Убийство на Неглинной, стр. 57
Бандитов спеленали, перетащили в глубь помещения, уложили рядом на полу, включили радужный торшер. Через некоторое время налетчики пришли в себя и увидели, что двое мужиков, совсем даже и не здоровенных, сидя у стола, рассматривают открытый кейс.
– Ишь ты! – с уважением сказал один из них, заметив, что Афоня открыл глаза. – Хороший товар. Где взяли?
Афоня молчал. Застонал Жора, пришел наконец в себя, изогнулся, пробуя подняться, но не давали крепко стянутые руки и ноги.
– Коль, погляди, чего они?
Поднялся длинный и худощавый мужик, подойдя, легонько пнул ногой одного, другого, а потом рывком – за шиворот поднял обоих и, подтащив к стойке бара, посадил, уперев спинами в стенку. Придвинул ногой мягкий пуфик, сел напротив с высоко задранными коленями – неудобно было на такой «мебели».
– Ну, поговорим? Или как?
Бандиты молчали. Эти двое, взявшие их, не были похожи на ментов, что очень озадачивало. Если эфэсбэшники, еще куда ни шло, с ними хозяин договорится, есть там у него свой человек. На спецназ не похожи: у тех форма. А эти – не поймешь кто: шаровары, курточки, никакой тебе брони. И не МУР, те бы лица скрывали. А эти ничего, видно, не боятся.
– Думать надо было раньше, – сказал тот, кто сидел у стола. – Коль, развяжи им языки, послушать охота ребяток. Они чего, молчать сюда пришли?
Худощавый поднялся, и Афоня, помня сокрушающий удар, сжался, готовясь защищаться ногами. Руки были связаны за спиной. Но Коля подошел к полулежащему Жоре, наклонился над ним и сделал какое-то неуловимое движение рукой, отчего парень вдруг завизжал и заколотился, словно в припадке. Афоня почувствовал, как у него самого вмиг взмокла спина: всякое видал, но подобное – нет.
– И тебе показать? – спокойно спросил Коля, и вдруг Афоня, помимо воли, отчаянно затряс головой. – Будешь говорить?
– Буду… только развяжите!
– Еще чего! – подмигнул второй, от стола. – Это Коля самый слабый приемчик продемонстрировал тебе, а уже видишь, что с парнем? Аж пена изо рта побежала. А вот когда Коля тронет тебя за гениталии, знаешь, что это такое? Не знаешь?! Да это ж твои собственные яйца! Вот тут ты будешь петь, как Карузо. Если я тебе попрошу. Чьи вы, ребятки? Из какой банды? Кто ваш хозяин? Не надо молчать…
– Он же меня потом раздавит, мужики, вы что!
– А Коля – кастрирует. Слыхал, может, про Мишку Слона? Это его, Колина, работа.
Афоня похолодел: историю про Слона кто не знал! И в страшном сне не привидится…
– Так что выбирай. Да поскорей. Коль, помоги ему. На, чтоб не орал на всю Неглинку, – и кинул моток липкой ленты, от которой Коля с треском оторвал кусок, чтоб залепить Афоне рот. Но Афоня стал отчаянно брыкаться, крича, что скажет, все скажет, только не надо…
– Другое дело. Выпить хочешь? Для храбрости.
– Давай, – прохрипел Афоня. Он уже понял, что скажет все, о чем его попросят. Потому что краем уха, уж и не помнит от кого, но он слыхал однажды, что есть у ментов какой-то спецотряд, который пострашнее будет всех «витязей» и «вымпелов», вместе взятых. Это они ходили самого Пашку Чуму брать. И вынесли – вперед ногами. Несмотря на то что у того личной охраны было до едреной матери…
Коля рывком снял с бутылки винтовую крышку и сунул горлышко Афоне в рот. Водка сперва показалась совсем безвкусной, как сырая вода, а когда обожгла, Афоня понял, что пил действительно водяру. Целых полбутылки – в два глотка. А, была не была!
– Давай спрашивай, я буду говорить…
Эти мужики спрашивать умели, а вот Афоне терять уже было нечего. Он видел, что Жора опять пришел в себя, но в глазах его прочно поселился даже и не страх, а какой-то ужас, который всякий раз словно вспыхивал в нем, когда на него поглядывал Коля.
– Ты вольной занимался? – неожиданно спросил главный, как сообразил Афоня, которого Коля называл Севой.
– Нет, классической… И качался.
