Саван для блудниц, стр. 20

Экспертиза вещественных доказательств:

– принадлежит ли кровь мужчине или женщине?

– принадлежит ли кровь взрослому человеку или младенцу?

– образованы ли пятна кровью живого лица или трупа?

– не принадлежит ли кровь беременной женщине или роженице? 6. Исследование выделений: пота, слюны, следов семенной жидкости… Наличие волос на белье. Следы наркотических веществ».

Юля отложила ручку и усмехнулась, прочитав написанное. А не слишком ли круто она повернула расследование чьей-то злой шутки? Может, этот бюстгальтер лежал здесь и до ее прихода?

Она привстала на диване, чтобы выглянуть в окно и попытаться понять, куда мог убежать убийца, выстреливший в Ларису после того, как он убил девушку-агента, и поняла, что действительно, если удачно спрыгнуть на крышу гаража, то, пробежав несколько метров, ничего не стоит спуститься на землю уже за пределами двора и очутиться на оживленной городской улице, а там сесть в машину и дать деру. Вполне вероятно, что Белотелова оказалась его случайной жертвой и что, если бы не Юля со Зверевым, убийца мог бы (как и планировал) просто выбежать из подъезда. Таким образом получалось, что Юля и Сергей косвенным образом оказались виновными в том, что в Ларису стреляли… Ну конечно, она вышла или просто открыла дверь своей квартиры, увидев входящих в подъезд Земцову со спутником и приняв шаги девушки-агента за ИХ шаги… Надо выяснить, к кому и с какой целью приходила сюда эта самая девушка… В любом случае теперь, при более детальном анализе событий, выходило, что связи между убийством девушки-агента и невероятной историей Ларисы, с которой она обратилась в агентство Крымова, – НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Это две отдельные истории. Причем Ларисина могла быть навеяна ее мнительностью и какими-то глубокими психологическими причинами, ревностью, например, или любым другим сильным чувством, связанным с любовью к мужчине, – чувством, которое, как шлейф, возможно, тянется из Петрозаводска… Ну какой, к черту, телекинез, когда Лариса ясно сказала при их первой встрече, что у нее «не сложилась личная жизнь там, в Петрозаводске»?.. Так что скорее всего все это дело не стоит выеденного яйца…

Эта мысль показалась Юле такой убедительной, что она собралась было уже вырвать листок из блокнота, чтобы не забивать себе голову подобным бредом, как вдруг ее внимание привлекло темное пятно на ковре, в том самом месте, где недавно она увидела бюстгальтер… В синих вечерних сумерках, которые накатили неожиданно, так что Юля еще не успела включить лампу и дописывала последние строчки почти в темноте, разглядеть, что именно лежало на ковре, было невозможно. Она протянула руку, щелкнула выключателем, и комната озарилась мягким оранжевым светом, льющимся из стоящего на треноге янтарно-матового шара – оригинального светильника, сделанного из большого соляного блока. Она знала о существовании подобных ламп, которые при нагревании очищали воздух, и поэтому не удивилась, встретив в такой роскошной квартире, как Ларисина, сразу несколько таких ламп (еще одна висела прямо над головой и представляла собой нечто вытянутое, напоминающее ярко-желтую пористую дыню; подобную же лампу Юля заметила и в прихожей). Однако то, что она увидела в свете этой лампы, настолько потрясло Юлю, что заставило издать хриплый горловой звук от охватившего ее страха – на ковре лежала свернутая вещь из ткани темно-зеленого цвета. Не то рубашка, не то платье, а может, и куртка…

Юля, чувствуя, как по спине катится ледяной пот, перекрестилась дрожащей рукой, отгоняя от себя нечистую силу, которая, как ей уже казалось, обступила ее со всех сторон, и чуть не потеряла сознание, когда вдруг в передней раздался резкий звонок…

Глава 5

Голубева перешла улицу и, словно в трансе, медленно двинулась вдоль дороги, пытаясь осмыслить услышанное ею от Корнилова. Она не осознавала, что ее едва не сшибла машина, водитель которой, резко затормозив, чуть не врезался в столб, но все же успев вывернуть руль, разразился отборным матом в адрес показавшейся ему пьяной женщины.

