Код Онегина, стр. 12

Лева понял, что ему — а стало быть, трудам всей его жизни — угрожает опасность, только сегодня утром. Он пришел к этому выводу, основываясь на визуальных наблюдениях и сопоставляя факты. Факты были следующие: почти всю пятницу он провел в поле, наблюдая Cricetus cricetus, потому что Cricetus cricetus иногда проявлял большую дневную активность, а это противоречило общепринятому научному представлению о нем и было поэтому особенно ценно для Левы. Когда Лева вернулся поздно вечером к себе в дом, ему показалось, что журналы и книги на столе лежат не так, а дверь прикрыта плотней, чем он оставил ее. Но он не придал этому значения. Утром в субботу ему позвонила жена его родственника, кандидата филологических наук, и сказала, что тот убит. Лева не особенно любил этого родственника, но подумал, что тот убит из-за соседа Саши — бандита и мафиозо, — и возненавидел Сашу так, что хотел его избить. Но Саша был такой жалкий, когда пришел к нему. История, которую рассказал Саша, была чересчур дика и неправдоподобна, чтобы допустить, что Саша, у которого в голове было не более полутора извилин, мог ее выдумать.

А потом Саша сказал про обыск и про то, что сумки были как-то не так застегнуты. И Лева понял, что его собственный дом тоже, возможно, обыскивали. Тогда он задумался о черных машинах, что уже две недели околачивались близ его участка. Он стал из окна — у него был, отличный профессиональный бинокль — вести наблюдение за этими машинами и людьми, что сидели в них. Вскоре ему стало ясно, что машины сменяются. Это была, возможно, слежка. Но все это были допущения и неподтвержденные гипотезы.

Ночью с субботы на воскресенье Лева опять пошел в поле, но уже не наблюдал Cricetus cricetus, а смотрел, кто наблюдает его самого. Он быстро убедился, что за ним следят и там. Они были городские и плохо умели прятаться в поле. Он нарочно стал водить их по полю, а потом по лесу. Они ходили за ним и шумели ужасно, хотя думали, наверное, что передвигаются как кошки. Cricetus cricetus, должно быть, тоже презрительно смеялся, видя, как Лева пытается за ним незаметно наблюдать и тихонько двигаться. Лева чутьем — он так много времени общался с Cricetus cricetus, что у него появилось чутье на опасность почти звериное, — понял, что они убьют его, как люди убили в Москве и Подмосковье почти всех Cricetus cricetus. Лева побрел к норе, где жил самый крупный, пожилой и обладавший наиболее сложным характером самец Cricetus cricetus, и стал гипнотизировать его, чтобы тот вышел, чтобы посмотреть на него в последний раз, но старый Cricetus cricetus спал или гулял где-то по своим делам. У Левы сжалось сердце.

Вернувшись домой, Лева сделал из подручных материалов и своей одежды большую человекоподобную куклу, как Шерлок Холмс, и усадил ее за компьютер вместо себя, а сам выбрался из дома через летнюю кухню, окруженную зарослями травы в человечий рост, и ушел в поле. Возможно, они хоть ненадолго обманутся, как обманываются ненадолго животные, когда им подсовывают чучело.

Они не последовали за ним. Он не был уверен, что они не разгадали его наивный трюк, но немножко на это надеялся, потому что был страшный ливень и было очень плохо видно, хотя если они установили в его доме не только жучки, но и видеокамеры, то дождь его не спасет. Он вернулся, побыл дома, двигая время от времени куклу за компьютером, поел хорошенько, принял ванну, взял диски с материалами для своей очередной работы о Cricetus cricetus, деньги, документы и кота и ушел опять через летнюю кухню. Кота звали Черномырдин. Он не мог не взять Черномырдина. У Черномырдина никого не было, кроме него, и Черномырдин был избалованный и не сумел бы жить на воле, как Cricetus cricetus. Выбравшись на дорогу, Лева увидел, как мимо промчался бандит Саша на своем «субару», а за ним — черная «Волга». Обе машины обдали его грязной водою с ног до головы. Держа в руках сумку с Черномырдиным, он побрел на автобусную станцию.

