Прокаженная, стр. 5

III

Через два часа майорат распрощался с управителем.

— Ну вот и все. Если произойдет что-то непредвиденное, телефонируйте, я буду дома.

Управитель Клеч почтительно поклонился, едва коснувшись руки магната, и спросил удивленно:

— Пан майорат надолго покидает Слодковцы?

— Самое малое на неделю, а то и дольше.

— В таком случае нужно решить еще одно дело.

— Слушаю.

— Какую четверку пан прикажет запрягать в Слодковцах — каурых, гнедых, караковых?

— Почему вы спрашиваете?

— Потому что каурые — кони очень нежные. Пани баронесса часто ездит в Шаль, к графам Чвилецким. Это всего лишь четыре мили, и дорога хорошая. Но баронесса любит быструю езду. Не мне решать, но я предпочел бы, чтобы одна четверка была употребляема исключительно для разъездов баронессы, чтобы мне за эту упряжку уже не отвечать.

Вальдемар поднял голову и, удивленно глядя на Клеча, спокойно сказал:

— В любом случае за упряжку отвечаете не вы, а кучер.

Клеч смешался:

— Да, вот именно… Но я отвечаю за коней, которых даю…

Михоровский, потерев лоб, спросил:

— А что, не все равно моей тетке, на каких ехать конях?

Клеч смутился еще больше:

— Нет. Пани баронесса всегда сама решает и приказывает: когда каурых, когда караковых…

— Ну так пусть все и остается по-прежнему.

Клеч понял, что эта тема магнату неприятна и пора откланяться. Он глянул на хозяина: лоб нахмурился, губы плотно сжаты. Глаз не видно, но выражение их наверняка суровое.

Майорат всегда был вежлив с теми, кто ему служил. Но управитель хорошо знал: нахмуренные брови, покривившиеся губы и небрежность позы — признаки дурного настроения хозяина. Он поклонился.

— Простите, что я осмелился…

— Ну что вы! — примирительно сказал Михоровский, словно извиняясь и одновременно сердясь за то, что вынужден извиняться.

Он посмотрел на управителя. Тот понял, что пора уходить.

— Мое почтение, — поклонился он.

— До свидания, — бросил майорат коротко.

Управитель вышел. Михоровский облегченно вздохнул.

— Вечно — жалобы на тетку, — буркнул он. — И вечно жалуется Клеч. Ну, сегодня он, надеюсь, понял. Не люблю так выговаривать людям, но…

Появился камердинер Яцентий:

— Старый пан просит вас к себе.

— Хорошо. И прикажи оседлать коня.

Пан Мачей читал у себя в кабинете, сидя в старинном кресле. Увидев внука, он отложил книгу.

— Извини, что побеспокоил, Вальди, но нам нужно поговорить. Ты не занят?

Вальдемар усмехнулся:

— А если и занят, ну и что? Твои заботы, дедушка, прежде всего.

— Ты добрый мальчик, Вальди, очень добрый. Тем печальнее мне, что должен сделать тебе выговор. Сядь, несносный мальчишка.

Он указал на кресло напротив себя.

Но Вальдемар не сел. Встал у окна и смотрел в парк. Потом шутливо спросил:

— Я в чем-то провинился? Правда?

— Дорогой мой мальчик, тебе совершенно не следует дразнить Идальку.

— Ах, она вас уже перетянула на свою сторону? Мои вам поздравления!

— Вальди, ты несносен! Я терпеть не могу нервических выходок, а уж у Идалии нервы вечно расстроены. Когда ты ее дразнишь, получаются такие обиды, как сегодня. А мне это весьма не по вкусу.

— Ладно… Ну, а вы-то сами что думаете?

— Я полностью на твоей стороне. Этот граф С. совершенно невыносим. Но Идалька думает иначе. Она говорит, что люди нашего круга должны держаться вместе и помогать друг другу. Честно говоря, она совершенно права, однако в данном случае…

Вальдемар иронически рассмеялся:

— Прекрасная теория! Бескорыстие тетушки меня прямо-таки в умиление вгоняет! Но это — псевдобескорыстие. Тете до того нравится этот графчик. Граф С. будет практикантом в Слодковцах — ах, как это мило! Как приятно будет тетушке! Но я-то, я — законченный эгоист. Практикант — это фактически мой помощник, а этого выскочку я на такое дело ни за что не возьму. Мне нужен не «человек нашего круга», а энергия и расторопность, чем наш графчик никак не обладает. Если среди практикантов в Глембовичах уже есть один граф, это еще не значит, что нужно искать второго и хвататься за первого попавшегося. Тот граф в Глембовичах работает прекрасно, а граф С. ни на что не годен. Быть может, тетя считает, что практикант будет тут в роли «паныча на курорте», играть в теннис, на бильярде и читать вслух французские романы? Конечно, для таких дел граф С. годится, но мне нужен практикант, который занимался бы делом. И я найду именно такого. Да, впрочем, уже нашел, мы с ним обо всем договорились, и я не нарушу договора ради… ради тетушкиных капризов.

