Смерть, о которой ты рассказал, стр. 17

До сих пор я относился к нему, как жертва к обидчику, но теперь я ненавидел его, как обманутый муж ненавидит любовника своей жены. Его существование было для меня невыносимым. Наконец я понял: ничто в мире не доставит мне большей радости, чем исчезновение этого типа.

Постепенно я разработал план действий. План еще более коварный, чем их. Если бы он удался а я был уверен, что он удастся, — Мина стала бы моей. Я навсегда подчинил бы ее себе. И тогда уже я бегал бы за ней по берегу моря, разбрызгивая белую пену.

В тот же день (его нужно отметить как черный) я позвонил в контору нотариусу, который продал мне поместье в Роншье. Представившись, я сказал, что обнаружил в доме несколько ценных вещей, забытых прежним владельцем, и попросил дать его новый адрес, чтобы отослать их. Нотариус порылся в своих бумагах и сообщил, что Бланшен живет теперь в Марселе, в Рука-Блан.

Всего два часа езды на автобусе отделяли меня от толстяка. Я увидел в этом знамение судьбы и на следующий день отправился к нему.

Глава 15

Это был премиленький домик в тупике Исмаэль. Одноэтажный, оштукатуренный под охру дом, покрытый черепицей и окруженный цветущим садом. К деревянной калитке был прикреплен золотистый колокольчик. Я качнул его, и тоненькое позвякивание сообщило о моем приходе.

Бланшен сидел в кресле и читал иллюстрированный журнал. Он принимал солнечную ванну, справа от него стоял стакан с аперитивом. Не успел я войти, как из дома вышла женщина с продовольственной сумкой в руке. Это была рыжая толстуха лет под пятьдесят с великолепной грудью. У нее был вид той, кем она была, — шлюхи! Увидев меня, бывший владелец бензоколонки опустил журнал и нахмурил брови. Что касается женщины, то она набросилась на меня словно разъяренная консьержка, увидевшая, что ей пачкают лестницу.

— Что вам надо? — закричала она, совершенно не заботясь о правилах приличия.

Ничуть не смутившись, я указал на Бланшена, который просто прилип к своему плетеному креслу. Что-то вроде беспокойства промелькнуло на его лице. Он оказался еще толще, чем на фотографии, которую я видел, да и сального, желчного выражения лица она передать не могла.

— Я бы хотел поговорить с месье Бланшеном. Это я купил его дом в Роншье. Она смягчилась.

— Вот как, очень приятно. Извините, что оставляю вас: тороплюсь за покупками.

Я не только ее извинил, но и чрезвычайно обрадовался, что она уходит. Тут подошел Бланшен.

— Рад познакомиться с вами, месье Дютра. Мы пожали друг другу руки. Ладонь у него была холодной. Видно было, что он все еще обеспокоен. Белки его глаз имели желтоватый оттенок и отвратительные прожилки, на которые неприятно было смотреть.

Обведя глазами его владения, я сделал одобрительный жест.

— Теперь понятно, почему вы уехали из Солони. Для рантье нет лучшего места, чем Юг. Он вяло улыбнулся.

— Это так, — признал он. А вам нравится.., там?

— Очень.

— Так что случилось? — промямлил он, избегая смотреть мне в глаза.

Его дородная матрона только что вышла, и золотистый колокольчик, покачиваясь на шнуре, позванивал ей вслед. Я улыбнулся, так как был уверен, что выбрал правильный путь, больше не сомневаясь, что Бланшен убил свою жену. И все же то, что я собирался ему сказать, было довольно щекотливо.

Поскольку я не отвечал, он пригласил меня в дом. Комната была маленькая, но мило обставленная. Здесь стояла старая прованская мебель, а стены были обиты цветастой тканью. Я сел в кресло. Мое молчание тяготило меня, но еще больше беспокоило его.

— Вы… Вы хотели о чем-то спросить?

— Нет, месье Бланшен. Я сказал так, чтобы удовлетворить любопытство вашей второй жены.

Я сделал акцент на слове «второй», и его лицо стало зеленым, как яблоко.

— Ну и…?

Внезапно моя решительность улетучилась, как у актера после первой реплики.

— Месье Бланшен, поговорим как мужчина с мужчиной, ничего не скрывая и не обращая внимания на резкость слов.

