Мне давно хотелось убить, стр. 24
Наконец раздались характерные звуки открываемого замка.
– Все, порядок. Заходи. – Шубин явно нервничал, хотя и старался держаться уверенно. – Будем надеяться, что нас никто не увидел…
Они вошли в квартиру и заперли за собой дверь.
– Дима, – позвал Игорь на всякий случай, прислушиваясь к жуткой тишине, которая буквально закладывала уши.
– Да нет его, нет… – Юля первой вошла на кухню и, увидев, что на столе нет ни сахарницы, ни чашки, а чайник на плите – она прикоснулась к нему рукой – оказался холодным, удивилась: – Похоже, что он не завтракал.
Шубин зашел в комнату, в которой они совсем недавно разговаривали с Ангеловым, и осмотрелся.
– Смотри! – услышал он и, обернувшись, увидел на стене, между двумя книжными полками, черно-белый фотопортрет девушки, очень похожей на Дину Кириллову.
– Достань-ка ее фотографию. – Юля сняла портрет и ладонью стерла с него пыль.
Шубин извлек из кармана цветную фотокарточку Дины, которую дал ему ее отец, и сравнил с портретом.
– Иначе причесана, – заметила Юля, – да и цвет волос светлее, но все равно – это она. Слушай, ты не чувствуешь какой-то странный сладковатый запах? У нас так пахло на даче осенью, не то яблоками, не то плесенью… Да что ты так внимательно рассматриваешь? Ты сомневаешься, что это она?
Дина – худенькая симпатичная девушка со светлыми глазами, копной пышных волос и белозубой улыбкой – смотрела, как показалось Юле, из НЕБЫТИЯ. Она это чувствовала. И эта улыбка смотрелась ироничной и одновременно словно прощальной.
Снимки были сделаны хоть и в разное время, но на ней был один и тот же плотный, облегающий ее шею и плечи свитер. Синий, с редкими оранжевыми полосками.
– Конечно, она, кого бы еще он повесил на свою стену…
– Игорь, следи за своей речью… Он не ЕЕ повесил, а ее ПОРТРЕТ.
– Не придирайся, Земцова… Давай-ка лучше заглянем в другую комнату.
Шубин подошел к двери, взялся за ручку, потянул на себя и, едва она приоткрылась, тотчас захлопнул ее… Юля, подошедшая к нему сзади, в недоумении остановилась и коснулась его плеча:
– Ты чего? Что-то увидел там? Труп? – Она сказала это просто так, но, заметив, что Игорь, не поворачивая головы, качнул ею в знак согласия, почувствовала слабость в коленях. – Открывай, все равно мы уже здесь… Это ОН?
Игорь стал медленно открывать дверь, словно давая возможность Юле подготовиться к неприятному зрелищу.
В маленькой комнате, заставленной старой мебелью, на стуле, спиной к ним, сидела девушка в синем свитере с редкими оранжевыми полосками. Она никак не отреагировала на звук и даже не повернула головы. Слегка растрепанные волосы ее были цвета выцветшей соломы. Одна рука ее лежала на столике, заваленном полусгнившими яблоками и покрытыми голубовато-желтоватой пушистой плесенью апельсинами. Рядом с размякшими испорченными фруктами лежали открытые коробки с шоколадными конфетами и большая жестяная банка с «моцартовским» печеньем.
– Что у нее в руке? – Волосы у Юли на голове зашевелились от ужаса. – Ты видишь, что-то серое?
– Это ухо… – ответил дрогнувшим голосом Шубин и тут же услышал сзади грохот.
Глава 6
– Ты сегодня куда-то ездила?
– Возила твоему лучшему другу коньяк и попросила его держать меня в курсе этих обрубков…
– Но у тебя в руках была большая спортивная сумка…
– Крымов, не приставай ко мне, тем более что сумка была пустая, я на обратном пути заехала в магазин и набила ее булками, колбасой и кофе… Какие еще будут вопросы? – Она повернула голову, покоившуюся на плече Крымова, и посмотрела на него долгим взглядом, думая о чем-то своем.
– Надечка, очнись… – он помахал перед ее глазами рукой, словно разгоняя наваждение. – Ау, я здесь, а ты со мной… Снова вспомнила про своего Чайкина? Брось и не осуждай его, честное слово. Ну подумай сама, разве мог нормальный человек выбрать себе такую профессию? Пойми, глупая, каждый человек – индивидуален. И у каждого из нас свои склонности. Кроме того, не все такие сильные, как ты…
– Нашел тоже сильную, – она закрыла лицо руками, и Крымов услышал, как Щукина всхлипнула.
