Поезд, стр. 7

Потом подмигнула мне:

— Хотела ублюдка наружу вытолкнуть, а он за поручни уцепился и держится. Я ему ножом кисти отрезала, дурачок прямо под колеса и свалился.

Лена протянула мне руку, помогая встать, и сказала:

— Ты в тамбур не ходи — там все стены в сером дерьме.

Потом она сказала:

— Давай заберем Ульмана, а заодно и этого алкаша. Оттащим алконавта в наш вагон — авось больше шансов будет, что выживет.

Лена достала из кармана своих необъятных штанов чекушку и сказала:

— Все равно скоро утро. Так что, как только вернемся в вагон — сразу напьемся.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Я проснулся около полудня. Опять с тем же гадостным привкусом во рту и головной болью. Не осталось ни страха, ни адреналина после суматошной ночи. Солнечные лучи проникали в отсек, кидали солнечных зайчиков сквозь пустые бутылки из-под водки, что валялись повсюду. Подо мной храпел вчерашний «алкаш». Внизу, рядом со спящим профессором-киборгом сидела Ленка. Она держалась за голову и покачивалась из стороны в сторону, будто маятник.

После сна лицо у Лены опухло и теперь напоминало не кусок гранита, а продолговатый помидор. С бугорками на месте носа и щек. Она вскочила на ноги, взъерошила жесткие волосы и пробормотала:

— Ненавижу похмелье. Блин…

Я улыбнулся и сказал:

— Честно говоря, думал ты умеешь пить. В смысле, обученный солдат, все-такое… А ты быстро отрубилась…

У меня у самого голова просто раскалывалась, но я старался не подавать виду — пусть думает, что перед ней — алкаш со стажем. Крепкий орешек. Тертый калач.

— Тошнит, — призналась Ленка, почесывая бок. Майка у нее подмышками вспотела, и Лена поморщилась.

— Сходи в туалет, — предложил я.

— Ну и ночка… — пробормотала девушка.

Она принялась стягивать с себя маечку, и я поспешно отвернулся: стал старательно разглядывать пейзаж за окном. Снаружи мелькали обугленные развалины пятиэтажек, заросшие плющом.

— Если я влюблена, это еще не значит, что люблю, — сказала Лена. — Если меня тошнит, это не значит, что пойду блевать. Можешь поворачиваться.

Я послушно обернулся. На Ленке теперь была точно такая же белая маечка, только уже без пятен. Грязную борцовку она небрежно запихнула в сумку.

Старичок— киборг заворочался во сне, забормотал что-то бессвязное, потом засунул указательный палец в рот и стал его тихонько посасывать, словно младенец в ясельках.

Ленка подмигнула мне и сказала:

— Эти чертовы имплантанты до добра не доводят. Видишь, что с Ульманом происходит? Старичок стремительно регрессирует, скоро будет писаться в штанишки и агукать. Будешь ему подгузники менять, Юрка?

— Это возраст, — возразил я. — Деду лет сто, наверное. Просто впадает в маразм

— Фигня, — отмахнулась Ленка. — Все проклятые микросхемы! Надо развивать, накачивать тело, а не запихивать в него всякую дрянь. Вот у тебя мускулы ничего… для мужчины.

Я улыбнулся.

Потом Ленка сказала, с грустью уставившись в окно:

— Сережка обо мне, наверное, и не вспоминает.

— Сережка — это твой парень? — спросил я.

Лена кивнула и вдруг засмеялась, обнажив ровные белоснежные зубы:

— Хочешь, покажу его фотографию?

Не дождавшись ответа, она сняла с верхней полки сумку, порылась в переднем кармане и извлекла смятую глянцевую фотку. Протянула мне.

Парень на фотографии совсем не напоминал идеального парня для Лены. По крайней мере, в моем представлении. Хлюпик ростом не больше метра семидесяти, хитрое, крысиное личико, маленькие темные глазки, субтильное тельце. Папироса в зубах и какие-то нелепые кучеряшки на голове. В руках Сережа держал ополовиненную пластиковую бутылку пива «Жигулевское».

— Ну, как? — с любопытством спросила Ленка.

Я повертел фотку в руках и так, и этак, но не нашелся, что сказать.

— Веришь, что из-за этого заморыша я решила покончить с собой? — поинтересовалась девушка. Голос у нее стал злым, и я снова смолчал.