Планы его первоначально были не совсем такие, как Сашины. Он тоже намеревался на перекладных добраться до Москвы, но не снимать койку и ждать спасения, потому что спасения ему ждать было не от кого и денег, чтобы снять койку, не было, а пожить у своих институтских коллег. Но потом он подумал, что может подставить коллег под удар. Он не знал, что ему делать, а просто бежал, как бежит животное, когда его преследуют. Cricetus cricetus, когда его преследуют, не бежит, а поворачивается и нападает сам. Он очень смелый, просто отчаянный, и может обратить в бегство крупную собаку или безоружного человека. Но те, что гнали Леву, не были безоружны. И тогда Лева решил не ехать в Москву, а, наоборот, ехать в какой-нибудь поселок или деревню поглуше, и там спрятаться. Быть может, там он тоже найдет Cricetus cricetus, хотя тех Cricetus cricetus, которых он знал и любил в Остафьеве, никогда уже никем не заменить.

— Ну ты мудак.

— Знаю. (С неподдельным отчаянием.) Все знаю. Я должен был сразу поставить туда лучших, а не шушеру. Ну, убей меня прямо сейчас!

— Если не возьмешь их в течение трех суток — так и будет. Кого ты послал за ними?

— Лучших. Теперь — лучших. Они возьмут их завтра же.

— О молдаване позаботился?

— Да черт с ним. Не до молдавана. Они и читать-то не умеют.

— Ну смотри. Ответишь.

— Ладно, позабочусь.

Но молдаван Илья уже удрал из Москвы — в Киев. Он совсем не дурак был, этот Илья.

Глава вторая

— Который час?

— Ни свет ни заря. Полседьмого. Чего тебе не спится?

— А тебе?

Саша ничего не ответил Леве. Вчера он уломал Леву пойти с ним, потому что дико боялся быть один, и Лева согласился после недолгих уговоров — он, наверное, боялся того же. На Курском вокзале они сняли комнатку у какого-то мужика, жутко дорого, но документов мужик не спрашивал. Идти от вокзала было недалеко, квартира на Бауманской, в первом этаже. Кровать была широкая, они бы оба поместились, но брезговали друг другом, и в итоге оба спали на полу, а на кровати спал Черномырдин. Саша встал и пошел умываться. Скверно ему было. «Плакали все мои денежки… Надо было на оффшоры… А дом?! А Катя, Катя…» А как жаль было костюма, чудного, великолепного костюма цвета сливок!… Но еще и потому Саше было скверно, что он понял, отчего прораб Валера не захотел сказать ему на прощанье «не извольте беспокоиться». Молдавана-то здоровенного Саша — подставил. Они, конечно, убили молдавана. Получалось, что это Саша его убил, и Каченовского, и еще массу народу. С другой стороны, именно молдаваны нашли коробочку с рукописью, стало быть, они и виноваты во всем.

Когда Саша вернулся в комнату, Лева стоял у окна и смотрел на улицу. Даже спина его выражала отчаяние. Он, видать, от страха совсем обезумел, что пошел вчера с Сашей, которого считал бандитом и сволочью. А Саша в общем-то хорошо относился к Леве, не так, как Лева к нему. Он очень хотел, чтобы Лева не бросал его одного. Лева был хоть и лох, но какой-то положительный, надежный, весь из себя советский. Саша решил, что будет во всем подлаживаться к Леве, пока Олег не вернется. Он сел на кровать и стал почесывать Черномырдина за ушком. Он надеялся, что Черномырдину и особенно Леве это понравится. Он боялся спрашивать Леву, что тот собирается дальше делать, чтоб не услышать «А тебе-то что?»

— Что ты собираешься дальше делать? — спросил Лева.

— У меня товарищ есть, серьезный человек, он поможет. Он сейчас на курорте. Через несколько дней вернется. Давай дождемся его.

— Какая наивность, — хмуро сказал Лева.

Он никак внешне не прореагировал на Сашино предложение дожидаться вместе. Но все ж он не хватал Черномырдина и не убегал, а тоже пошел умываться. А потом они все трое позавтракали едой в коробочках, которую купили на вокзале. (Они купили еще массу всякой ерунды: умывальные принадлежности, белье на смену, другого цвета куртки, купили с рук ворованные сотовые телефоны с новыми симками, не засвеченными.) Деньги таяли. У Левы было еще меньше денег, чем у Саши, но ненамного, потому что Лева не держал денег в банке. Иногда полезно быть нищим.