Сталин и разведка, стр. 59

Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло быть и речи. Задача состояла в том, чтобы наряду с созданием аппарата самого Отдела создать и аппарат резидентур за кордоном».

В «Очерках истории российской внешней разведки» (т. 3) сказано, что «потери состава были столь велики, что в 1938 году в течение 127 дней подряд из внешней разведки руководству страны вообще не поступало никакой информации. Бывало, что даже сообщения на имя Сталина некому было подписать, и они отправлялись за подписью рядовых сотрудников аппарата разведки». Такое положение стало следствием того, что разгрому подверглись не только резидентуры, но и центральный аппарат разведок.

Глава 7. ПЕРЕД 22 ИЮНЯ

В предчувствии

Пожалуй, самым сложным вопросом взаимоотношения Сталина с разведкой является вопрос о том, что же произошло в годы, месяцы, дни и часы, предшествовавшие нападению гитлеровской Германии на Советский Союз. Извечное русское «кто виноват?» тут как нельзя более уместно. Общеизвестен и бесспорен тот факт, что разведкой был накоплен огромный массив информации о предстоящей фашистской агрессии. Не менее известно и то, что в адрес Сталина направлялась значительная часть этой информации. Ему оставалось только взвесить ее, проанализировать и принять единственно правильное мудрое решение.

Об ответственности Сталина за внезапность для СССР начала войны и связанные с этим жертвы Константин Симонов писал: «…если говорить о внезапности и о масштабе связанных с нею первых поражений, то как раз здесь все с самого низу — начиная с донесений разведчиков и докладов пограничников, через сводки и сообщения округов, через доклады Наркомата обороны и Генерального штаба, все в конечном счете сводится персонально к Сталину и упирается в него, в его твердую уверенность, что именно ему и именно такими мерами, какие он считает нужными, удастся предотвратить надвигающееся на страну бедствие. И в обратном порядке: именно от него — через Наркомат обороны, через Генеральный штаб, через штабы округов и до самого низу идет весь тот нажим, все то административное и моральное давление, которое в итоге сделало войну куда более внезапной, чем она могла быть при других обстоятельствах… Сталин несет ответственность не просто за тот факт, что он с непостижимым упорством не желал считаться с важнейшими донесениями разведчиков. Главная его вина перед страной в том, что он создал гибельную атмосферу, когда десятки вполне компетентных людей, располагавших неопровержимыми документальными данными, не располагали возможностью доказать главе государства масштаб опасности и не располагали правами для того, чтобы принять достаточные меры к ее предотвращению».

Чтобы попытаться объективно разобраться в происшедшем, давайте для начала вспомним старинную притчу. В некоем царстве, в некоем государстве жила-была деревня. Во главе стоял староста, а жители занимались своими делами. Молодой пастушок пас деревенское стадо. И вот однажды ему привиделись тени в ближайших кустах. Он перепугался и громко закричал: «Караул! Помогите! Волки нападают на стадо!» Староста бросил клич. Мужики схватили кто топор, кто косу, кто вилы и помчались на помощь. Когда прибежали, никаких волков не оказалось. Пастушок, оправдываясь, сказал, что волки испугались толпы и шума и разбежались. Его похвалили за бдительность и разошлись по домам. А через несколько дней пастушку опять привиделись волки, и он снова позвал на помощь. Староста вновь поднял народ, но волков не оказалось. И так стало повторяться день за днем. Люди начали роптать. И однажды старосте надоело это, и он сказал: «Все он врет, этот пастушок! Никуда не пойдем». Но на этот раз волки действительно были. Они загрызли пастушка, порвали коров, и народ остался без пастуха и без живности. И все стали дружно ругать старосту, особенно когда он умер. При его жизни это было небезопасно.

