«Властелин мира», стр. 10
Джек оставил пресс-папье, перевернулся на спину и закрыл глаза – безразличный, готовый ко всему.
…А на экране интегратора извивались, выплясывали две ярко-зеленые причудливые змейки.
Глава VI
„Мыслящая машина“ бунтует
Бронетранспортер резко затормозил. Послышалась ругань:
– Ч-черт!.. Снова взорвали мост!.. Сворачивай направо, Боб!
С натужным ревом машина поползла куда-то вверх, затем спустилась вниз и, скрежеща гусеницами по камням, раскачиваясь с боку на бок, двинулась через какой-то бурный, но, вероятно, неглубокий поток.
Где-то совсем близко грохнул взрыв. На площадку бронетранспортера плеснулась вода. О борта машины застучали пули.
– Быстрее, Боб, быстрее! – обеспокоенно произнес тот же голос. – Мы сейчас как на ладони. Назад по едешь другой дорогой. Теперь они будут поджидать нас.
«Кто „они“?.. Какой именно дорогой?»
Впервые за несколько часов инженер Щеглов услышал слова из уст этих людей, услышал, не зная даже, кому принадлежит этот резкий, отрывистый голос.
Связанный, с мешком на голове, инженер лежал на площадке бронетранспортера, изнемогая от духоты, задыхаясь от гнева.
Все произошло так неожиданно, так внезапно… Когда прозвучал авральный сигнал, инженер бросился в трюм «Игарки», чтобы спасти наиболее важную деталь своего ультразвукового локатора – кварцевые стабилизаторы. Защитный кожух с прибора удалось снять – легко, но затем дело затормозилось. Не имея под руками соответствующих инструментов, инженер действовал карманным ножом. Стабилизаторы снять так и не удалось: через иллюминатор звукометрической кабины хлынула вода.
Когда Щеглов выбрался на палубу, «Игарка» уже глубоко сидела в воде. Она сильно накренилась на правый борт, и все шлюпки отошли далеко влево, чтобы не быть затянутыми в водоворот. А Щеглову уже не приходилось выбирать: он прыгнул с правого борта и как можно скорее поплыл от судна.
Инженер считал себя неплохим пловцом, поэтому-то и не беспокоился, что уплывает не в ту сторону, куда нужно. Вот еще немного, а затем можно повернуть назад… Но впереди мелькнул тусклый огонек, словно кто-то курил папиросу. Щеглов поплыл в том направлении. Через минуту огонек блеснул уже правее, дальше.
– Эй, на лодке! – закричал инженер.
Никто не ответил. Щеглов ускорил движения. Но и лодка, начавшая проступать во мгле серым пятном, не останавливалась. Инженер перешел на брасс, словно дело шло о первом месте в соревновании на скорость, догнал надувную резиновую лодку и, отфыркиваясь, сказал сердито:
– Ну, что это за шутки, товарищи?!
Кто-то молча протянул ему весло и помог вылезти из воды. А затем на его висок упало что-то тяжелое.
И вот теперь Щеглов не смог бы даже сказать, сколько прошло времени с момента гибели «Игарки». Тускло, неясно вспоминалась узкая металлическая камера. Кто-то, склонившись над ним, связанным, вытаскивал из его кармана непромокаемый бумажник с документами.
– Чеклофф… инженер… – слышалось на английском языке. – Ну, этого можно передать Харвуду. Помните, он просил?
Щеглов что-то закричал, но что именно – забылось. На его лицо упала мокрая тряпка, разлился неприятный, тошнотворный запах какой-то жидкости. И лишь вот здесь, в бронетранспортере, если судить по рокоту мотора и скрежету гусениц, Щеглов окончательно пришел в себя, обессиленный, с тяжелой, словно после изнурительной болезни, головой.
Он не ругался, не угрожал, не кричал – все это было излишним. При таких обстоятельствах лучше прикидываться спящим, – может быть, удастся что-либо подслушать. Но, как назло, спутники попались не из говорливых. Лишь неожиданное приключение прервало молчание одного из них.
«Кто взорвал мост?.. Кто стрелял по машине?»
Инженер мог предполагать все, что угодно, с одинаковым шансом ошибиться.
«Может быть, партизаны?»
Возможно, что и партизаны: ведь вся юго-восточная Азия охвачена освободительным движением. Но какая же это страна?.. Вьетнам?.. Корея?.. Таиланд?..
