Аттила, стр. 3
И он исчез в темноте.
Бесшумно отчалил челнок и поплыл по черной реке.
Задумчиво смотрел старик вслед другу, опершись обеими руками на рукоятку своего тяжелого меча. Он медленно опустил голову на грудь, как бы под гнетом тяжелых раздумий.
– Король Визигаст, – спросил юноша, – ты ведь не колеблешься?
– Нет, – угрюмо ответил тот, – я не колеблюсь больше. Я отказываюсь от предприятия. Мы погибнем, если решимся на него одни.
– Если и так, – с необузданной горячностью вскричал Дагхар, – то все-таки мы должны попытаться! Узнай то, о чем я умолчал при посторонних. Мы должны действовать, и немедля!
– Почему?
– Потому… потому… потому что речь идет о твоей дочери!
– Ильдихо? Причем тут она?
– Сын его видел ее и…
– Который?
– Эллак. Он посетил твой дом, пока ты был у нас на охоте.
– Кто сказал тебе? Не он же сам?
– Она…
– А мне ни слова!
– Она не хотела пугать тебя заранее, – сказал юноша, – ты ведь знаешь ее твердость! И быть может, как она сказала, без причины. Но этой причины достаточно для нас. Он видел прекраснейшую из всех германских девушек и пожелал сделать ее своею: да и кто из видевших ее не пожелал бы того же? Он хотел…
– Ильдихо? Мое дитя! Пойдем! Поспешим! Домой! Скорее!
Они быстро пошли к остроконечной западной части острова, где на тенистом берегу лежал грубый бревенчатый плот. Дагхар быстро спустил его на воду, оба вскочили на него, и он стрелою помчался по течению. Юноша спереди подталкивал его длинным шестом, то справа, то слева, а на другом конце старик правил широким рулем, держа курс к правому южному берегу. Оба были возбуждены, полны нетерпения и торопились домой.
Когда вдали замерли слабые всплески руля, прежняя глубокая тишина снова легла на реку и на опустевший островок.
Прошло немного времени, безмолвие не нарушалось.
Внезапно широкий ствол ивы, под которой совещались германцы, как будто вырос: между верхними ветвями дерева показалась темная фигура.
Сначала стала видна голова в шлеме, затем широкоплечий стан без плаща, двумя сильными руками опиравшийся о верхушку дерева. Фигура чутко прислушалась и зорко осмотрелась кругом; но все было тихо, и через несколько минут из дупла на землю спрыгнул человек. За ним соскользнули еще двое.
– Не прав ли я был, о господин? – с юношеским жаром вскричал один из них. – Разве не так все было, как я говорил?
Тот, к кому он обращался, не отвечал. Темнота скрывала его черты, фигура же его была низкорослая, коренастая, но благородной осанки.
– Запомни все имена, Хелхаль, – приказал он другому из своих спутников. – Я не забуду их: Визанд, Ротари, Вангио, три склабенских пса. Пригласи их на наш трехдневный праздник Дзривилы, богини коней. Это в обычае и не возбудит подозрений. Мне нужны они сами, все их приближенные и родственники, все!
– Господин, ты доволен? Отдай же мне условленную награду, – снова заговорил первый. – Ты думаешь, легко было предать молодого благородного господина, мне, его собственному щитоносцу? Только одна безграничная, страстная и безнадежная любовь к этой девушке могла принудить меня… Ты не поверишь, как она хороша, господин! Как стройна, и полна, и бела…
– Стройна? И в то же время полна? И бела? Я увижу, так ли это!
– Когда?
– Конечно, в день ее свадьбы. Я там буду.
– Спеши! Ты слышал, Эллак уже… мне нужно спешить! Когда, когда дашь ты ее мне?
– Когда я вполне уверюсь в твоей верности и молчании. Посуди сам: ты предал своего господина, которого ты не любишь, а лишь боишься: каким средством должен я удержать тебя от измены мне?
– Каким средством? Каким хочешь. Самым верным и надежным, какое ты можешь придумать!
– Самым верным? – медленно повторил тот, запуская руку под свой широкий плащ. – Хорошо, будь по-твоему!
И выхватив длинный кривой нож, он так быстро и ловко вонзил его в живот ничего не ожидавшего предателя, что конец оружия вышел у него под ребрами, и тот, не вскрикнув, упал на спину.
