Тайна Богов, стр. 69
Пан может лишать человека разума, также он считается богом толпы, в частности, толпы, охваченной безумием, или, говоря иначе, паникой.
Эдмонд Уэллс, Энциклопедия относительного и абсолютного знания, том VI
67. САТИРЫ И ПАН
Сатиры резвятся вокруг нас. Не дружелюбно, не угрожающе. Просто насмешливо. Их очень много. Сатиры не агрессивны. Их даже можно назвать симпатичными. Нижняя часть их тел покрыта мехом. Лица вытянуты, как у коз, глаза немного навыкате, у многих длинные ресницы. Волосы у них кудрявы, у некоторых на шее висят флейты Пана.
– Похоже, у нас проблема, – говорит Орфей. Один сатир повторяет его слова, потом вся толпа сатиров подхватывает:
– Похоже, у нас проблема!
– Давайте пользоваться языком знаков, – предлагает Эдмонд Уэллс.
Сатиры повторяют и эту фразу. Они в восторге от того, что появились звуки, которым они могут подражать.
– Давайте пользоваться языком знаков! Давайте пользоваться языком знаков – раздается радостный хор из двадцати голосов.
Самый маленький и кудрявый сатир подходит ближе и прикасается к Афродите, которая стоит не шевелясь.
– Кажется, они не опасны, но очень навязчивы, – показывает она мне знаками.
Если я правильно понял, она предлагает нам продолжать подъем на гору, не обращая на сатиров внимания.
Мы идем вперед, окруженные существами, которые вдвое ниже нас, и только и ждут, чтобы кто-нибудь произнес хоть слово.
– Только ничего не говорите! – вдруг произносит Орфей, которого женщина-сатир щиплет за задницу.
– Только ничего не говорите! – тут же подхватывают остальные.
Я думаю о том, какой смысл в существовании целого народа, который только повторяет сказанное другими.
– Тсс! – шипит Эдип.
Вокруг раздается многоголосое шипение: «Тсс!» Самый высокий сатир подходит к нам, и продолжая повторять «Тсс!», знаками зовет за собой.
Стадо сатиров окружает нас и ведет к тропе, поднимающейся на невысокий холм. Там лес еще гуще, а на самой вершине растет величественный дуб, рядом с которым другие деревья кажутся просто кустами.
Этот огромный дуб толщиной в несколько десятков метров, он больше похож на небоскреб, чем на дерево. Он очень старый. По мере того как мы приближаемся к нему, мы понимаем, что он еще выше, чем казался вначале. В нем не меньше трехсот метров высоты, как в Эйфелевой башне на Земле-1.
В стволе вырублены широкие ступени, сатиры заставляют нас подняться по ним. Мы оказываемся на первой площадке. Тут находится развилка. В разные стороны расходятся ветки, по которым можно совершенно спокойно идти, не боясь свалиться. Я замечаю свисающие по сторонам какие-то коричневые плоды, похожие на яйца. В одном из плодов открывается окно, и женщина-сатир машет нам рукой. В других плодах тоже распахиваются двери и окна, в которых появляются улыбающиеся лица. Сколько их здесь? Тысяча? Или больше?
Вокруг ходят сатиры, перенося мешки с едой. Дети кидаются сосновыми шишками.
– Похоже на птичьи гнезда, – шепчет Эдмонд Уэллс мне на ухо, пока никто не видит.
Этот древесный мир кажется нам совершенно новым. Ничего подобного мы никогда не видели. Мы замечаем карабкающихся по ветвям животных, напоминающих огромных ящериц, на которых сатиры охотятся из духовых трубок.
Над некоторыми плодами поднимается дым – значит, там внутри есть очаги. Это не гнезда, это висячие дома.
– Это напоминает мне Древо Познания, которое росло посреди Олимпии, – шепчет Орфей.
– А мне – Древо Возможного, – отвечаю я.
– Что это?
– Дерево, у которого вместо листьев – возможности, разные варианты будущего человечества.
– Никогда о таком не слышал. Откуда ты это взял? – спрашивает Орфей.
– Уже не помню. Кажется, видел в Интернете, когда был на Земле-1.
– Пожалуйста, расскажите мне, что вы видите, – просит Эдип.
Орфей шепотом описывает ему место, где мы оказались.