Ленка выхватила у меня из рук фотокарточку, прижала к сердцу и сказала с ненавистью:

— Давай, говори! Говори, какая у него ублюдочная внешность, что у него обкусаны ногти, что у него на роже написано — хронический алкаш! Не молчи!

Я молчал, уставившись в пол.

Лена закричала, отчего старичок Ульман еще сильнее заворочался на своей полке:

— Ты еще не знаешь, что он заикается! Да, заикается! И что от него несет как от контейнера с мусором, что он моется максимум раз в три месяца! Чего молчишь? Ты ведь не знаешь, какое у него сердце, ты не знаешь, что это был единственный человек, который понимал меня! С которым было приятно просто сидеть на скамеечке в парке и смотреть в ночное небо! Смотреть в небо и мечтать о том, что скоро проклятых вампиров истребят и можно будет глядеть на звезды не через этот идиотский купол!…

Она наклонилась ко мне, схватила двумя пальцами за подбородок, дернула вверх. В ее глазах плясали дьявольские огоньки, мышцы на руке напряглись так сильно, что казалось — еще чуть-чуть и они порвут кожу.

Я схватил Ленку за руку и отвел от подбородка. Прошептал:

— Я не хочу тебе ничего доказывать, Лена. Сам еду, чтоб встретиться с девушкой, о которой не знаю ничего. Ничего, кроме одной вещи: она единственная, кто доверил мне свои сокровенные мечты. Она единственная, кому я рассказал о себе все.

— Это глупо… — пробормотала Ленка, отводя взгляд.

Я кивнул:

— Все кажется глупым, если происходит не с тобой.

Еще я сказал:

— Как я понимаю, нас ждет очередная бессонная ночь? Давай отдохнем.

А Ленка прошептала:

— Блин, ну почему я не влюбилась в тебя?

Примерно в четыре часа дня поезд остановился на очередной станции. В окно виднелись перекошенные деревенские избушки, и я подумал, что здесь захочет выйти только последний идиот.

Ленка удрыхлась на верхней полке, а старичок-киборг пожаловался на барахлящие микросхемы, вытащил из своего чемодана рулон туалетной бумаги и убежал в туалет. Судя по всему — надолго.

В отсеке стало невыносимо душно, я достал сигареты и спрыгнул на пол.

Юки стояла в коридорчике, прижавшись носом к стеклу.

Я подошел к ней. Открыл было рот, чтобы что-то сказать девочке и тут же захлопнул его. С другой стороны окна на Юки таращилась долговязая серокожая девица в выцветшем синем сарафане.

— Это вампир? — спросила Юки, не глядя на меня.

Девица наклонила голову, что-то прошептала.

— Да, — сказал я.

Девица улыбнулась, подошла поближе к вагону, уткнулась носом в стекло с обратной стороны. Очень высокая, ее глаза оказались на уровне любопытных глазенок Юки. Малышка даже не вздрогнула.

— Она опасна? — спросила девочка.

— Днем вампиры неопасны, — ответил я тихо. — Днем они ничего не помнят и не нападают на людей.

Юки прижала ладошку к стеклу, провела ею вверх и вниз. Упыриха повторила движение.

— Почему они ничего не помнят? — спросила девочка.

Я пожал плечами:

— Не знаю. У них что-то происходит с телом, у вампиров. Пока светит солнце, ничего не помнят. Ходят по улицам, улыбаются всем подряд, спрашивают, что происходит…

— По улицам? — спросила девочка.

— Угу… говорят, у них есть свои города.

Я снял окно с защелки, немного приспустил его и закричал:

— Уходи отсюда, слышишь!

Ветерок освежил лицо, запах полыни и еще каких-то трав подействовал на меня, как наркотик. Здорово было бы жить в подобном месте — ни купола, ни изнурительной работы, только свежий деревенский воздух да зеленая травка на сотни километров вокруг.

Вампирша улыбнулась, обнажив острые белоснежные клыки и крикнула:

— Как вас зовут?

Голосок у нее был приятным, звонким, веяло от него чем-то таким же степным, цветущим, летним. Если не смотреть упырихе в лицо, можно было представить, что беседуешь с обычной девчонкой.

— Юра, — ответил я. Положил руку на плечо девочке и сказал: