя будет практиковать ваше излюбленное упражнение, а именно – стоять в позе оскорбленной невинности с лицом а-ля я вас предупреждала. Некого и не за что ругать, потому что людям живется вольготно и сытно. Некого хватать за руку, погрязшую в коррупции, потому что нет коррупции. Некого обвинять в разгуле детской проституции и порнографии, потому что и ее нет, – Церковь и спецслужбы работают над этим, не покладая рук. Нет организованной преступности и мафии. Нет сверхприбылей. Нет структурной безработицы. Нет системного кризиса. Все работает, и безо всякой критики с вашей стороны. Мы смеемся над вами, и от этого вас корежит и пучит. Вы вымрете, как динозавры, если не найдете в себе достаточно разума и мужества для того, чтобы перейти на нашу сторону. Если не сможете стать другими. Если будете продолжать болтать про мультикультуральные общественные системы постиндустриальной эпохи, требовать узаконить однополые „браки“, жалеть жареных цыплят, устраивать демонстрации с битьем витрин в поддержку голодающих макак Суринама, копаться в „душевных порывах“ примитивных, как микробы, террористов, жаждущих утащить всех нас вместе с собой в преисподнюю, в том числе с вашей помощью, и заниматься прочими малопонятными нормальным здоровым людям вещами. Мы не верим вам – ведь вы никак не можете перестать городить всякую чушь и не можете найти себе какое-нибудь полезное занятие. Вы не можете заткнуться и делать что-нибудь, потому что вы ничегошеньки не умеете. Вы методологически, стратегически, тактически беспомощны. Вы – десант ботаников в доисторических джунглях, пытающихся марлевым сачком поймать птеранодона, в то время как вам в спину дышит целая стая тираннозавров. И нашим военным и спасателям, вместо того, чтобы заниматься своими делами, приходится постоянно оттаскивать вас за жабры от огня и держать за хвост, чтобы вы не утонули. Мало того, что вы мешаете работать, – вы своей вопиющей беспомощностью провоцируете насилие, и, к сожалению, не только в свой адрес. Да, случаются жертвы. В том числе и невинные. Увы, это неизбежно на войне. И тогда-то вы и поднимаете душераздирающий визг. Ах, хладнокровные убийцы! Ах, какой кошмар! Фу, какая гадость! Война – это тяжкий труд и ремесло, которое постигается только эмпирическим путем. А всякие штафирки, вроде вас, постоянно суют свой нос в боевые уставы: вот это бесчеловечно! А это просто ужас как жестоко! А вот этого совершенно ни в коем случае нельзя, им же больно! Нельзя воевать, а тем более – победить марлевым сачком и свернутой в трубочку газеткой, даже если на ней написаны слова невообразимой силы убеждения...» Настало время окончательно определиться, кто на чьей стороне, полагает газета.