Благословение пана, стр. 20
– Совсем нет.
– Боюсь, я явился не вовремя, – стоял на своем Анрел, глядя на разложенную на столе бумагу.
– Совсем нет. Чтобы работать, так же необходимо отдыхать, как иметь чернила. Если бы не вы, то через пять минут я отправился бы выкапывать подорожник. Поверьте, я предпочитаю поговорить.
– Вы очень добры. Так вот, меня интересует, насколько сильно вера в Пана влияла на жизнь греков, какие обряды они отправляли, как обставлялось появление Пана среди людей. Конечно же, нам известно о его явлении Фидиппиду. А еще это случалось? Ну, и все прочее.
– Об этих обрядах, тем более о явлении Пана после Пелопоннесской войны почти ничего не известно, а ведь я, если помните, занимался более поздним периодом.
– Более поздним? – переспросил Анрел, но так тихо, что Хетли не услышал его.
– Прошу прощения?
– Вы занимались более поздним периодом? – повторил свой вопрос Анрел.
– Да. Начиная с Пелопоннесской войны. То есть с зари цивилизации, так сказать, до наступления утра.
– Ах, так.
– Мне не приходилось ничего читать о более раннем прошлом, – сказал Хетли.
– А потом они уже не поклонялись Пану?
– Ну, некоторое время его огонь еще горел, лет сто примерно. Однако…
– Его огонь?
– Огонь на том алтаре, что был в пещере недалеко от Акрополя. А потом он погас.
– Вы думаете, что позднее Пан не оказывал влияния на греков? – спросил Анрел.
– Нет, нет, – испуганно проговорил Хетли, не желая, чтобы ему приписали утверждение, которого он не делал, ведь у него была безупречная репутация ученого. – Этого я не говорил. Влияние – совсем другое дело. О влияниях говорят: чем они сильнее, тем дольше их ощущают. Не могу сказать, как долго было его влияние, однако время от времени оно возобновлялось и в мой период, то есть в тот период, которым я занимался. Они не очень увлекались обрядами, и Пан, насколько мне помнится, не… Однако я говорю так, как будто он реально жил. Иногда так бывает, стоит погрузиться в старинный фольклор.
– Мистер Хетли, вам приходилось слышать о преподобном Артуре Дэвидсоне?
– Нет, – ответил Хетли. – Как будто нет.
– Он очень навредил Волдингу. А потом сбежал. И теперь там я. Очень он навредил. И под его влиянием, которое теперь проявляется, под его влиянием мои бедные прихожане обращаются в язычество. Нет, в церковь они еще приходят, как вы сами видели, но духовно они не лучше тех, к которым посылают миссионеров. И становятся хуже. Становятся хуже.
– Вы ведь не перестали им проповедовать? Нет, конечно. Если позволите дать вам совет…
– За этим я и приехал, – признался Анрел.
– Вы сказали об их духовных нуждах. А я всегда замечал, что духовные нужды очень близки к физическим. Помнится, меня поразили белые облака, проплывавшие над горами; ведь они в точности перенимали форму гор. Что может быть более эфемерного, чем белые облака, и более материального, чем камни? И все же. Это была случайность, но со временем я обратил внимание вот на что. Мальчики, которые не занимались физическими упражнениями, которые не играли в спортивные игры, были не только менее крепкими физически, что в общем-то дело доктора, но и духовно оставляли желать лучшего. Очень часто у них были дурные наклонности, хотя они, возможно, и пели в церковном хоре. Пришлось мне спуститься с небес на землю. Я-то думал, что мое сильное место – кафедра и с нее я лучше всего боролся со злом, а оказалось, что давно надо было идти на крикетное поле. Открытие было бы унизительным, если бы я приписал себе какое-то особое знание; но я понял и начал действовать.
– Да, да, понимаю, – упавшим голосом произнес Анрел, но Хетли этого не заметил.
– Ну вот, я заставил их полюбить физические упражнения, – продолжал Хетли. – Как ни странно, но должен заметить, что и петь они стали лучше. Теперь, конечно же, и в крикет надо играть с умом, никуда не денешься. А знаете, мне неизвестно, чтобы хоть один тренер, обучающий мальчиков игре в крикет, учил их чему-нибудь еще, кроме как махать битой. Иногда, бывает, учат их тактике, но это всё. А теперь представьте, у вас есть команда мальчиков, которых вы учите играть: они все умеют действовать битой, но представьте, что ваши умеют немножко лучше других. Что тогда? Они играют в другом приходе и много бегают. Играют в третьем и мало бегают. Почему? Да просто потому, что в одном приходе есть игрок, подающий мяч, а в другом такого нет. Обычно все полагаются на случай. А вам надо иметь своих подающих.