– Прекрати, ты мне сейчас испортишь все утро. Я настроен самым решительным образом. Сто грамм слез – и мне придется вставать, на мужчин женские слезы не могут действовать возбуждающе, в противном случае и это тоже считалось бы извращением. Ты – большая девочка и должна это понимать.
– Крымов, у тебя только одно на уме, – Надя махнула рукой и сделала попытку встать с постели. – Неужели мы не можем поговорить нормально?
– Но о чем? И какой смысл вести с самого утра серьезные разговоры, когда я нахожусь в такой прекрасной форме, что мог бы потратить это драгоценное время с большей пользой для здоровья… да и для души тоже. Разве тебе не нравится быть со мной? Разве ты не этого хотела, когда садилась ко мне в машину? Ты мне брось устраивать истерики, ложись вот так и не шевелись…
– Крымов, отпусти меня! Это ты ненормальный, а не Чайкин! Сколько раз можно это проделывать за сутки? И из чего ты вообще сделан?
– Оставь, дорогуша, подобные рассуждения. Ты – женщина и должна мне подчиняться.
– Ты страшный человек, Крымов. Я ненавижу тебя. Ты – эгоист, мошенник, аферист, порочный человек, лентяй, развратник, обманщик, преступник, негодяй, мерзавец…
– Не так быстро, Надечка, но постарайся держать один темп…
Щукина закрыла глаза и замолчала, понимая, что в ее ситуации это будет самым лучшим и безопасным. Никакого удовольствия от того, что делал с ней Крымов, она не получала, разве что эстетическое, когда видела себя со стороны, отраженной в большом зеркале в объятиях обнаженного мужчины, имени которого она в этот момент и не хотела бы знать…
Она и сама не могла объяснить, как это ему удалось поработить ее, заставить ее делать то, что вообще не должно было повториться? Он любил и любит до сих пор Земцову, но, не получая от нее физической покорности, решил использовать для удовлетворения своих сексуальных потребностей ее, Щукину. Причем делал это так, как если бы он попросил ее приготовить для себя бутерброды… То есть он брал ее, как вещь, и считал, что это в порядке вещей.
Она молчала, постепенно внушая себе, что находится в руках одного из самых красивых мужчин города, с которым любая женщина сочла бы за счастье оказаться в постели, и, возможно, именно это удерживало ее от каких-то решительных действий, за которыми последовал бы разрыв, если не громкий скандал… Хотя кто ее услышит в этом доме, за десятки километров от города. Ведь вокруг один снег…
Она смотрела в окно, чувствуя, как мужчина, в объятиях которого она сама пожелала еще совсем недавно спрятаться от навалившегося на нее ужаса, успокаивается. Да, мужчины – это звери, животные, которым женщина должна подчиняться. И никакая эмансипация и прочая чушь не в силах преодолеть этот закон природы. И та, что возьмет на себя смелость (или глупость) ослушаться мужчину, будет обречена на одиночество. Вот как Земцова, например. Только непонятно, зачем она обрекает себя на это самое одиночество, во имя чего? Ради самоутверждения? Разве, любя Крымова, она не желает близости с ним? Почему она отталкивает его от себя? Неужели она не понимает, что тем самым она бросает его в постели других женщин?
Крымов курил, глядя в потолок. Надя, стоя под душем и думая о предательстве по отношению к Юле, которое она совершила уже не в первый раз, вновь почувствовала приближающиеся слезы. Крымов думает, что спасает ее, а на самом деле делает ей еще больнее… Он считает, что Леша Чайкин – извращенец-некрофил. Да он сам просто помешался на этих некрофилах, у него весь стол завален специальной литературой, в которой он вычитывает только то, что ему нужно и что могло бы ущемить достоинство Леши. Да, Чайкин патологоанатом, но с чего это Крымов решил, что он НЕКРОФИЛ?
Но с другой стороны, разве не она сама прибежала к Крымову той ночью, когда ВСЕ ЭТО И СЛУЧИЛОСЬ? Ведь именно после того кладбищенского ужаса ее беременности настал конец. Живот опал, грудь уменьшилась в размерах, с лица исчезли пигментные пятна и прекратилась тошнота… А ночью открылось естественное кровотечение. Разве что болезненнее прежнего. Крымов еще тогда сказал, что неизвестно, кто из них двоих сдвинулся: Леша или Надя.