Прокаженная, стр. 46

XXVIII

Назавтра пани Идалия со Стефой и Люцией возвращались с выставки в ландо Вальдемара. Он сам сидел впереди, рядом с Люцией. Когда они выходили из отеля, швейцар подал Стефе запечатанный конверт. Девушка радостно вскрикнула:

— Письмо от отца!

Распечатала конверт и быстро пробежала письмо глазами:

— Отец остановился в отеле «Европейский»… Он был здесь, но меня не застал… — она умоляюще глянула на пани Идалию. — Вы мне позволите увидеться с отцом?

— Конечно, но вы вернетесь к ночи?

— О да!

— Надеюсь, ваш батюшка нанесет нам визит…

— Я возьму второй экипаж и отвезу вас, — сказал Вальдемар.

— Спасибо, я поеду на извозчике.

Стефа попрощалась с паном Мачеем и Люцией.

— Вы упорно не хотите ехать со мной? — спросил Вальдемар.

— Я же сказала, возьму извозчика.

— Очень тактичная девушка, — сказала баронесса отцу, когда Стефа и Вальдемар покинули экипаж. — Вальди временами чересчур уж галантен.

— Ему вольно было предложить, ей отказаться, — сказал пан Мачей.

Провожая Стефу, Вальдемар обратил внимание на ее волнение и поинтересовался:

— Что с вами происходит, пани Стефания?

— Я давно не видела отца.

— Но вот уже несколько дней, как я вас не узнаю. Выставка странно на вас повлияла.

— Хорошо или плохо? — прикусила губу Стефа.

— Непонятно. Вы чем-то глубоко озабочены… Она подняла на него задумчивые глаза:

— Значит, вы заметили?

Подавая ей на прощание руку, Вальдемар сердечно шепнул:

— Будьте веселой… и верьте мне.

— В чем это? — гордо выпрямилась она.

— Вы знаете, только боитесь дать себе в том отчет, — чеканя каждое слово, сказал Вальдемар.

Лишь сев на извозчика, Стефа вздохнула с облегчением. Он отгадал, понял то, чего она больше всего боялась, скрывала даже от самой себя…

Она ощутила себя счастливой, словно гуляла среди лугов, полных благоухания. Знала, что заблудилась, но не искала других дорог. Зачарованный сад раскинулся перед ней, цветущий, благоухающий. Закрыв глаза, она упорно слушала чудесную музыку. Раньше она любила жизнь, теперь прямо-таки обожала ее. Она боялась, что кто-то отгадает по ее лицу ее мысли — и эти страхи в сочетании с сияющими глазами делали ее еще прелестнее.

— Стефа! — радостно вскрикнул пан Рудецкий, вскакивая при виде входящей дочки.

— Папочка!

Стефа долго расспрашивала отца о матери, о младших братьях и сестрах, о доме, соседях. Пан Рудецкий приглядывался к ней радостно, но испытующе. Наконец, он спросил:

— Ну, а как твои дела, детка? Письма-то ты пишешь веселые… А что оно на самом деле?

Стефа обняла отца и спрятала лицо на его груди:

— Все прекрасно, папочка! Люция очень милая девочка, и мы любим друг друга.

— Ну, а пани Эльзоновская? А этот ваш любимый дедушка, которым ты так восхищаешься? Как его зовут, вечно забываю?

— Пан Мачей.

— Ну да! Пан Мачей Михоровский… Говоришь, он тебя любит?

— Он самый лучший! Да и все они не такие, как о том часто думают.

— Потому что это — подлинные аристократы.

— О да! Настоящие магнаты! — воодушевленно воскликнула Стефа.

Пан Рудецкий, чуть отодвинувшись, окинул дочку взглядом:

— Смотрите, как они тебя завоевали! Волшебники какие-то. Но это им Бог дал счастье тебя узнать. Ты прекрасно выглядишь, похорошела… Я тобой любовался на скачках.

— Папа, вы там были?!

— Был. Я приехал вчера утром, были срочные дела, и никак не удавалось с тобой увидеться раньше, да и не хотелось мне идти в ту ложу, где ты сидела. Я тебя видел издалека, а ты меня, понятно, в толпе не разглядела.

— А где вы сидели?