— Хорошо…

— Прекрасно. Хочу сообщить вам следующее: мне известно, что вы убили свою первую жену.

Сказав это, я достал из кармана сигарету и уверенным жестом поднес ко рту. Мне нужно было произвести впечатление. Бланшен стоял передо мной с весьма жалким видом. Кожа висела на нем, как мокрая тряпка. Рот, полный слюны, был приоткрыт, а язык беспомощно трепыхался.

— Это… Это ужасно, — запротестовал он.

— Безусловно, месье Бланшен, но я оставляю за другими право судить вас.

Казалось, что он постарел лет на сто, так потрясли его мои слова.

— Месье, вы… Это не так… Я…

Я зажег сигарету и глубоко затянулся дымом.

— Зачем протестовать, месье Бланшен? Если бы у меня не было доказательств, я бы к вам не пришел. Крик вырвался из глубины его души:

— Каких доказательств?!

— Вы отрезали последние прощальные слова вашей жены от письма, которое она вам написала. Он был сражен.

— Но…

— Вы забыли уничтожить это письмо. Оно у меня. В полиции сохранилась записка, не трудно будет соединить две части в одну. Кроме того, обрабатывая землю в саду, я нашел флакон с ядом, которым вы убили ее. Если произвести эксгумацию…

Он сел, глядя на меня так, словно я исчадие ада. В его противных слезящихся глазах был не гнев, а недоверчивое изумление. Он никак не мог понять, что происходит. В течение многих недель он, видимо, просыпался по ночам, боясь последствий своего преступления. И вдруг однажды утром ощутил необыкновенное чувство освобождения. Ему показалось, что он недосягаем. Людям свойственно думать, что время оберегает их от опасности, тогда как, наоборот, оно почти всегда работало против них.

И вот я стоял тут, перед ним, спокойный и уверенный. Вооруженный одним клочком бумаги, я нарушил его вновь обретенный покой.

Прошло около трех минут, а мы не произнесли ни слова. Моя сигарета догорела, я положил ее в пепельницу и, не доставая пачку из кармана, взял другую. Бланшен высунул свой мерзкий, отвратительный язык и провел им по толстым, бледным губам. Он решился заговорить. То, что он издал, было больше похоже на стон животного, чем на человеческий голос.

— Сколько?

Наконец-то его мозги зашевелились. Он решил, что раз я пришел к нему, а не передал свои находки в полицию, то речь идет о шантаже. Я ответил не сразу. Приближался самый ответственный момент. Несчастный толстяк посмотрел в окно. Он боялся, что вернется жена. Я догадывался, что она была его карой. Стоило ли так дорого платить за свободу, чтобы отдать ее в руки тирана? Он повторил более отчетливо:

— Сколько?

Я раздавил свою вторую сигарету рядом с первым окурком и пригладил волосы, чтобы унять дрожь в руках.

— Это будет дорого, Бланшен.

— Сколько?

Он думал только об этом. Вся его жизнь свелась к семи буквам одного слова — сколько. Хватит ли у него денег, чтобы купить мое молчание? Сколько? Видимо, это СКОЛЬКО грохотало в его голове, как набат. СКОЛЬКО!

Я ошеломил его.

— Я намного богаче вас, Бланшен, но в жизни главное — иметь не много денег, а иметь их достаточно.

Он явно был сбит с толку.

— Что же тогда вам надо?

— Поговорим откровенно. В моем окружении есть человек, который мне очень мешает. Вы — убийца, я — нет. Если вы устраните этого человека, я отдам вам письмо и вы никогда больше не услышите обо мне.

Он затряс головой.

— Нет, нет, нет!

Я знал, что в данный момент все зависит от моей реакции. Один неверный шаг или лишнее слово и он откажется наотрез. Я встал.

— Ну что ж, — негромко сказал я, — в таком случае бесполезно продолжать нашу беседу.

Я вышел из комнаты, пересек солнечный треугольник перед дверью, толкнул деревянную калитку. Видимо, звон колокольчика отозвался леденящим звуком в сердце Бланшена. И не только в его, но и в моем. Я пошел по дорожке, обсаженной цветами, в этот момент раздался его несчастный голос:

— Эй!

Я продолжал идти вперед: не следовало сразу же уступать.