Людмила несколько раз останавливалась, чтобы потрогать руками лицо и убедиться, что она не спит, что глаза ее раскрыты и все, что сейчас с нею происходит, – явь, реальность. Она и не подозревала, что можно быть слепой при том, что тебя все считают зрячей в прямом смысле этого слова. Но она проглядела свою дочь. Ее Натали, ее нежная, ангелоподобная девочка, которая на ночь пила теплое молоко, а по утрам – отжатый из свежей моркови сок («Для глаз, детка…»), оказывается, вела параллельную жизнь, о которой они, родители, и не подозревали. Натали была беременна! От кого? Кто лапал ее своими грязными ручищами? Кто вторгался в холеное розовое тело, считая его своим? Кто терзал ее? Голубева не верила в то, что наговорил ей Корнилов. Ее девочку могли принуждать к этому, но чтобы по своей воле отдаваться кому-то и находиться при этом под действием наркотиков? Такое не может присниться даже в страшном сне!

Она остановилась, чтобы перевести дыхание. Пусть у нее самой жизнь не сложилась так, как хотелось. Но она – взрослая женщина и вольна сама решать за себя, жить ей с человеком, которого она презирает, или нет. Она вдруг вспомнила, как в ночь, которую они провели подле гроба дочери, муж показался ей прежним Андреем, мужчиной, которого она когда-то любила… Но это было лишь временное ощущение НЕодиночества. Череда предательств со стороны мужа (измены, измены и еще раз измены с другими женщинами) заслонила собой все хорошее… Он был слабым, безвольным человеком, растрачивающим заработанные женой деньги на удовлетворение своих эгоистических желаний, причем исключительно физиологического уровня. Мот и бабник, Андрей Голубев работал бухгалтером в какой-то частной конторе, занимающейся перепродажей немецкого шоколада, и все свое свободное время тратил на женщин. Он не знал большей радости, чем, подцепив на улице случайную женщину, причем любого возраста и положения, привести ее в ресторан, напоить, а затем весело провести с ней время. И такие женщины находились всегда, Людмила знала это со слов самого Андрея, который во время их ссор бравировал этим, стараясь доказать жене свою мужскую состоятельность. Людмила, биолог, работая над государственным проектом, зарабатывала даже в это тяжелое для страны время довольно приличные деньги и обеспечивала практически всю семью. С годами сознание того, что она постепенно превратилась из привлекательной молодой женщины в аморфное и покладистое существо, сделало свое черное дело. Люда махнула на себя рукой и полностью сосредоточилась на благополучии единственной дочери, Натали. Единственное, чем могла она теперь себя порадовать, это вечерний укол морфия, о чем не знала ни единая живая душа. Это вошло в привычку, стало системой и образом жизни. Быть может, поэтому, чувствуя свою вину перед дочерью, Людмила мечтала, чтобы Наташа как можно скорее встретила хорошего человека, вышла за него замуж и ушла из родительского дома, где уже ничего, кроме лжи и проявления слабости, она не могла увидеть…

Корнилов догнал Голубеву, когда она собиралась свернуть в проулок, откуда навстречу ей на бешеной скорости летела машина «Скорой помощи»; и Людмила погибла бы, не подоспей он вовремя и не схвати ее за локоть… Под оглушительный вой сирены они упали на тротуар, и Корнилов, словно защищая от кого-то, прикрыл ее собой, как бы чувствуя вину перед этой обезумевшей от горя женщиной, которой он выдал сгоряча все, что думал по поводу ее погибшей дочери…

– Вы простите меня, ради бога, – говорил он, помогая ей подняться и обнимая ее вялое и непослушное тело. – Я не должен был вам говорить всего этого, простите…

Она взглянула на него так, словно видела впервые; выдернув руку из его руки, резко повела плечами, словно сбрасывая с себя все, что могло бы ей воспрепятствовать двигаться самостоятельно, и вдруг, прислонившись спиной к стене дома, возле которого они остановились, опустила голову и заплакала.

– Не плачьте, не мучьте себя, вы ни в чем не виноваты… – Виктор Львович осторожно взял ее за локоть. – Вы не ушиблись?