Женщина в сером костюме, стр. 14
— А где сейчас ваша мать, Энджел? — спросила Элли. — Что-то давно о ней ничего не слышно.
— Элли… — одернула ее миссис Маллори и сочувственно посмотрела на Энн.
— Мама умерла несколько лет тому назад, — решительно ответила Энн. Что еще ей оставалось? Ведь Мэтью Филдинг уже знал о ней все.
Шантенель! Никто в Австралии даже не знал настоящего имени ее матери. Шантенель — яркая, как метеор, и в жизни и в смерти. Это имя было известно всем: звезда театра и телевидения с феноменальным голосом и слабостью к молодым любовникам и сногсшибательным заявлениям, которые с восторгом обсасывали репортеры светской хроники. Но самой скандальной новостью была ее смерть, вернее, обстоятельства ее смерти.
— Умерла? — озадаченно проговорила Элли. — Но ведь ей было не так уж много лет… или…
— Ты тогда была с Брайаном за границей, Элли, — оборвал ее Филдинг. — Она погибла вследствие несчастного случая. И давайте оставим эту тему, — добавил он тихим, но твердым голосом.
Он все знает, безнадежно подумала Энн. Он читает газеты от корки до корки — разумеется, он в курсе этой скандальной истории. Газеты были полны ею в течение нескольких недель, особенно когда началось судебное расследование.
— Да, Элли, я и забыла рассказать тебе про щенков, — бросилась на помощь миссис Маллори. — Родились сегодня утром. Пять штук…
Энн пила лимонад, пытаясь охладить пересохшее горло, не поднимая на Филдинга глаз. Она была уверена, что он вспоминает…
Шантенель умерла от наркотиков. Ее нашли голой — в обществе двух молодых людей, музыкантов из ее оркестра. Они тоже были мертвы. Они просто решили попробовать новый искусственно созданный наркотик, о котором было известно, что он абсолютно безопасен и просто расслабляет сдерживающие центры. Но по ошибке они приняли слишком большую дозу, и она оказалась смертельной.
Если бы Энн предполагала, что Мэтью Филдинг когда-нибудь узнает, чья она дочь, она ни за что не бросила бы ту фразу о молодых любовниках — это так перекликалось с репутацией ее матери. Как и Роджер Хопман, он теперь наверняка думает: ну что ж, яблочко от яблони недалеко падает.
А ее сегодняшний вызывающий наряд укрепит его в этом мнении.
А ведь на самом деле все обстояло совершенно иначе. Шантенель, как ни трудно в это поверить, была менее искушена в жизни, чем ее дочь.
Миссис Таер объявила, что ужин подан.
Энн прошла в столовую вместе со всеми и села за общий стол, но она воздвигла вокруг себя такую стену отстраненности, что перестала ощущать даже присутствие Мэтью Филдинга. Собственно, стена и ограждала ее в первую очередь от него.
Энн отвечала на вопросы, смутно слышала, что разговор перешел от собак к лошадям, но смысл его не доходил до ее сознания. Она машинально съедала то, что ей подавали. Потом все общество вернулось в гостиную, где Мэтью Филдинг открыл еще одну бутылку шампанского, и они выпили за здоровье именинницы. Энн с улыбкой присоединилась к тосту.
Она ощущала себя призраком, явившимся на пиршество. Собственно, призраку пора уже было исчезнуть. Подожду еще минут десять, подумала Энн.
— Спасибо вам всем за сегодняшний чудесный вечер, — вдруг защебетала Элли. — Вот только, чтобы он навсегда остался в моей памяти…
И она с надеждой воззрилась на Энн. Энн смотрела на нее непонимающим взглядом. До ее сознания даже не дошло, что от нее чего-то ждут. Мысленно она уже была у себя в комнате, где никто не мог бы ее потревожить.
— Я понимаю, что, наверно, хочу слишком многого… — продолжала Элли, просительно улыбаясь Энн и умоляюще сложив руки. — Но если бы вы могли, Энджел… спеть нам хотя бы одну песню. По случаю моего дня рождения. Пожалуйста!
— Элли! — укоризненно воскликнула миссис Маллори. — Что ты говоришь? Да и все равно некому аккомпанировать.
— Энджел не нуждается в аккомпанементе, мама, — стояла на своем Элли. — Она в совершенстве владеет своим голосом.
Она бросила на Энн умоляющий взгляд в надежде, что та не откажет ее просьбе.
