Схватка за Рим, стр. 66

– Что вы делаете? – с испугом спросил Тотила.

– То, что следует, – ответил старик. – Умирающий верно предсказал: ты обновишь государство. Неужели мы сложим руки и уступим коварству и измене!

– Нет, – сказал Тотила, – этого мы не сделаем. Мы изберем себе нового короля и будем сражаться. Но вот стоит граф Тейя, – он старше и достойнее меня. Выберем его!

– Нет, – решительно ответил Тейя. – Теперь твоя очередь. Тебе прислал твой умирающий брат меч и корону. Носи ее, и если можно еще спасти наше государство, ты спасешь его. Если же это невозможно, то пусть останется мститель за него.

– Хорошо, – сказал Тотила. – Если хватит сил человека, я обновлю это государство.

Глава II

Тотила сдержал свое слово: имея в своем распоряжении вначале только три маленьких городка и несколько тысяч вооруженных готов, он возвел могущество своего государства на такую высоту, какой оно не достигало даже при Теодорихе. В этом жизнерадостном юноше крылись дарования, которые провидели только очень немногие – Теодорих, Тейя, Цетег, он оказался гениальным полководцем и правителем, а личность его обладала неотразимой привлекательностью, которая подчиняла ему всех – и готов, и итальянцев. «Он неотразим, как бог солнца!» – говорили итальянцы, и города один за другим переходили на его сторону.

Тотчас после избрания он издал манифест, в котором объявил готам, как изменнически была взята Равенна и убит король Витихис, и призывал их к мщению. Итальянцам он указывал, как тяжело для них иго византийцев, и убеждал их обратиться снова к своим старым друзьям. При этом он объявлял прощение всему населению, уничтожение всех преимуществ, какие до тех пор имели готы перед римлянами, и – главное – обещал до окончания войны освободить их от всех налогов. Кроме того, он объявил, что раз знатные римляне стоят на стороне византийцев, а простое население сочувствует готам, то каждый из знатных, который в течение трех недель не подчинится готам, лишается своих земель, и они будут разделены между его крестьянами. Наконец, он назначил большие премии за смешанные браки между итальянцами и готами.

«Италия, – так оканчивался манифест, – истекающая кровью от ран, нанесенных ей тиранией Византии, должна оправиться под моим щитом. Помогите же нам, сыны Италии, наши братья, изгнать из этой священной земли общего нашего врага – гуннов и скифов, Юстиниана. Тогда в новом государстве итальянцев и готов, от слияния двух народов, возникнет новый народ, который, соединив в себе красоту и образование итальянцев с силой и честностью готов, по своему благородству и красоте не будет иметь себе равного в мире.

Тяжело раненный Цетег лежал в Равенне. Когда Лициний сообщил ему об избрании Тотилы и прочел его манифест, Цетег вскочил с постели.

– Господин, – озабоченно сказал греческий врач, стараясь удержать его, – тебе еще нельзя вставать, ты должен щадить себя.

– Да разве ты не слышишь, что Тотила избран королем! Теперь не время щадить себя. Эта белокурая голова – добрый гений готов. Его манифест, и особенно этот параграф о знатных и их землях, зажжет такой пожар, что если мы не потушим его тотчас же, то целое море крови не загасит его потом. Ни в каком случае нельзя допустить его войти в силу. Где Димитрий?

– Он еще вчера вечером выступил против Тотилы. Ты спал, и врач запретил будить тебя.

– Тотила – король, а вы оставляете меня спать! Сколько войск у Димитрия?

– Пятнадцать тысяч, против пяти тысяч готов.

– Ну, он погиб, Тотила разобьет его! – закричал Цетег. – Скорей, вооружите всех, кто только может держать копье. Оставьте на стенах только раненых. Си-факс, оружие и лошадь!

И, быстро одевшись, он сел на своего вороного и так помчался, что Лициний и Бальб с вооруженными наскоро жителями Равенны едва поспевали за ним.

Между тем, Тотила двинулся к Равенне. Огромные толпы итальянцев, привлеченные его манифестом, стекались к нему со всех сторон, прося позволения сражаться с ним против византийцев.

– Нет, – ответил им Тотила. – Решайте после битвы. Теперь мы, готы, будем сражаться одни. Если мы победим, вы можете присоединиться к нам. Но если мы падем, то месть византийцев не должна коснуться вас. Подождите.