Мы поднимаемся по другой, такой же широкой лестнице, которая огибает ствол, и от нее тоже расходятся ветви, широкие, как проспекты.
Чем выше мы забираемся, тем больше висячих домов вокруг. Пожилые сатиры с морщинистыми лицами, с проседью или совершенно седые приветственно машут нам руками.
Наконец после многочасового подъема, мы поднимаемся на две трети высоты гигантского дерева. Перед нами площадка, в центре которой стоит коричневое яйцо, значительно крупнее тех, что мы до сих пор видели.
– Дворец Пана! – шепчет Афродита.
Она произносит это громче, чем следовало, и вот уже все здешние жители блеют:
– Дворец Пана! Дворец Пана!
Словно в ответ на это пение раздается мелодия, которую кто-то играет на флейте. Сатиры ведут нас дальше. Еще несколько ступеней. Деревянная дверь распахивается. За ней зал, как в королевском дворце. На стенах не картины, а фотографии из эротических журналов Земли-1 в резных рамах. Посреди зала трон, спинку которого украшают две обнявшиеся женские скульптуры.
Мы приближаемся к трону.
На нем боком сидит сатир с хитрым вытянутым лицом. У него длинная козлиная бородка, очень длинные рога. Он с явным удовольствием играет на флейте, состоящей из нескольких трубочек. У него на голове венок из цветов и лавровых ветвей.
Вокруг нас стоят сатиры, внимательно наблюдая за нашей встречей с их царем.
Пан наконец перестает играть, спускается с трона и подходит к нам, стуча копытцами по полу. Он подскакивает и двигается, как тореадор на арене, до того как на ней появится бык.
Царь сатиров внимательно разглядывает нас. Нагибается, чтобы понюхать под мышками, и там, откуда у животных растет хвост. Все это очень забавляет его подданных.
Он надолго задерживается около Афродиты, обнюхивает ее, делая короткие вдохи, словно хочет насытиться ее запахом. Мягко касается ее рукой. Ласкает подбородок, шею, грудь, проводит пальцем по животу. Богиня спокойно стоит.
– Не трогайте ее! – не выдерживаю я.
– Не трогайте ее! Не трогайте ее! – хором подхватывают сатиры.
Царь жестом призывает к тишине. Он поворачивается ко мне, улыбается, заинтересовавшись моей реакцией. Потом снова начинает ощупывать Афродиту. Он гладит бедра и ягодицы богини.
Она по-прежнему не шевелится. Его руки медленно скользят по ее телу, и тут Афродита ударяет его коленом в пах, заросший густым мехом.
От боли Пан падает на колени, его лицо становится багровым. Все сатиры тут же хватают духовые трубки и целятся в Афродиту. Но Пан поднимается с колен, пытаясь через силу улыбнуться. Он приказывает подданным убрать оружие.
Он потирает ушибленное место и забирается на трон.
И через некоторое время разражается хохотом.
Тут же и все остальные сатиры начинают хохотать. Пан взмахивает рукой. Это знак его подданным, что он хочет остаться с нами один.
Сатиры выходят из дворца. Мы чувствуем некоторое облегчение. Очень утомительно все время бояться, что любое твое слово будут без конца повторять.
– Боги-ученики, полубоги и сама богиня любви Афродита? Какая честь для моего скромного царства, которое находится так далеко от Олимпии! Чем обязан?
– Просто экскурсия, – отвечаю я. – Скучно все время сидеть на одном месте.
– Ну да, коровы радуются новому пастбищу, – кивает Пан. – Какие новости? Что происходит по ту сторону горы, в великой Олимпии?
– Все убивают друг друга, – отвечает Эдип. Пан удивляется.
– Что, правда?
– Даже сатиры убивают друг друга.
– Это им наука! Нечего было покидать родину-мать ради чужих стран, – фыркает Пан. – Сатир должен жить вместе со своими.
Он подскакивает к шкафу, который стоит неподалеку. По очереди обнюхивает амфоры, разливает какой-то прозрачный напиток в деревянные стаканчики и подает нам на подносе. Мы с опасением принюхиваемся. Пробуем.
– Похоже на миндальное молоко.
– Нравится? – спрашивает Пан.
– Это восхитительно, – восклицает Эдмонд Уэллс. – Чувствуется даже привкус лакрицы.
– Отлично, я рад, что вы оценили.