– Понятно, – мрачно произнес Анрел.
Однако Хетли не услышал его.
– Надо самому позаботиться о подающих игроках, – продолжал он. – Выберите мальчика с длинными чуткими пальцами. На других время не тратьте. И покажите ему, как брать мяч. Что вы! Есть мальчики, которые не знают даже, зачем рубцы на мяче. А вы скажите им. Потом остается только одно. Бросок. Знаете, что я делаю? Стелю на землю белый носовой платок. Если у них не получается, приходится оставлять их в покое. Но если они попадают в платок, тогда все в порядке. Бросок – это всё. Если мальчик попадает пять раз из шести, у него есть будущее. Научите его правильно работать пальцами, и он будет непобедим. У вас в деревне есть команда? Достаточно иметь одного такого мальчика, и вы будете выигрывать все соревнования. И приход будет в ваших руках.
– Боюсь, уже слишком поздно.
– А?
– Слишком поздно.
Глава двадцать вторая
АНРЕЛ ГЛЯДИТ НА ВРАГА
Как только позволили приличия, Анрел покинул гостеприимного хозяина. Его проводили до калитки, ему показали самую удобную тропинку, и всё это самым учтивым образом, однако уходил Анрел куда более расстроенный, чем я в силах передать, даже если бы умел выразить словами хотя бы самую малую тревогу, поселившуюся в его мыслях. От надежды почти ничего не осталось; вот и кафедральный собор впереди смотрелся поначалу лишь отличным ориентиром, но постепенно викарий утвердился в мысли зайти внутрь, как он сделал неделю назад, и удостовериться в полной и бесповоротной победе христианства, а также в отсутствии в наше время, по крайней мере на наших островах, врага, который в состоянии поставить ее под сомнение.
Рассуждая логически, то, что случилось в Волдинге, уже случилось, и, оглядываясь на это из Сничестера, ничего нельзя было изменить. Однако расстроенные люди редко рассуждают более логично, чем люди с переломанными ногами, которые зовут плотника. Чем ближе был викарий к кафедральному собору, тем могущественнее он казался ему, тогда как Волдинг стал совсем маленьким в его мыслях, хоть причинял боли не меньше. Массивный собор с его огромным внутренним пространством и тяжелыми колоннами накладывал свой отпечаток на все не только в самом Сничестере, но и за его пределами, и делал это не один век. Ведь собор не духовная безделушка типа сонета, сочиненного поэтом, которую может высмеять материалист; у него есть вес, объем и величие. Нелегко было викарию стоять в поле, подходившем к улицам Сничестера, и думать о том, что дело собора потерпело поражение. Итак, Анрел обнаружил, что идет прямо в собор, как аванпост, проигравший в схватке, скачет за помощью в крепость.
У него была одна цель, по крайней мере так викарию казалось. Ему хотелось почувствовать в большом храме, что его страхи напрасны и случившегося как бы не было вовсе. Наверняка такая иллюзия снизойдет на него в одном из тихих приделов, где мало солнечного света из-за витражей, но ярко сверкает красное платье святой Этельбруды. Идя совсем другой дорогой, нежели неделю назад, то есть не узкой городской улочкой, огибающей собор, викарий мог гораздо лучше рассмотреть его снаружи. Теперь собор казался ему словно другой планетой, поднятой над землей, со своими горами и долинами, с одной высокой башней посередине и еще дюжиной башенок вокруг; а подходя ближе, можно было увидеть и белых жителей, выглядывающих из-за углов, смотрящих со стен, сверкающих своей белизной, точно ангелы. Но это были не ангелы. Викарий медленно шел вдоль высоких стен, глядя вверх на хитрые лица, и желание войти в собор пропало у него само собой; наверху, среди лепнины, украшавшей сей оплот христианства, среди того, что сотворили христианские руки, и того, о чем знали христианские умы, был тот самый враг, завоеватель Волдинга, Пан с козлиными копытами, с которым епископ не хотел сражаться и которого Хетли едва ли узнал.