Это великодушное решение привлекло к Тотиле новые толпы итальянцев.

Скоро готы встретились с Димитрием. Тотила внимательно осмотрел расположение врага.

– Моя победа! – радостно вскричал он и, вынув меч, бросился на врага, точно сокол на добычу.

Не прошло и часу, как византийцы были разбиты. Беглецы встретили Цетега, спешившего им на помощь.

– Вернись, префект, и спасайся! – крикнул ему первый, встретивший его. – Тотила за нами!

– Все погибло! – кричал другой. – Сам Бог с неба вел варваров!

– Невозможно устоять против Тотилы! – кричал третий.

– Вперед! – крикнул Цетег, но это оказалось невозможным, навстречу им неслась густая масса разбитых византийцев, удержать их не было возможности, скорее они могли увлечь за собой его войско.

Тут к префекту подъехал один из раненых полководцев Димитрия.

– О друг, – сказал он. – Все потеряно! Тейя гонится за нами.

– Тейя? – спросил префект. – А Тотила?

– Тотила еще раньше, чем кончилась битва, повернул на юго-запад. Я видел, как он уходил.

– Куда? – с испугом спросил Цетег. – На юго-запад? Но это значит, он пошел на Рим! – закричал он, и так дернул поводья, что лошадь его взвилась на Дыбы. – За мной! К берегу! Готы хотят взять Рим, мы должны быть там раньше их. Скорее к берегу! Морской путь свободен!

Глава III

Высоко в Альпийских горах, на границе готского государства, было разбросано много готских поселений, которые должны были защищать северную границу государства от нападений диких гепидов. На краю одного из таких поселений, в чудной долине Изагры, жил дряхлый старик, гот Иффа, с внуком и внучкой.

Он сидел на пороге своей хижины и задумчиво смотрел на заходящее солнце. В нескольких шагах от него молодой юноша, почти мальчик, усердно ковал железные наконечники для стрел.

Но вот юноша отбросил молот.

– Дед, – сказал он, – ведь все люди произошли от одного человека? Правда? И прежде был один род?

– Конечно, – ответил старик.

– Так видишь ли, значит, тогда братья должны были жениться на сестрах. Я тоже хочу жениться на сестре Гото.

– Какие глупости ты говоришь! – сказал дед.

– Нет, оставь. Я знаю все, что ты хочешь сказать. Конечно, здесь это невозможно, потому что сюда приезжают иногда священники. Но мы уйдем далеко, где нас никто не знает. Она поедет за мной, в этом я уверен.

– Ты уверен в этом?

– Да; это я знаю.

– Но ты не знаешь еще того, – решительно возразил старик, – что это последняя ночь, которую ты проводишь на нашей горе. Пора, Адальгот. Ты должен уйти отсюда. Я, твой предок и опекун, говорю тебе это. На тебе лежит священный долг мести, долг, который ты можешь вспомнить при дворе короля Тотилы, карающего всякую неправду и борющегося с негодяем Цетегом. Эта месть – священное завещание твоего дяди Варгса, который похоронен под этой горой, это завещание твоего… предка. Я давно уже хотел сказать тебе все это, но откладывал. Теперь ты уже достаточно силен, чтобы исполнить долг. Завтра на рассвете ты отправишься на юг, в Италию, в войско короля Тотилы. Теперь пойдем в комнату. Там я передам тебе сокровище, оставленное тебе твоим дядей Варгсом, и скажу несколько слов на прощанье. Если ты исполнишь совет мой и дяди Варгса, то будешь сильным, самым лучшим героем при дворе короля Тотилы. И тогда, только тогда можешь снова увидеться с Гото. Теперь же не говори ей ни слова. Слишком грустно будет ей расставаться с тобой.

Юноша, бледный, серьезный, последовал в хижину за стариком. Долго говорили они тихо в комнате старика. К ужину Адальгот не вышел, старик сказал своей внучке Гото, что он очень устал и лег спать.

Чуть только звезды стали бледнеть, юноша встал и на цыпочках вошел в комнату Гото. Луч месяца освещал чудную золотистую голову девушки или, скорее еще девочки. Остановившись у порога, Адальгот взглянул на нее и, прошептав: «Мы еще увидимся, моя Гото», вышел из хижины.