– Оставь его, Хелхаль. Вороны найдут его. Пойдем.
– Господин, позволь мне одному переплыть на остров, где мы спрятали челнок. Я приеду сюда за тобою. Ты уже проплыл почти всю реку. Тебе трудно будет плыть еще.
– Молчи. Что значит для меня ничтожная частица Дуная? Плаванье принесло плоды. Я срублю одним махом не только эти мелкие кусты, старые и молодые, но и согну эти гордые дубы: гепида и амала. Они должны покляться в верности моим сыновьям, так же как клялись мне. Или они умрут. Живо, Хелхаль! Холодное купанье приятно мне! Приди в мои объятия, широкогрудый Дунай!
Глава вторая
Область короля Визигаста – Рушландия простиралась от правого берега Дуная на восток до возвышенностей, откуда вытекают Кремс и Камп.
Величественное жилище короля стояло на небольшом холме, окруженное многочисленными низкими постройками, и находилось от берега Дуная на расстоянии одного дня быстрой езды.
Вверх по отлогости росли дубы и буки, достаточно вырубленные, чтобы не загораживать вида на долину к северу от королевского дома. Внизу по роскошному лугу, змеился широкий, многоводный ручей, огибавший холм с юга на северо-запад.
Ясным летним утром вокруг ручья кипела веселая работа: толпа молодых девушек усердно занималась стиркой всевозможной шерстяной и полотняной одежды в быстрой светло-зеленой воде ручья.
Громкие разговоры и звонкий смех часто раздавались в пестрой толпе девушек, красные, желтые, синие и белые юбки которых ярко выделялись на сочной зелени росистого утреннего луга. Для удобства девушки подоткнули свои юбки под широкие пояса; белые ноги их были обнажены, и полные, округлые руки сверкали при солнечном свете; на некоторых были надеты широкие и плоские, сплетенные из темного камыша и завязанные под подбородком шляпы, у большинства по плечам развевались белокурые волосы.
По временам то та, то другая из наклонявшихся над водою работниц выпрямляла свой стройный, юный стан и освежала раскрасневшееся лицо, подставляя его навстречу свежему утреннему ветру.
Выполоскав одежды, девушки раскладывали их на большие, плоские, чистые камни, нарочно принесенные сюда для этой цели, и усердно колотили их гладкими кругами из мягкой, белой березы, иногда ударяя по поверхности ручья, и тогда высоко разлетались водяные брызги, смачивая голову, шею и грудь громко вскрикивавших соседок.
Потом началось выжимание выстиранных вещей, повторяющееся семь раз, согласно старинному завету Фригги. Молодые руки сильно скручивали каждую вещь, давая воде стекать, но не обратно в ручей, а на прибрежный песок, а затем бросали ее позади себя на густой дерн, вынимая другую из стоявших справа от каждой девушки красивых, высоких корзин, сплетенных из ивовых прутьев.
Позади работниц, занятых у ручья, быстро двигались сушильницы, подбиравшие выжатые вещи с дерна и в широких липовых корытах относившие их на середину залитой солнцем лужайки, где уже просохла роса, еще ярко сверкавшая близ ручья и по другую сторону его, под кустами и деревьями леса, окаймлявшего луг с восточной стороны.
Вся лужайка была покрыта прелестнейшими цветами: вероника и кукушкины сапожки, тысячецвет и рута охотно прятали свои головки под сырой, разложенной рядами одеждой, спасаясь от палящего солнца. Тут же доверчиво порхали бабочки, пестрый павлиний глаз и нежная аврора, любящая теплые, солнечные поляны; или красивая, медленно летающая нимфа ирис опускалась на заманчивую поверхность белой шерстяной ткани и широко распластывала свои большие крылья, наслаждаясь солнечным сиянием.
Недалеко от цветущей полянки проходила прекрасная широкая дорога, ведущая вниз по холму на юг от королевского жилища.
На перекрестке, в тени густого, широколиственного орешника, стояла длинная телега, запряженная тремя белыми конями. Над телегой, на шести полукруглых обручах, натянут был навес из толстой парусины. Многочисленные, стоящие на земле около телеги корзины, полные высохшего белья> говорили о том, что работа длится уже долго.