Бронетранспортер вновь выбрался на ровную дорогу. Мотор теперь рокотал глухо, машина шла плавно, без толчков, – вероятно, по автостраде.
– Когда возвратишься в Сингапур, – сказал тот же голос, – установи на транспортере еще один пулемет. Не мешало бы также укрепить борта.
– Да.
«Сингапур! – обрадовался инженер. – Итак – Малайя!.. Обстреливали малайские партизаны… Ну, говори же, говори дальше, мерзавец!»
Но вновь, – и очень надолго, – установилось молчание. Еще несколько раз бронетранспортер объезжал препятствия, наконец сбавил ход, остановился. Послышался лязг металла, скрип – вероятно, открывались ворота, а затем возглас:
– Хелло, Джонсон! Привез?
– Хелло, Смит!.. К сожалению, лишь одного. Но ты мне должен быть благодарен: настоящий русский, к тому же инженер!
– Хо!.. Не тот ли, случайно, что…
Голоса удалялись. Инженер уже едва-едва разбирал слова.
– Да, да!.. А где же Харвуд?.. Я должен ему кое-что передать.
– Говори мне. Харвуд занят.
«Джонсон. Смит. Харвуд».
Эти фамилии врезались в мозг Щеглова, как что-то чрезвычайно важное. Он не видел лиц этих двоих, но запоминал каждую интонацию голосов.
«Ну, погодите, Джонсон, Смит и Харвуд! – думал инженер, – Мы еще рассчитаемся с вами за все!»
Вновь зарокотал мотор, и бронетранспортер двинулся с места. Он свернул вправо, въехал в какое-то помещение, – рокот стал звонким, – и остановился.
– Перенесите его в пятую, – сказал кто-то.
Звякнуло железо. Чьи-то руки подняли инженера.
– Не околел ли он случайно?
– Да нет, дышит. Вероятно, без сознания. Беда с этими неженками – долго не выдерживают.
Вот тут-то и Щеглову стало страшно. Безразличные к судьбе человека голоса, загадочные намеки… Куда же, в конце концов, он попал? И что ожидает его здесь, где-то в дебрях Малайи?
Его положили на носилки, понесли куда-то… Направо… налево… Вверх… вниз… Наконец, как мешок с просом, бросили на что-то довольно твердое, развязали руки и ноги, стащили с головы мешок и ушли. Щелкнул замок.
Прошло несколько минут, и лишь тогда инженер открыл глаза.
Крошечная камера, обшитая блестящим металлом. Металлическая кровать, стул и стол, привинченные к полу. Ни единого окна, зато целый ряд темных отверстий в стенах. Под потолком – тусклая лампочка. На столе чистая бумага и несколько карандашей.
Внешний вид камеры не объяснял ничего. Тогда инженер произвел более тщательный осмотр.
Дверь – металлическая, сплошная, без единой щелочки. Под кроватью – пусто. В отверстия на стене можно засунуть кулак, но он сразу же натыкается на какие-то решетки… Вентиляция?.. Но зачем столько патрубков? Хватило бы и одного. К тому же эти отверстия направлены как-то странно: наискось к поверхности стен.
Мозг, привыкший к проектированию, сразу же установил: если продлить эти патрубки в камеру, они пересекутся в двух точках, над столом, на уровне лица, и над кроватью – там, где в наклонно устроенном матраце сделана выемка для головы.
Может быть, это трубы для наблюдения?.. Но не лучше ли установить один экран – на потолке хотя бы?
Да, опасность могла прийти из этих отверстий. И наиболее неприятным было то, что неизвестно, как бороться с ней.
Как ни был возбужден сейчас Щеглов, но длительное путешествие с мешком на голове давало себя знать. Ныли мускулы всего тела. Болели глаза. Хотелось лечь, уснуть и спать долго-долго. К тому же и в самом деле следовало отдохнуть, чтобы восстановить силы.
Инженер устроился на кровати, положив ноги на возвышение. Но так было непривычно и неудобно. Вскоре у него заболела шея и перед глазами пошли круги: кровь приливала к голове, лежавшей очень низко. И тогда Щеглов, махнув рукой, улегся наоборот, – именно так, как этого, вероятно, добивался тот, кто оборудовал камеру.
Как ни старался Щеглов, он не мог уснуть на протяжении часа или двух, а затем внезапно как бы упал в темную молчаливую пропасть. Он спал, пожалуй, долго, крепко, без сновидений – и проснулся оттого, что его начал душить смех.