Псы войны, стр. 52

Айн Брумман то ли засмеялся, то ли закашлялся.

– Вы что же… – спросил он, – совсем нас за кроликов держите?

– Не понимаю, – сказал Кларк.

– Всё вы понимаете. Может, даже лучше, чем все мы… – пробормотал Брумман. – Ну да ладно. В конце концов это не моё дело. Пусть отец решает – ему и отвечать перед народом. С чего начнём, господа?

– Наверное, с осмотра лаборатории… – предложил Чавез.

Однако осмотреть лабораторию у них в этот день не получилось. В кабинет директора без стука ворвался один из офицеров Сил самообороны, охранявших административный корпус:

– Айн Борисович! – крикнул он. – Рабочие пошли на штурм!

…Становилось скучно. Народ роптал, Дэвид задавал стандартные вопросы, Ефим крутился с камерой, но ничего нового (тем паче, сенсационного) на острове не происходило.

В конце концов Хольц умаялся и предложил сделать перерыв. Выпили «колы» из автохолодильника, и бритоголовый спецкор спросил:

– Что дальше собираетесь делать?

– Надеюсь, кто-нибудь приедет. Может быть, Колесничий?

– Это вряд ли, – авторитетно заявил Ефим.

– Почему?

– Потому что если он приедет, то выставит себя идиотом.

– Не понимаю, – признался американский тележурналист.

– А ты подумай, – предложил Ефим. – Что он может сделать? Попробует пройти на комбинат? Так его не пустят. Будет скандалить? Так его пошлют подальше. Будет призывать народ на штурм? Так народ давно уже не тот – на баррикады не пойдёт, ворота ломать не станет, пошумит и разойдётся. И снова окажется, что Колесничий – круглый дурак… Не приедет. Вся надежда на федеральные власти, но они пока раскачаются…

В общем и целом телеоператор Ефим оказался прав. Ошибся он в мелочи. Русские рабочие и лаборанты, разумеется, не собирались штурмовать родное предприятие, но когда на крыльцо проходной выбрался биарм в камуфляже и объявил в мегафон, что они могут расходиться, комбинат закрыт на неопределённый срок, и все они могут считать себя в неоплачиваемом отпуске…

– Что значит в неоплачиваемом? – удивилась толпа.

– В неоплачиваемом – значит, в неоплачиваемом, – с апломбом подтвердил биарм страшную догадку трудящихся.

И вот тут толпа у проходной взорвалась. Мигом в ней образовались круги и завихрения, стоявшие сзади надавили на передних, передние стащили с крыльца самоуверенного биарма, повалили на асфальт, отобрали в и мегафон, и электрошокер, и «удар». Биарм заорал, и из домика ему на помощь попытались выбраться сослуживцы.

– Снимаем! – быстро распорядился Хольц.

В толпу он, разумеется, не полез, но начал быстро наговаривать в микрофон по-английски. События тем временем развивались. Толпа продолжала напирать, стоящие в первом ряду с криками прорвались в помещение проходной, и оттуда донеслись глухие удары, громкие вопли и отборный мат-перемат.

– Вот! – с напряжением в голосе сказал бритоголовый Роман. – Никаких танков не понадобилось!

А со стороны Алонца всё подходили и подходили новые группы работников комбината, тут же смешиваясь с растущей и возбуждённой до предела толпой. Удары прекратились, и сразу же поползли в сторону ворота. Толпа радостно зашумела:

– Так их фашистов! Бей козлов!

Однако не тут-то было, из-за ворот выскочило с десяток офицеров Сил самообороны. Один из них пальнул в воздух их «макарова», и люди, нацелившиеся было просочиться на территорию комбината через образовавшуюся щель, испуганно отступили назад.

Первый биарм – тот, который имел глупость сообщить толпе, что она отправлена в неоплачиваемый отпуск, – с трудом встал на ноги и бочком-бочком, охая и покряхтывая, отошёл за спины своих товарищей.