— Я просто проходил по площади, не было времени сидеть и смотреть. Увидел тебя и остановился. Но ты была всецело поглощена зрелищем. — Стефа порозовела. — Я попал к самому интересному: скакали кони майората. Отличные, должно быть, у него конюшни! А на этом прекрасном арабе, наверное, ехал сам майорат?

— Да, пан Вальдемар был на Аполлоне.

— О! Отличный конь, но и седок ему под стать. Он часто бывает в Слодковцах?

— Довольно-таки.

Пан Рудецкий задумался. Стефа опустила голову, обеспокоенная, оробевшая вдруг. Украдкой поглядывая на нее, отец сказал:

— Детка, расскажи, как все получилось с Эдмундом Пронтницким? Ты очень скупо об этом писала.

— Папа, это было так мерзко! К чему вспоминать?

— Но как же все-таки было?

Стефа вкратце рассказала, помимо воли распаляясь. Пан Рудецкий не спускал с нее глаз:

— Значит, в том, что тебя избавили от этого болвана, заслуга главным образом майората?

— Да, он не отвечал требованиям майората.

Пан Рудецкий усмехнулся: такой аргумент его не убедил. Он задавал себе вопрос: а может, и подошел бы Пронтницкий магнату, не будь тут замешана Стефа? В нем родились смутные подозрения…

Прогуливаясь по комнате и разговаривая с дочкой о будничных делах, он не спускал с нее внимательного взгляда. Это смущало Стефу. Меж ними словно встало вдруг нечто неприятное. Наконец пан Рудецкий, усевшись рядом с дочерью, взял ее за руку и не спеша заговорил:

— Стефа, знаешь, что поручила мне мама? Забрать тебя домой. Мы скучаем без тебя, детка…

Стефа покраснела, потом побледнела вдруг. Губы ее приоткрылись, словно она хотела кричать. Почти в испуге она посмотрела на отца:

— Домой? Меня? Папочка!

— Я приехал за тобой, — сказал пан Рудецкий. Девушка повесила голову. На ее бледные щеки упали тени длинных ресниц.

— Это невозможно! — воскликнула она.

— Почему?

— Потому что договор… с пани Эльзоновской… на год. Я дала слово…

— Но и мы не можем больше без тебя. Стефа порывисто прильнула к отцу:

— Я знаю, папочка, но это невозможно! Что они подумают? Нет, так нельзя! Папа! Я вас с мамой очень люблю… но домой! Прямо сейчас? Нельзя!

Она умоляюще смотрела на отца. Пан Рудецкий ласково привлек ее к себе, но на лице его отразилось беспокойство — подозрения его крепли…

— Бедная мама очень огорчится, она так тебя любит, — сказал он.

Стефа вскочила. Лицо ее пылало, глаза горели, подернутые слезами. Она сделала движение, словно хотела схватиться за голову обеими руками, нервно сжав губы. Пан Рудецкий удивленно смотрел на нее:

— Девочка моя, что с тобой?

— Ничего, папа! Я только хотела сказать, что вернусь к вам, если это обязательно, но…

— Стефа! — Рудецкий схватил ее в объятия. — Девочка моя дорогая! Я пошутил. Конечно, ты останешься, конечно, нельзя нарушать договор, коли уж мы дали слово… Я только хотел узнать… узнать… любишь ли ты нас по-прежнему.

— Папа! Ты еще сомневаешься? — воскликнула она с полными слез глазами.

Но в ее восклицании звучали уже и победные нотки.

Она обняла отца и жарко целовала его в лицо, в глаза, не в силах скрыть горячей благодарности. Боясь, что обидела его отказом, хотела загладить горячей сердечностью неприятную минуту.

Но пан Рудецкий, о многом догадываясь, притворялся, будто ничего не замечает.

После долгих ласк Стефа обрела прежнее веселое настроение. Рассказала несколько забавных историй из ее нынешней жизни, о поездке в Глембовичи, о потешном Трестке, смеялась, шутила, так что в конце концов и пан Рудецкий повеселел. Но глядя на нее, когда она с жаром рассказывала о блестящих аристократах, беспокойно думал: «Она очарована ими, этот мир манит ее… Странные люди — так умеют очаровать… Люди? Или один человек?»