С моей-то рожей, стр. 5
– На этот случай у нас предусмотрен развод, – прошептал Медина, – но я уверен, что вы достаточно умны и хорошо воспитаны, чтобы не доводить дело до крайностей. Мы сумеем поладить!
Я задумался. Медина предлагал мне уникальную возможность возродиться из пепла. Упускать шанс, который навязывается с бесстыдством уличной девки, было бы просто глупо.
– Но вы не можете решать подобные вопросы один, старина. Мне кажется, ваша жена не будет в восторге, если я поселюсь в вашем доме.
– Ошибаетесь. Она восхищается вами ничуть не меньше меня, я сумел привить ей это.
– Послушайте, но у нее еще молоко на губах не обсохло, когда я покинул страну.
– После вас остались ваши работы.
Медина открыл секретер, и я увидел все шесть своих томов, изданных до войны, в кожаном переплете с золотым обрезом.
– Моя жена знает их наизусть, можете сами проверить. Она очень умная девочка.
– Не сомневаюсь. Только любая, даже самая умная женщина остается прежде всего женщиной. А женщина, поверьте моему опыту, любит ощущать себя в собственном доме полновластной хозяйкой, и если кто-то стряхивает пепел на ковер, то, несмотря на все его таланты, для нее он будет просто хамом и невежей. Понятно вам?
– Эмма не делает культа из ковров. Она сама частенько прожигает сигаретой роскошные вышитые простыни из своего приданого.
Я расхохотался.
– Похоже, у вас железная воля!
– Да.
Приблизившись к секретеру, я взял в руки одну из своих книг, которая мне особенно нравилась. "Стройсь!" – так назывался этот довольно беспощадный памфлет на армию. Листая книгу, я испытывал странное ощущение, будто встретил старого друга, образ которого, голос, манеры уже слегка стерлись в памяти.
– О, это настоящая литература, – улыбнулся Медина. – У вас будет возможность перечитать эту книгу...
– Не перечитать, а прочитать! – уточнил я. – Я ее написал, но никогда не читал, даже корректуру. Подобного рода перченой прозе противопоказана тщательная отделка! Ее выплевывают, как яд. Вы когда-нибудь встречали гадюк, озабоченных своим ядом?
– Какой же вы необыкновенный человек!
– Необыкновенный человек, который сдохнет самой банальной смертью, уж поверьте!
Я захлопнул книгу.
– Горячие слова, горячие мысли, которые стынут по мере того как желтеет бумага. С чем его едят, Медина? Куда это ведет? Я всю жизнь указывал другим людям на их слабости, непоследовательность, ненадежность, а в итоге оказался самым слабым, непоследовательным и ненадежным из всех!
Услышав мои слова, Медина вспыхнул от возмущения. Его щеки покрылись нездоровыми пятнами. Вырвав из моих рук книгу, он закричал:
– Это неправда, Руа! Вы не имеете права говорить подобные вещи! Людям ничуть не меньше, чем кровать для сна, необходим кнут, который заставлял бы их двигаться вперед!
– Глупости, Медина! Возница похоронных дрог не пользуется кнутом. Лошади сами отлично знают дорогу на кладбище.
– Честное слово, вас как будто кастрировали!
Я чуть было не влепил ему пощечину, но сдержался, и внезапно нервное напряжение исчезло.
– Меня не кастрировали, просто предоставили возможность поразмыслить. В течение тринадцати лет я анализировал всю свою предшествующую писанину и пришел к выводу, что мои книги никуда не ведут. Собственно, ничто никуда не ведет! Едва затеплившись, жизнь переходит в смерть. Нас зовут "существами", но мы не существуем. В этом – главное хвастовство двуногих тварей!
Медина слушал меня с нескрываемым восхищением.
– Ну да, – приговаривал он. – Ну да! Вы остались прежним, не растеряли, несмотря ни на что, свою резкость и язвительность. Когда вы бьете себя в грудь, то ломаете ребра! Вы можете сколько угодно стричь себе ногти, ваши звериные когти останутся при вас!
Медина схватил белый лист бумаги и сунул мне в лицо.
