Земля шорохов, стр. 10

Случилось так, что на следующий день солнце светило прилично всего два часа, и поэтому все остальное время мы, скрючившись, ползали по дюнам в поисках наконечников и прочих свидетельств того, что здесь пребывали индейцы. Очень скоро я понял, что это совсем не так просто, как казалось вначале. Уичи, напрактиковавшись за многие годы, умел издалека опознавать изделия индейцев со сверхъестественной точностью.

– Esto, uno [13],– говорил он, улыбаясь, и показывал носком ботинка на громадную кучу гальки. Я вглядывался туда, куда он показывал, и не видел ничего, кроме обыкновенных необработанных обломков скал.

– Esto,– говорил он снова и, наклонившись, поднимал красивый наконечник в форме листа, который преспокойно лежал дюймах в пяти от моей руки. Как только вам его показывали, он, конечно, уже настолько выделялся среди камней, что оставалось только удивляться, как это вы раньше его не заметили. Постепенно, за целый день поисков, мы приобрели сноровку, и кучка наших находок стала расти. Но Уичи продолжал злорадно ходить за мной по пятам и, пока я на корточках старательно обшаривал каждый дюйм, молча стоял надо мной. Стоило мне подумать, что здесь ничего нет, как он нагибался и поднимал три наконечника, которые я почему-то просмотрел. Это случалось с такой монотонной регулярностью, что, потирая занемевшую спину, я уже начал подозревать, а не прячет ли он наконечники в руке заранее, как фокусник, и потом морочит мне голову, притворяясь, что нашел их. Но скоро я отбросил это несправедливое подозрение, потому что он вдруг наклонился и показал мне туда, где я шарил.

– Esto,– сказал он, показывая на маленький желтый камешек, торчавший из гальки. Я глядел на камешек и не верил своим глазам. Потом я осторожно потянул его и вытащил из-под камней превосходный желтый наконечник со старательно иззубренным краем. Наружу он торчал всего на четверть дюйма, и все же Уичи его заметил.

Но потом я с ним поквитался. Шагая через дюны к следующему участку гальки, я вдруг споткнулся о что-то белое и блестящее. Наклонившись, я поднял предмет, который, к моему удивлению, оказался красивым наконечником для гарпуна. Он имел в длину около шести дюймов и был великолепно вырезан из кости котика. Я позвал Уичи, и, когда тот увидел мою находку, глаза его округлились. Он бережно взял ее у меня из рук, стер с нее песок и все вертел и вертел в руках, радостно улыбаясь. Потом он сказал мне, что такой наконечник – большая редкость. Ему удалось найти всего один наконечник для гарпуна, да и то настолько изуродованный, что его не стоило приобщать к коллекции. С тех пор он безуспешно ищет и не может найти.

Вечерело, а мы все разбрелись по песчаным дюнам и продолжали свои поиски. Я обошел дюну и очутился в долинке, украшенной несколькими сухими узловатыми кустами. Тут я остановился прикурить сигарету и дать отдых ноющей спине. Небо становилось розовым и зеленым, приближался час заката, и, если не считать слабого плеска моря и шелеста ветра, здесь царили безмолвие и покой. Я медленно брел по долинке и вдруг заметил впереди слабое движение. Маленький волосатый броненосец, похожий на заводную игрушку, торопливо бежал по гребню дюны, направляясь на поиски ужина. Я наблюдал за ним, пока он не исчез за дюнами, а потом пошел дальше. Под одним кустом я, к своему удивлению, наткнулся на пару пингвинов – обычно они не роют нор в мелком песке дюн. Но эта парочка по причинам, ведомым только им самим, выбрала долину в дюнах и вырыла здесь круглую ямку, в которой, нахохлившись, сидел их единственный пушистый отпрыск. Родители щелкали на меня клювами и угрожающе выгибали шеи, возмущенные тем, что я нарушил их уединение. Разглядывая их, я вдруг заметил какой-то полузасыпанный песком предмет, который пингвины выгребли из своей ямки. Это было что-то гладкое и белое. Я нагнулся и, невзирая на пингвинью истерику, разгреб песок. Передо мной лежал отлично сохранившийся череп индейца.