А теперь перенесем действующих лиц этой притчи в реальную жизнь. Волки, — но они и есть волки, понятно, кто. Пастушок — все советское разведывательное сообщество, ОГПУ—НКВД, ГРУ, Коминтерн, НКИД. Ну, а роль старосты в этом раскладе достается Иосифу Виссарионовичу Сталину. Притча поможет понять его действия. Сразу оговоримся, что п о н я т ь не значит простить. Но тем не менее…

Нет никаких сомнений в том, что и мировая буржуазия, и служащая ей военщина, и бежавшие и изгнанные из страны белогвардейцы, и представители бывших правящих классов, и политические противники нового строя — без восторга отнеслись к появлению, существованию и развитию первого в мире советского социалистического государства. Гражданская война, интервенция, многочисленные заговоры не были фантазией чекистов, а реально и кроваво происходившими событиями, не оставлявшими никаких сомнений в замыслах врагов.

После окончания Гражданской войны ни эти замыслы, ни расстановка сил в мире не изменились. Вопрос о возможности новой интервенции против Советской России никогда не снимался. Об этом открыто говорили иностранные государственные деятели, промышленные и финансовые магнаты, лидеры белой эмиграции, трубили газеты, доносила разведка.

После восстановления дипломатических и торговых отношений с Англией обстановка вроде бы стабилизировалась. Но нота Чемберлена от 23 февраля 1927 года с угрозами денонсации торгового соглашения с СССР и разрыва англо-советских дипломатических отношений вызвала слухи о возможной войне. 1 марта 1927 года Сталин во время одного из выступлений обратил внимание на то, что большинство полученных им из аудитории записок сводилось «к одному вопросу: будет ли у нас война весной или осенью этого года? Мой ответ: войны у нас не будет ни весной, ни осенью этого года».

В правильности этого заявления Сталина многие сомневались. Действительно, международная обстановка все более накалялась. Вот лишь краткий перечень событий 6 апреля — налет в Пекине на советское полпредство и арест нескольких дипломатов; 12 мая — английская полиция вторгается в помещение англо-советского общества Аркос; 27 мая — английское правительство разрывает отношения с СССР; 7 июня — в Варшаве убит советский посол Войков; 15 июня — секретная встреча в Женеве министров иностранных дел Великобритании, Германии, Франции, Бельгии и Японии, на которой обсуждался «русский вопрос» и намечались антисоветские мероприятия. Лишь веймарская Германия выступила против. На созванной владельцем «Ройял Датч Шелл» Генри Детердингом конференции обсуждался «план Гофмана», предусматривающий военную интервенцию западноевропейских стран против СССР. К войне против СССР призывала вся буржуазная печать.

Все это вынудило Сталина резко изменить свое мнение о возможности войны. В опубликованных 28 июля 1927 года в «Правде» «Заметках на современные темы» Сталин писал: «Едва ли можно сомневаться, что основным вопросом современности является вопрос об угрозе новой империалистической войны. Речь идет о реальной и действительной угрозе новой войны вообще, войны против СССР — в особенности». 1 августа на пленуме ЦК ВКП(б) Сталин сурово отчитал Зиновьева за то, что в его статье «Контуры будущей войны» ни слова не сказано о том, что война стала неизбежной.

В той же речи, осуждая Троцкого, Сталин сказал: «Перед нами имеются две опасности: опасность войны, которая превратилась в угрозу войны, и опасность перерождения некоторых звеньев нашей партии».

Действия оппозиции Сталин поставил на одну доску с действиями капиталистических держав против СССР. Еще 24 мая, накануне разрыва Великобританией отношений с СССР, он заявил, выступая на пленуме ИККИ: «Я должен сказать, товарищи, что Троцкий выбрал для своих нападений на партию и Коминтерн слишком неподходящий момент. Я только что получил известие, что английское консервативное правительство решило порвать отношения с СССР. Нечего и доказывать, что теперь пойдет повсеместный поход против коммунистов. Этот поход уже начался. Одни угрожают СССР войной и интервенцией. Другие — расколом. Создается нечто вроде единого фронта от Чемберлена до Троцкого».