Из Магадана с любовью, стр. 67

— Минут двадцать простоим, — улыбаясь, объясняет бамовец. — Встречного ждем. Входной семафор закрыт. Пойдем подышим.

Они спустились из вагона на насыпь. Тонкий сиреневый аромат цветов саксаула ощущался сквозь запах шпал и паленого железа тормозов.

— Папа, а меня не взял? — Девочка спустилась по ступенькам прямо на шею отцу. И он весело понес ее к лесополосе.

— Мужики, давайте дровец нарубим, — предлагает проводница. — На чай дам — кипяточку.

Пот сыплется при каждом замахе. Зато не надо думать, куда деть себя. Все-таки это тяжкое испытание — железная дорога. Отвыкли от дискомфорта, заелись. От материка отвыкли. Да, есть, при всем суровости севера, какая-то тепличность отношений, и жизнь обдирает северянина-идеалиста — как липку.

— Вы здесь? — Младший лейтенант важно выглядывает из вагона. Штатский тоже с ним. — Подымитесь-ка.

Они прыгают на насыпь, приседая, и бегут к лесополосе — окружают бамовца. Нет, тут нужны нервы покрепче.

— Я думала, ты отстал от поезда, — сказала ему жена. — Милиция опять допрос устроила. По-моему, подозревают тебя. Надя совсем доконала. За аферистку меня принимает. Нашла родственную душу. А проводница слух распустила, что никакого золота не было. Пассажирка, мол, выдумала, чтобы ей насолить.

— Ты успокойся, приляг. Ты главное знай — все мы живы, с руками, с ногами. Ребенок у нас чудный.

— Никто не дарил, — подхватила она с лихорадочным с энтузиазмом. — Ни перед кем не отчитываться, сами заработали. Давай в следующее лето стариков на курорт отправим. Сына им подкинем. А ты мне только одно колечко купишь. Тонюсенькое… Скорее бы уж домой, дома и стены помогают.

— Помогают, если биться о них головой.

— Ты неисправимый!

— Ты тоже. Вообще-то я подвел тебя. Не надо было засыпать. Как пацан, спекся. Совсем не выношу жары. Я ночью просыпался, по руке холодком тянуло. Значит, уже сломали дверь

— Что сломали?

— Секретку. — Он отодвинул металлический квадратик — защелку, которая фиксирует дверь купе в закрытом состоянии. — Она, кстати, целая, секретка.

— Ты до сих пор ничего не понял? Я вообще не закрывала дверь. Душно было. Оставила приоткрытой, чтобы воздух циркулировал. Вот так жену с сыном украдут, а ты не проснешься. — Закончила она с обычным своим напором, припечатывая обвинение в первородном грехе, если бы такой грех у мужчин был.

— Хорошо, что не проснулись, — сказал он ей в тон. — Убить же могли. — Волна запоздалого страха подняла его, и он решился: — Слушай, а эти азиаты… В Исфаре, а до этого рыбак на канале, еще на барашка звал, — не твои ли знакомые?

— Какие барашки, какие шашлыки? С ума сошел!

— Ну, в гости звал, когда мы с сыном в канале купались. Ты с ними знакома?

— А я причем? Просто народ такой гостеприимный. Думаешь, нас оттуда выследили?

— Кто же тогда украл, если все такие хорошие?

— Я там свои побрякушки никому не показывала. Только Фатиме — сестре директора. Им не всем разрешают носить золото. На работе носят, а к дому подходят, снимают. Как же мне это все пережить-то?

Он гладил ее по голове, как маленькую. Жаль, что у них нет дочки. Она благодарно обняла его. Мальчик спал, улыбаясь во сне. Надя с Женей перебралась в другой вагон.

Черт с ним, с золотом, подумал он. Главное, она меня не предала, это дорого стоит. Ну, как я мог думать о ней так плохо! Это не достойно ни моей, ни ее чести. Стыдно и мерзко — предаваться столь низменному чувству.

Волна запоздалого страха — за всех, за сына, за мужа прошла и принесла облегчение. И разбудила ее чувственность. Она поцеловала его робким мимолетным поцелуем, будто в первый раз…

Они были вдвоем, обнимая друг друга на узкой вагонной полке, как два голубя на насесте.

Купе было закрыто на секретку.

ЛЮБОВЬ В СИРОПЕ

Вася Перемогин приехал в Магадан под обещание помощи с устройством в пампасах и прериях вечной мерзлоты, о котором новый приятель, протрезвев, предпочитал не вспоминать. Были свидетели — мухи, они гудели и досаждали. Никто, и сам он в том числе, не подозревал в молодом человеке при его потрясающей неловкости, такой прыти, легкости на подъем и верности договору, расторгнутому в одностороннем порядке до заключения.