– А нет ли у вас желания испачкать это чернилами?
Его глаза, почти вылезшие из орбит, горели. Я задумчиво водил кончиками пальцев по гладкой поверхности бумаги и чувствовал, что больше не в силах бороться с искушением. Она действовала на меня, как кровать на обессилевшего человека.
– Итак, вы согласны?
– Да, я принимаю ваше предложение!
Часть II
1
Моя комната было уютной и веселой, как букет полевых цветов. Стены, обтянутые кретоном, и мебель в сельском стиле наводили на мысль о богатых трактирах с вывесками, написанными готическими буквами. Письменный стол располагался у окна. Лампа с рефлектором, папки, чернила, карандаши, стопки чистой бумаги, пишущая машинка. Короче, это было явное приглашение к работе.
Окно выходило в осенний сад. Позолоченные ветви каштанов шумели под ударами ветра и стучали в оконные стекла.
– Вас все здесь устраивает? – озабоченно спросил Медина. Он походил на гостя больше меня, не сняв удобного пальто из верблюжьей шерсти, с моим чемоданом в руках.
– Это самая чудесная комната из всех, где я когда-либо жил...
– Тем лучше...
Медина положил чемодан на кровать и указал на дверь.
– Это ванная комната.
Затем он распахнул платяной шкаф, и я увидел новый халат, висевший на плечиках.
– Вот наряд истинного литератора. Его выбирала Эмма, и я надеюсь, он зам понравится.
Такая любезность обескураживала. Я даже не знал, что ответить.
– Отлично, – сказал Медина, потирая руки, – а теперь поговорим о работе. Я подобрал для вас подходящую рубрику в своей газете.
– Как? Уже?
– Разве я вам не говорил, что являюсь ответственным секретарем в редакции? Нас не удовлетворял малый, который вел телерубрику. Пришлось его выгнать.
Я помрачнел.
– Гм... мне это не слишком нравится!
– Не стоит переживать. Решение о его увольнении было принято давным-давно, задолго до вашего появления. Я сказал главному редактору, что сам займусь телекритикой, пока не найду достойной кандидатуры. Мне показалось весьма интересным это дело...
Он не на шутку разговорился. Бледное лицо с холодными глазами оживилось.
– Телевидение прекрасно тем, что критический анализ его программ можно осуществлять, не выходя из дома. У меня в гостиной прекрасный телевизор. Вы будете выбирать самые неудачные передачи. В конечном счете предметом ваших забот будет лишь проблема выбора.
Я скептически хмыкнул.
– Но я никогда не видел телепередач. Не забывайте, что я вернулся из Испании.
– Тем лучше. Вы будете воспринимать телевидение свежим взглядом, открывая для себя этот вид искусства одновременно с теми, кто им занимается. Не правда ли, потрясающее занятие для человека в вашем положении?
– Возможно, вы правы.
– Для начала моя жена познакомит вас с существующими передачами и их ведущими. Она достаточно глубоко знает эту проблему, так как телевидение является ее единственным развлечением, когда она остается по вечерам одна. А это случается довольно часто...
Когда он ушел, я тотчас же расположился перед телевизором. Новая форма выражения моментально покорила мое сердце. Меня потрясала возможность сидеть в домашнем халате с сигаретой в зубах и одновременно присутствовать на спектакле варьете.
Через некоторое время ко мне присоединилась Эмма. Она устроилась на диване, свернувшись калачиком, как роскошная кошка, и взирала своим спокойным взглядом на волшебный прямоугольник.
– Вам нравится? – бесстрастно спросила она.
– Вы хотите знать, потрясает ли это меня до глубины души?
– Неужели телевидение произвело на вас такое впечатление?
– Разве вы не понимаете, как чудесно иметь возможность по команде вызвать к себе в дом людей и затем прогнать их одним поворотом ручки!
– Эти люди не всегда бывают интересны. Я бы даже сказала, они очень редко бывают интересны.
– Какое это имеет значение, если вы не обязаны терпеть их присутствие. Вы их принимаете или выбрасываете вон, в зависимости от настроения.