Ситуация складывалась острая: с одной стороны в конфликте участвовала обученная, но малочисленная команда офицеров Сил самообороны, с другой – огромная и практически неуправляемая толпа, которая жаждала хоть чьей-нибудь крови. Чтобы толпа пошла на приступ, презрев инстинкт самосохранения, нужен был только один толчок: чей-то возглас, призыв, метко брошенный камень. Итог же этих действий был неясен: если дрогнут биармы, победа однозначно будет на стороне толпы, а если не дрогнут?..

Всё разрешилось самым неожиданным образом. С юга, со стороны реки, донёсся нарастающий вой, в несколько секунд превратившийся в рвущий барабанные перепонки рёв двух турбин. Над руслом Виэны-Алонки, на малой высоте, шёл истребитель «МиГ-29» серо-зелёной окраски и с красными звёздами на крыльях и хвостовых килях.

Поражённые зрелищем приближающегося боевого самолёта, люди забывали о своей ярости, поворачивались, опуская руки.

И тут заработала авиационная пушка, установленная в крыльевом наплыве слева от кабины пилота. Тридцатимиллиметровые снаряды с визгом прошли над головами, а потом всех настигла звуковая волна такой мощности, что повылетали стёкла в домике проходной. Истребитель пролетел над островом за секунду, а потом стал разворачиваться в глубоком вираже.

Второго захода со стрельбой собравшиеся у проходной не выдержали. Они хлынули к мосту, в одно мгновение растеряв весь боевой задор. «МиГ» выпустил неприцельно ещё серию снарядов и ушёл по руслу в сторону Ладожского озера – в том направлении, откуда только что появился.

– Бог мой! – пробормотал Дэвид Хольц потрясённо, но сразу повернулся к Ефиму: – Ты это снял?

Вместо ответа оператор показал большой палец.

Глава 7

Заседание штаба батальона «Икс» началось в девять вечера, сразу после того, как с острова Бярма вернулся Звягин.

Как и в старые времена, подполковник не усидел у мониторов и сорвался в гущу событий, чтобы оценить обстановку на месте, осмотреться, прислушаться, принюхаться. Главные события он, правда, пропустил и приехал к шапочному разбору, когда налёт истребителя обсуждался среди зевак как событие прошедшее и, можно сказать, вошедшее в историю. Разумеется, даже в отсутствие командира работа в штабе не прекращалась ни на минуту, по мобильной связи рассылались шифрованные послания, весь личный состав батальона был поднят на ноги и рыскал по городу в поисках информации для разведчиков. Благодаря оперативным действиям, к вечеру удалось составить достаточно полную картину того, что произошло на острове и в Белогороде. Кое-какие сведения разведке подбросил и майор Карташов, приехавший в расположение батальона в шесть вечера, а до того побывавший и на «Спирали», и в мэрии Алонца, где с утра бушевал Колесничий.

Карташов проявлял самую большую заинтересованность в принятии каких-то экстренных мер, поэтому, когда все старшие офицеры батальона расселись за дощатым столом, он первым попросил слова и выступил довольно резко, назвав подготовленный штабом план «дурацким» и намекнув, что видит в провале признаки предательства со стороны кого-то из участников операции. Офицеры сдержанно восприняли его упрёки, тем более что возразить было нечего – план «Волна» провалился по всем пунктам, огромные деньги оказались выброшены на ветер и вообще дело шло к тому, чтобы отказаться от «заказа», вернуть аванс и убраться из Биармии подобру-поздорову… Такой вариант был вполне реален, однако вряд ли кто-нибудь из офицеров, собравшихся в штабе, поддержал бы его – несмотря на свой высокий профессионализм и обусловленное им понимание того, что ты можешь потерпеть поражение, они очень не любили проигрывать. И уж тем более не собирались снесить оскорбление, которое вольно или невольно нанесли батальону биармские Силы самообороны. А потому на вопрос Карташова, намерен ли батальон реабилитироваться и приступить к выполнению обязанностей, взятых перед заказчиком, Звягин ответил, что ни майор, ни сам Колесничий не должны беспокоиться: дело будет сделано в любом случае и при любом развитии ситуации, больше двух дней биармы на «Спирали» не продержатся.

Выдав такое обещание, подполковник затребовал рапорт о текущем положении. За всех пришлось отдуваться капитану Виноградову.