Мысль о том, чтобы петь перед ними, была для Энн невыносима.
— Извините, но это невозможно, — твердо сказала она.
— Элли, подумай хорошенько, — лениво протянул Мэтью Филдинг. — Кармоди не пела уже десять лет. С тех пор она переключилась на совсем другие занятия.
Его насмешливый голос резанул Энн как ножом. Она вскинула на него негодующий взгляд. Его ухмылка не оставляла сомнений: под «другими занятиями» он имел в виду секс, пьянство, наркотики. Чего еще от него ожидать? — тупо подумала Энн. И вдруг задохнулась от гнева.
Ну хорошо, она дала ему основания так о ней думать. Но он с таким же презрением думает и о ее матери — а на это он не имеет права. Никакого права! Он такой же, как те, что видели в ее матери экзотическую игрушку, не придавая ни малейшего значения ее человеческим качествам.
— Вы беретесь судить о том, в чем плохо разбираетесь, мистер Филдинг, — отчеканила Энн. В комнате воцарилось неловкое молчание. Энн поднялась на ноги, надменно выпрямилась. — Хорошо, одну песню, — бросила она Элли и при общем молчании прошла к арке.
Когда она повернулась лицом к комнате, все глаза были выжидательно устремлены на нее: что же последует дальше?
— Хотя сегодня день вашего рождения, я спою не для вас, — сказала она Элли с натянутой улыбкой. Метнув на Филдинга взгляд, в котором были горечь и ожесточение, она добавила: — Я спою в память о моей матери, которая подарила мне эту песню.
Энн глубоко вздохнула, и в зал без малейшего усилия полились звуки, которые, как и раньше, завораживали красотой и силой. Она пела «Аве Мария»— любимую песню своей матери — и в каждую ноту вкладывала дочернюю нежность и благодарность этой никем не понятой женщине.
Закончив песню, она попрощалась со всеми присутствующими и ушла. У нее за спиной осталась тишина, в которой был слышен ее каждый шаг по ступенькам лестницы. Она дошла до своей комнаты и закрыла за собой тяжелую дверь из кедрового дерева, наконец-то отгородившись от Мэтью Филдинга и его родственников.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Может быть, сработали защитные силы организма, а может быть, Энн так переволновалась за вечер, что на нее нашло какое-то отупение, так или иначе, она заснула глубоким сном, как только ее голова коснулась подушки.
Проснулась она в половине восьмого утра. Мэтью Филдинг не сказал ей, когда являться к завтраку и даже когда они сядут за работу, но Энн не хотела, чтобы он стучал ей в дверь. Она вообще решила не допускать ни малейшей фамильярности с его стороны. Если он осмелится хоть слово сказать о том, что он узнал вчера, она пойдет на любую резкость, чтобы остановить его.
Энн вылезла из постели, быстро приняла душ и надела свой серый костюм. Никакой косметики. Вместо контактных линз опять появились очки. Небрежно провела расческой по волосам. Надела туфли на низком каблуке. Если в восемь часов завтрак еще не подадут, она пойдет гулять.
Энн не знала, остались ли Сандерсы на ночь, но внизу она нашла только миссис Таер, которая возилась на кухне.
— На какое время мистер Филдинг заказал завтрак, миссис Таер? — спросила ее Энн.
— По воскресеньям они всегда завтракают в девять часов. Но если вы проголодались, мисс Кармоди…
— Нет-нет. Я просто хочу пойти погулять и не знаю, сколько у меня есть времени.
— Как пожелаете, — благодушно ответила миссис Таер.
Энн не стала гулять по дорожкам сада и не пошла к конюшням. Ей ни с кем не хотелось встречаться. И она направилась по аллее к воротам, время от времени останавливаясь полюбоваться на лошадей, которых как раз выпускали пастись.
На обратном пути она остановилась на дамбе, облокотилась о перила и стала смотреть на диких уток, которые плавали в пруду. Глядя, как они ныряют и торчат в воде кверху хвостиками, Энн ощущала радость и покой — до тех пор, пока не глянула в сторону дома и не увидела, что за ней наблюдает он.
Филдинг стоял у перил балкона на втором этаже — точно так же, как вчера стояла она, когда он плавал в бассейне. Видимо, он заметил, как она подняла голову, и понял, что она его увидела. Как бы то ни было, он тут же метнулся обратно в комнату и закрыл за собой дверь.