Я сел, положил череп на колени и разглядывал его, закурив еще одну сигарету и раздумывая, что за человек был этот индеец. Я представлял себе, как он сидит на корточках, неторопливо и тщательно обтесывая камень, делая один из тех красивых наконечников, которые побрякивают теперь в моем кармане. Я представлял себе, как он ловко сидит на диком неподкованном коне, видел его тонкое смуглое лицо и темные глаза, его волосы до плеч, его богатый, плотно запахнутый плащ из коричневой шкуры гуанако. Я смотрел в пустые глазницы черепа, и мне было очень жаль, что не могу уже никогда встретиться с человеком, который сделал такие прекрасные вещи, как эти наконечники. Я подумал, не взять ли мне череп с собой в Англию, чтобы поставить его на почетное место в своем кабинете среди других произведений индейского искусства. Но я поглядел вокруг и решил не делать этого. Небо теперь было бледно-синим с розовыми и зелеными размывами облаков. Песок на ветру с шелестом осыпался.

Странные, похожие на ведьм кусты поскрипывали приятно и мелодично. Мне казалось, что индеец не будет возражать против того, чтобы разделить место последнего отдохновения с существами, населяющими землю, которая когда-то была его родиной,– с пингвинами и броненосцами. Тогда я вырыл в песке яму, положил в нее череп и медленно засыпал его. Когда я поднялся, тьма уже быстро сгущалась, вся местность, казалось, погрузилась в печаль, и мне чудилось присутствие индейцев, исчезнувших с лица земли. Я был почти уверен, что стоит мне быстро оглянуться, и я увижу на фоне закатного неба силуэт индейца на коне. Тряхнув головой, чтобы избавиться от этого наваждения, я зашагал обратно к лендроверу.

Когда мы, громыхая и подпрыгивая, ехали в темноте к эстансии, Уичи тихо сказал Марии:

– Знаете, сеньорита, это место всегда кажется печальным. Здесь я совершенно явственно ощущаю присутствие индейцев. Их призраки ходят вокруг, и мне жалко их, потому что они кажутся такими несчастными. Это были в точности мои ощущения. На другой день, перед самым отъездом, я подарил Уичи наконечник для гарпуна. Мне было страшно тяжело расставаться с наконечником, но Уичи сделал для нас так много, что это было лишь маленькой благодарностью за его доброту. Он обрадовался, и я знаю, что теперь наконечник, благоговейно завернутый в папиросную бумагу, покоится в ящике под кроватью, недалеко от того места, где он когда-то лежал, зарытый в сверкающие на солнце дюны, и слышал только, как пересыпается над ним песок под ногами уверенно ступающих пингвинов.

ЗОЛОТОЙ РОЙ

Колония пингвинов возле эстансии Уичи была самым южным пунктом нашего путешествия. Теперь, оставив позади Десеадо, мы ехали на север по равнине, заросшей пурпурным кустарником, к полуострову Вальдес, где, как меня уверяли, есть крупное лежбище котиков и единственная в Аргентине колония морских слонов.

Полуостров Вальдес находится в провинции Чубут. Этот кусок суши, своими очертаниями напоминающий секиру, имеет примерно восемьдесят миль в длину и тридцать в ширину. С материком он соединяется таким узким перешейком, что, когда едешь по нему, море видно с обеих сторон. Попасть на полуостров – это все равно что оказаться в новой стране. Много дней мы ехали по однообразной, одноцветной патагонской равнине, плоской, как бильярдный стол, и совершенно лишенной признаков жизни. Теперь же, проехав узкую полоску земли, на другом конце которой был полуостров, мы вдруг увидели, что пейзаж переменился. Вместо низкорослых колючих кустарников, окрасивших пурпуром всю равнину до самого горизонта, мы увидели страну желтоватого цвета. Кусты здесь, сплошь усыпанные мелкими цветами, были выше, зеленей. Местность, уже не плоская, а немного холмистая, простиралась до горизонта, как желтое море, мерцающее на солнце.