После ряда возлияний и многочисленных словоизлияний его взяли на работу в Магадане, прописав в общежитии, а незнакомые люди пустили пожить в квартиру на время своего пятимесячного отпуска с отъездом на материк. Все-таки у нас по-прежнему любят не очень практичных, но смелых и где-то безрассудных людей, видя в них самих себя в молодости. Вася радовался переменам так, будто выиграл по трамвайному билету автомобиль «Волга». Ему хотелось говорить стихами, петь хором, плясать джигу, есть аджику ложками, дарить себя, делать милые глупости, чтобы веселить таких потрясающих магаданцев. На дураках воду возят, обжегшись на молоке, а он на новенького готов сбегать за пивом и чем-то еще покрепче.

Кстати, и тот, кто первый поведал Васе об эльдорадном Магадане, опомнился и стал требовать признания своих заслуг в приобретении Васи городом Магаданом. Мол, этот человек еще покажет товар своим лицом. И был недалек от истины.

Дело в том, что этот молодой выпускник далеко не технического вуза умел паять, пилить, чинить часы, зажигать погасшие экраны телевизоров и тому подобное, но не знал, что такими талантами наделен далеко не каждый, и когда в контору, которая его приютила, привезли новый шкаф, вернее, набор досок, планок и шурупов, и никто из сотрудников не взялся за его сборку добровольцем, Перемогина будто прорвало. Он отложил срочную писанину, добыл у завхоза отвертку, пассатижи и, словно в пучину, погрузился в синтез шкафа.

Через полчаса пот стекал по молодому лицу, галстук впился в разбухшую шею, а древесная пыль облепила пиджак и брюки снаружи, и всю дыхательную систему изнутри. Ему вдруг показалось, что он допустил ошибку при сборке, поскольку дверца не закрывалась. Он вспотел еще больше, заторопился, вспомнив об отложенном задании, и допустил еще несколько ошибок.

К счастью, закончился рабочий день, люди разошлись, никто уже не дышал в затылок. Вася разобрал шкаф по винтикам и провозился с ним до полуночи. Шкаф восстал из дров. Ошалелые сослуживцы два дня переваривали это событие и вдруг наперегонки понесли умельцу часы и утюги, зонтики и даже патефон. А он не мог бросить на произвол судьбы людей, которые в него поверили, и работал в две смены недели три. Однажды кровь брызнула у него из носа, но это списали на магнитную бурю.

Как знать, куда бы это завело, если бы не служила в конторе одна особа по имени Валюша, прозванная Телевышкой — живое пособие по комплексам, фобиям и задвигам. Не в силах задавить никого эрудицией, парадоксальностью ума или поймать в сети кокетства, она камуфлировала свою ранимость мужланством, похожим на бронежилетку, в которую, впрочем, мог бы поплакаться любой, если бы ему хватило на это фантазии. Ни о чем таком простодушный Вася не подозревал и на просьбу Валюши сварить ей варенье ответил решительным кивком: «Пошли!»

Был ясный сентябрьский день, его подарочный вариант. Яркая многоцветная толпа плыла навстречу, шурша нейлонами. Валя грустила. Такой прекрасный день, она идет с симпатичным молодым человеком, солнце сверкает, а завтра, наверняка, наползет из бухты хмарь, ветер будет пускать пыль в глаза, и побредет она домой одна.

Вася радовался как ребенок, получивший новую игрушку. Магадан, заставленный по случаю солнечной погоды лотками урсов и рыбкоопов, напоминал веселый карнавал. На глаза попались цветы у торговки на углу универмага. Вася машинально отверг их: не пампасы, а теплицы. Потупил взор и заметил на газоне два сиротливых желтых одуванчика, цветущих каким-то вторым или третьим цветением за лето. Он резво нагнулся, сорвал и преподнес желтые медовые огонечки, не выпрямляясь, как бы в полупоклоне, Валюше.

— Спасибо, — машинально произнесла она, продолжая думать свою девичью думу. Давненько не бывало у нее гостей. Подруги замуж повыскакивали. Просто так забежать не могут. Если выбираются, то с мужьями, а это не просто. Это ж по полной программе принимать надо. Торчать на кухне, потом полдня наводить порядок. Да если ребенок — сразу давление подскакивает, все из рук валится. Не выспишься, потом аппетита нет, жить не хочется. А уж мужское общество — свои заморочки. Да и где они — мужчины. Перевелись настоящие рыцари…