Он говорил громко, нервно прохаживаясь по кабинету.

— Дедушка, вы ведь знаете, как я работал практикантом, получив диплом, у князей Лозиньских? — спросил он внезапно. — Если граф С. сможет работать именно так, пусть приезжает.

Пан Мачей махнул рукой:

— Ну хватит, довольно болтовни. Знаю я прекрасно этого кукленочка. Едва за двадцать, а уже лысина. Занят только собственным туалетом. Тебе это будет не помощь, а обуза.

— А! Уж я бы с ним не церемонился! Не хочешь, паныч, вставать в пять утра — езжай в Монте-Карло играть в рулетку! Мне нужно, чтобы мои практиканты приобрели опыт. В Слодковцах и Глембовичах для этого все условия. Но приглашать такого вот китайского болванчика? Этот С. не закончил даже сельскохозяйственного училища. Что, я должен объяснять ему агрономию от «а» до «я», когда ему надоест играть в теннис? Я не филантроп. Пусть только тетушка откроет тут школу для таких хлыщей, болванчиков, бездельников, теннисистов, и я моментально пошлю за графом С. мягкую карету — чтобы он не разбился, как пустой флакончик из-под духов!

Пан Мачей рассмеялся:

— Не хватает еще, чтобы ты Идальке все это выложил!

— И выложу! Если тетя начнет вновь призывать меня проявить участие к полысевшему «нашему кругу», выложу! К счастью, я живу в Глембовичах и могу тут бывать пореже, если уж так раздражаю любимую тетушку…

— А знаешь что, дорогой мой? Этот твой новый практикант может попусту тоже жить в Глембовичах — и дело в шляпе! Как думаешь?

— Но в Глембовичах у меня уже три практиканта, а здесь — ни одного. Отсюда до Глембовичей больше двух миль [9], что ж, он будет работать здесь, а в такую даль ездить обедать и ночевать? Глупости! Это невозможно!

— Но он может столоваться у Клеча? Вальдемар взял пана Мачея за руку, наклонился к нему и сказал чрезвычайно серьезно:

— Дедушка, скажите прямо: вы все это говорите из-за тетки, или сами не хотите, чтобы новый практикант жил здесь? Если вам это не по вкусу, скажите откровенно. Я откажу ему, и все. Уж вам-то, дедушка, я ни за что в жизни не хочу причинять неудобства!

Пан Мачей обнял внука и сердечно его расцеловал:

— Вальди, как я тебя люблю, мальчик мой! Спасибо за заботу. Скажу тебе откровенно: этот пан ничуть мне не помешает, наоборот, я люблю компанию молодых людей. Да и человека невоспитанного ты ведь не пригласишь. Граф С. не почерпнет у нас ничего полезного, а твой молодой человек, побыв в кругу образованных людей, многому научится и будет нам благодарен.

Вальдемар знал, что его дедушка, несмотря на природный ум и здравомыслие, был сущим фанатиком «высшего общества», «нашего круга». Он воображал, что аристократия — дирижерская палочка в руке Господа, что она управляет всеми, стоящими ниже по происхождению, руководит оркестром человеческих чувств.

Пан Мачей увлеченно продолжал:

— У нас этот молодой человек почерпнет много полезного!

Вальдемар, улыбаясь, сказал:

— Почерпнет, использует, будет нам благодарен… Ах, дедушка, к чему высокие слова? Что ты называешь «полезным»? Расстроенные нервы моей тетушки, ее сановную осанку, кислые мины, театральные позы? Он научится коверкать родной язык, поклоняться всему заграничному, узнает, что мало-мальски порядочный человек обязан считать букву «р» варварским пережитком, случайно задержавшимся в алфавите, буквой, которую никогда не следует произносить; и, наконец, мы убедим его, что можно потерять честь и достоинство, не совершив никакой подлости, а всего лишь попросив вторую порцию кушанья… Прекрасные достижения цивилизации, in summo gradu [10].