– Оно и видно, удара не держишь, – закончив допрос, Сева потерял к нему всякий интерес. – Ну, отдохните, решим, куда вас определить.
КАЖДЫЙ ИЩЕТ СВОЙ ФАРТ
Утром Грязнов забросил Турецкого домой, чтобы забрать справку для генерального, а затем вместе со Скибой – в прокуратуру, на Дмитровку. Сам же поехал к себе; следовало срочно решить небольшой, в сущности, вопрос о том, где временно спрятать ставшую слишком популярной Полину.
Поднявшись к себе, Александр Борисович достал из сейфа список золотых вещей и других ценностей, которые были изъяты при обыске в квартире Айны Дайкуте. Сами вещи, сложенные и опечатанные в коробке из-под обуви, найденной в одном из шкафов, хранились у Пустовойта, которому пришлось перебраться в следственную часть на Благовещенский.
Полина уселась, ткнулась носом во внушительный список предметов и долго молчала. Вздохнув, заметила, что с таким количеством золота можно было до конца дней своих никаких забот не знать. Да, впрочем, поправила сама себя, Айна и не знала. И именно – до конца.
– А что, цепочку… такую, – Полина пальцами показала на свою шею, – не нашли? Ее разве не было? Она всегда ее носила.
– Что за цепочка?
– Ну, золотая, естественно.
– Очень дорогая? И что она собой представляла?
– Она у Айны появилась год с небольшим назад. Какая там цепочка – это так говорят, а была настоящая цепь – витая, сантиметров, наверное, пятидесяти пяти длиной, и золото, она говорила, семьсот пятидесятой пробы, желтое. А насчет денег? Не знаю, врать не хочу, но так, думаю, тысяч семь или восемь она стоила. Баксов, конечно. А чего ты так смотришь?
– Как смотрю? – не понял Турецкий. – Откуда ж она взяла такую цепь?
– Хахель подарил, милый мой! Не все ж вроде тебя, есть и богатенькие. А кто – она не говорила. Так куда ж она девалась-то? Неужто сперли?
– Это очень важно. На лист бумаги и напиши мне, что сказала. Я заставлю их все проверить сто раз. Постой!… Нет, это я себе, а ты давай пиши.
Турецкий вспомнил, что в субботу Грязнов забрал с собой не какого-то рядового судебного медика, а самого Градуса, равного которому Александр Борисович в своей производственной биографии не знал. Судя по времени, Борис Львович должен был находиться уже в анатомичке. Турецкий набрал его номер.
– Уже узнал, – пророкотал Градус, – здорово, Александр. Какие заботы?
– Примите мое почтение. Что слышно по поводу одной блондинки, которую вы имели возможность наблюдать в первозданном, как говорят, виде. В субботу!
– Ты на что намекаешь?! – почти взревел разъяренным тигром судмедэксперт. – Я слышу в твоем голосе сомнение?
– Ни в коем случае! – глотая смех и давясь им, взмолился Турецкий. – Разве я давал вам когда-нибудь хоть малый повод усомниться в вашей вере, о, замечательный ребе!
– Ну то-то, – спокойно ответствовал Градус. – А ведь чуть не оскорбил… Так зачем тебе эта блондинка, Александр?
– Увы, навесили.
– Угу, то-то я гляжу – Грязнов командует, а дружка его не видно. Так какие вопросы? Хочешь знать, каким образом?
– Желательно, уважаемый.
– Вот ведь, когда чего надо, вы – уважаемый, великий там, еще это… о, замечательный! Кстати, чтоб ты знал, рабби – это мудрец. А я обычный старый филин, ну умный, не отрицаю. Будешь записывать или так слушать?
– Вы ж акт экспертизы подошлете?
– А чего мне их, солить? Ну слушай. Удар тупым предметом в лобно-теменную часть… Кулак, между прочим, Александр, тоже бывает тупым предметом. Как у некоторых голова. Так. Ушиб расположен у основания свода черепа. На шее – справа и слева, в двух сантиметрах под нижней челюстью, подкожные кровоизлияния. Душил ее душегуб в перчатках… Он…
– Почему именно он? А не она, скажем?
– Скажешь ты в другом месте. Назвать адрес? Что за манера задавать идиотские вопросы! Потому что следы расположены таким образом, что… и вообще, будешь перебивать, пошлю к едрене фене!… Он душил ее одной рукой. Физически очень сильный. Что тебе еще? На задней стороне шеи – характерный след, оставленный предметом, имеющим витую конфигурацию.